Лео Перуц - Шведский всадник Страница 33

В комнате было почти светло - лунный свет проникал через окна, и латунные пуговицы мундира поблескивали, как крохотные угольки. Мария-Христина шагнула от двери - и чуть не закричала, увидев свое тусклое отражение в стенном зеркале! Удостоверившись, что, кроме нее, в комнате никого нет, она сняла с вешалки тяжелый мундир, перенесла его поближе к окну (при этом она старалась избегать прямого лунного света, чтобы не заблестела игла) и с тихим вздохом (она очень боялась, что какая-нибудь дурацкая собака залает в самый неподходящий момент и испортит все дело) взялась за ножницы. Но собаки с петухами крепко спали, так что девочка приступила к работе.

Собаки с петухами, может быть, и спали, но вот отец с матерью еще не ложились. Бледная и заплаканная Мария-Агнета сидела посреди "длинной залы", а Шведский Всадник, скрестив руки, стоял перед камином.

Он глядел на догорающее пламя и перебирал в памяти события своей жизни, происшедшие до того момента, когда он впервые встретил Марию-Агнету. Это случилось в этой самой комнате. Именно здесь он увидел ее - бедную, всеми обманутую, сетующую на своего любимого Торнефельда, напрочь забывшего о своих обещаниях. Именно здесь в нем, беспомощном пленнике Барона Палачей, зародилась безумная мысль сделать ее своей женой и защищать ее против всех жизненных напастей, как подобает примерному мужу и настоящему дворянину. Но сначала он должен был стать Торнефельдом и злыми и опасными делами завоевать себе все, что тому досталось с колыбели. Он справился с этим. Он стал ее мужем. Семь лет длилось его счастье. И вот теперь ему оставалось сделать последнее: найти себе после семи лет достойной дворянской жизни достойную дворянскую смерть.

Найти ее в шведской армии. Хотя это и претило его сердцу, но он уже принял решение и благодарил судьбу за то, что избегнет смерти от руки палача.

- На дворе у нас теперь работают честные и умелые люди, - говорил он жене. - Хозяйство у тебя пойдет гладко, и ни в чем не будет нехватки.

- Тебя мне будет не хватать, мой милый! Об этом ты не думаешь? шепотом пожаловалась Мария-Агнета.

- Ты должна следить за тем, чтобы в доме, на овчарне и на полях соблюдали бережливость и не делали оплошек. Никогда не отдавай больше того, что получаешь. Бесполезную скотину сбывай, как сумеешь. Не спеши с весенним севом, а лучше дождись хорошей погоды. И помни, что один морген пашни, хорошо вспаханный и удобренный, дает больше зерна, чем два моргена при плохой обработке!

- Как я смогу думать обо всем этом, если не буду знать покоя ни днем ни ночью? Страх за тебя изгложет мое сердце!

Но Шведский Всадник уже перевел разговор на разведение овец, которое всегда приносило им хороший доход. Он дошел в своих объяснениях до того, что хорошая шерсть бывает только от хорошего производителя и что предохранить овец от чумы можно только в теплом хлеву, когда в соседней комнате послышался какой-то скрип и шорох. Он приложил палец к губам.

- Что это? - шепнул он. - Слышишь? Кто это там до сих пор слоняется по дому?

- Да нет же, все давно спят, - спокойно заметила Мария-Агнета. - Это порыв ветра шевельнул ставень.

Но Шведскому Всаднику почудились чьи-то приглушенные шаги. Он взял в руку подсвечник и отворил дверь в коридор.

- Эй, кто там?!

Тишина. Никаких шагов уже не было слышно.

* * *

Маленькая Мария-Христина торопливо цепляла стежок на стежок, стараясь унять свое затрепыхавшееся при звуках отцовского голоса сердце. И только когда она закончила работу (ни одна собака, ни один петух так и не подали голоса), ей стало немного полегче. Однако едва она успела повесить мундир обратно на крючок, как что-то тяжелое со стуком упало возле нее на пол.

Девочка изрядно перепугалась. Она не могла понять, что это было такое. Она хотела убежать, но споткнулась о стул и с плачем села на пол, растирая бедро и коленку. Когда боль отпустила ее, она вскочила на ноги, но тут же обнаружила, что в спешке потеряла туфельку. Мгновение она стояла в растерянности, а потом нашла свою потерю и выскользнула в дверь - в тот самый миг, когда из боковой двери появился отец с горящей свечой в руках.

Несколько секунд Шведский Всадник с Марией-Агнетой стояли в светлом проеме открытой двери, но девочка затаилась в темноте у лестницы, и они не увидели ее. И тут во тьме блеснул окованный медью переплет толстой книги, лежавшей на полу возле вешалки. Мария-Агнета подбежала и подняла ее.

- Вот это что было! - сказала она. - Упала с вешалки и наделала шуму. Наверное, кошка прыгнула на вешалку, и книга вывалилась у тебя из кармана. Этой книге, должно быть, не менее ста лет, от нее пахнет плесенью.

Шведский Всадник задумчиво посмотрел на свою реликвию, о которой успел намертво позабыть за семь лет счастья.

- Это Библия короля Густава-Адольфа, нашего прославленного героя, объяснил он Марии-Агнете. - Когда его настигла коса смерти, эта книга лежала у него под панцирем. Я должен передать ее в собственные руки нашему молодому королю, так мне было завещано отцом. Я, правда, не знаю, много ли мне будет за это чести от Его Величества, - ведь книга такая ветхая, да к тому же насквозь промочена дождями и источена червями... Но я надеюсь, что король не обратит внимания на эти пустяки, ведь это реликвия его деда!

* * *

Ранним утром следующего дня, когда над озером еще клубился туман, Шведский Всадник в сопровождении Вейланда и Сверни Шею выехал со двора. Тяжелым и болезненным было его прощание с Марией-Агнетой, и. когда она в последний раз страстно обняла его за шею и непослушными губами прошептала благословение во имя Иисуса Христа и прочитала молитву о небесной защите. он с болью почувствовал, что они прощаются навеки

Девочка крепко спала. Она не проснулась, когда отец в последний раз поцеловал ее в губы, глаза и лоб.

Часть IV. БЕЗЫМЯННЫЙ

Поздней осенью Шведский Всадник сидел в промозглой зале польского кабачка за наполовину опорожненным кувшином пива. Он устал от трехдневной скачки по проселочным дорогам, но и не помышлял о сне. Здоровенная хозяйская собака растянулась у его ног, дергаясь и поскуливая во сне, наверное, ей снилась погоня за зайцем или лисой. Хозяин-поляк, не знавший ни слова по-немецки, сидел в уголке и распивал водку с Вейландом и Сверни Шеей. Он ужасно нервничал по поводу того, что у его жены начались схватки, и оба бывших разбойника как могли утешали его и наперебой давали советы: чтобы облегчить роды, утверждали они, надо давать ей пить медовую воду с миррой. Но хозяин, расстроенный и в стельку пьяный, уже не понимал их и только все время переспрашивал, чего они хотят.

Лампа отбрасывала по сторонам колеблющийся свет. На дворе заунывно свистел ветер, и, когда в комнате стихал разговор, становились слышны доносившиеся сверху стоны женщины и шелест стоявших за домом деревьев.

Вейланд с приятелем разлили остатки водки по стаканам и, выпив, вышли из комнаты. Хозяин со свечой проводил их до ветхой лестницы, натужно заскрипевшей под их шагами. Шведский Всадник сидел неподвижно, опустив голову на руки, а мысли его парили над поместьем Торнефельдов. Когда в зале все стихло, в его ушах вновь зазвучали привычные звуки хозяйского двора и родные голоса, не оставлявшие его на протяжении всего дня. Он слышал отдельные фразы из болтовни прядущих лен служанок, скрип отворяемых ворот, плеск фонтана, голос кормящей голубей Марии-Агнеты, что сама ворковала не хуже любого голубя. Гудение точильного камня, мычание запрягаемых быков, голос старшего работника, утверждавшего, что к ночи должно распогодиться. И перестук деревянных башмаков, и грохот молочных струй, бьющих по дну ведра, и милый тонкий голосок Марии-Христины, жалобно зовущей отца... Ему не хотелось верить в то, что он уехал навсегда.

Он резко поднялся на ноги, достал из-за пазухи свою бесценную реликвию и бросил ее на стол.

- Ты удивительно изменилась! - сказал он, обращаясь к Библии Густава-Адольфа. - Было время, когда ты гнала меня от аферы к афере, от схватки к схватке. День и ночь ты указывала мне на рассеянное по всей стране золото и серебро и подсказывала, как мне стать богатым и счастливым. А теперь ты не показываешь мне ничего, кроме того, что я утратил навсегда. Прошу тебя, довольно! Не делай меня еще несчастнее, или, клянусь Богом, я брошу тебя в печь! Я сыт тобою по горло!

Он угрюмо уставился в пространство. Помолчав, провел рукой по медным пластинкам переплета.

- Ты права, - буркнул он, словно книга давно умершего короля могла говорить. - Я умру, если больше не услышу голоса моей любимой и смеха, плача и пения моей малышки. И что мне с этой войны? Ты говоришь правду. Крестьянину больше пристала лопата, чем мушкет. Что ждет меня в шведском войске? Самое последнее дело - жечь деревни, отнимать зерно у крестьян, угонять скот, грабить дома и вообще до смерти пугать людей! Я буду распоследним дураком, если пойду в армию. Пусть король сам сводит счеты с московским царем. Это их дело, а мне-то что с того?