Александр Агафонов-Глянцев - Записки бойца Армии теней Страница 35

Дня четыре Рошан не проронил ни слова. Наконец произнес: - Вернусь во Францию, - буду их, негодяев, беспощадно крошить! Сомнения отпали: в Рошане мы получили преданного руководителя группы французов. Но слепая ненависть и жажда мщения - плохие спутники и советники, необходимо иметь холодную голову! И надо было порядком поработать, чтобы дать ему это понять. Лишь после этого он был представлен Максу.

С Мишелем у нас всегда были самые искренние отношения, настоящая братская дружба. Она не нарушалась, хоть мы с ним и работали и жили в разных местах. Впрочем, находились мы с ним в непосредственной близи - на одной трамвайной ветке, через 4-5 остановок, - он был ближе к центру Берлина, на перекрестной станции метро ((-бана) "Темпельгоф". Он часто приезжал ко мне, навещал и я его. Жил он в комнатушке слесарей на самом аэродроме. И всё же, ни о его связях, ни о моих, - на эту тему мы разговоров не заводили. Мы понимали: чем меньше каждый из нас будет знать об индивидуальной, автономной работе другого, тем лучше и безопасней будет в случае провала: -"Легче будет на пытках!" - шутили мы.

И вот произошло то, что сблизило нас совсем уж неразрывными узами. В самом начале апреля я от начальника цеха, ставшим после моей проверки в гестапо значительно мягче, получил наряд-задание на обработку... тех самых трубок из титана. Целых 150 штук! А это - для оснащения 75-и подводных лодок! Наладчик занялся своим делом, а я с нетерпением ждал момента, чтобы взглянуть на "аккорд-цетель" и узнать, как они пронормированы. Теперь как первую, так и вторую контрольные детали обрабатывал я сам, но под его наблюдением. В ОТК проверили, поставили на них пуансоном клеймо и, получив таким образом "добро", я приступил к серийной обработке. На сколько же я сплутовал и надул "шпиона"? Когда наладчик ушел, я глянул на время: восемнадцать минут! А затрачиваю на нее всего тринадцать! А если подавать с большей скоростью, то... Полный успех, для рабочих - поистине "золотой наряд"! А Макс заволновался: - Нельзя! Нельзя упускать такой шанс! Необходимо уничтожить все детали! Я был согласен: задержать выпуск или ремонт стольких подлодок необходимо! Но до конца моего контракта оставалось еще два месяца. Он же сам призывал делать большие диверсии лишь "на прощанье". А как же теперь? Ведь я буду разоблачен задолго до моего отъезда во Францию. Значит, буду арестован, следствие, допросы с пристрастием: с кем дружил, с кем общался? И потом ниточка потянется... Что же делать? - Работай... с браком! Что-нибудь придумаем. - ответил Макс.

На следующий день Макс явился особенно сосредоточенным. Лицо его было серым от усталости. Правда, он и раньше выглядел невыспавшимся, глаза его часто были воспалены, слезились, - сказывалось постоянное нервное напряжение. Да это и понятно: ходить по лезвию бритвы - занятие не из веселых. Однако, он никогда не терял бодрости, разговор вел в шутливых тонах, всегда приветливо здоровался, был подчеркнуто жизнерадостным. Возможно, именно таким и должен быть подпольщик? Я понимал, чего это ему стоило, и уважение к нему росло. - Трубки эти и те, что ты обработал ранее по "лон-цетелю", как я узнал, отправят заказчику в одной партии. Следовательно, это примерно для ста подлодок. Это - шанс: на нашем заводе твоя операция над ними - последняя. Кроме того, есть еще несколько сугубо важных деталей, которые нельзя отсюда отправлять. Придется предпринять что-то экстренное и эффективное... Он подчеркнул, что со мной и моим напарником (откуда только он о нем узнал?) вопрос поэтому решится на днях. - Тем более, что вы свою роль выполнили! - добавил он.

Мне повезло: почти две трети работы над трубками пришлось на ночные смены. Начальник цеха, этот вездесущий цербер, ночью почти никогда не удостаивал нас своим визитом и не маячил над душой. Наладчики и мастера тоже предпочитали отдыхать. С самого начала работы я безбоязненно переналаживал на станке режим резания, увеличивал обороты, рукой ускорял скорость подачи. Охлаждающая эмульсия под фрезой кипела, и фреза и металл чуть ли не раскалялись. Я задыхался от испарений, от газа, но работал. Нет, я нисколько не перегружался: на обработку детали у меня шло всего семь минут, и я имел время и возможность чаще отлучаться, отдыхать, дышать свежим воздухом. Но ни в коем случае нельзя было показать, что я чуть ли не в три раза превышаю норму. Поэтому к восьми утра в ящике обработанных деталей лежало чуть больше, чем должно было быть по норме. Оставалось еще трубок двадцать пять, -почти на одну ночь,- когда я, вернувшись утром с работы, получил странную телеграмму из Парижа. От кого бы это? Проверил адрес: да, мне. Вначале я не понял смысла: "Жорж, твоя мама неудачно упала, проломила голову. Состояние критическое, предвидится трепанация черепа. Немедленно приезжай.". И... меня осенило! Я тут же побежал в дирекцию. Не знаю, хороший ли я актер, но на этот раз я проявил действительно артистические дарования: слезы текли градом, всхлипы. Я нарочно вызвал в памяти мою маму, прощание с ней в горящем Белграде, ее отказ выехать со мной, ее последние объятия, поцелуи и... как она меня перекрестила. Я судорожно совал телеграмму под нос начальству и, всхлипывая, просил дать мне немедленный отпуск. Да, - ответили мне, - отпуск мне дадут. Но просят закончить заказ,- так смогут включить его в расчетный листок: - Деньги же тебе пригодятся! Все равно расчет проведут только за день, ты на работу потеряешь лишь ночь, а на следующий день получишь расчет и выедешь. Полный порядок! Срочно надо предупредить Мишеля!

Сажусь на трамвай, еду к нему в Темпельгоф. Подходя к воротам аэродрома, сталкиваюсь с ним. Глаза у него покрасневшие... - Мисси, а я к тебе!.. - начал было я. - Да подожди ты, Сасси. Это я к тебе! - Да нет же! Я получил телеграмму, уезжаю. - Я тоже! Значит, едем вместе! Ур-р-ра! В те времена гитлеровцы не были лишены гуманности: Мишелю даже предложили место в самолете до Парижа, бесплатно! Он отказался, сославшись, что не переносит полетов...

Видимо, счастье - не счастье, если оно не сопровождается горем: вернувшийся из Белграда друг сообщил, что бомбой разрушен мамин дом, и она, по всей вероятности, погибла. Передал он и сведение об отце: партизанский отряд, где он был, попал в окружение близ города Ужице, и он, инвалид, не в силах вырваться и чтобы не обременять собой других, застрелился. Итак, нет у меня больше родителей!{24} Всеми силами постараюсь отомстить за их гибель!

Передал мне друг и просьбу Гриши Писарева и других друзей из моего скаутского звена: меня там ждут, - назревают, мол, большие дела, будет и мне работа. Какая - было понятно. Но... и здесь дела не менее важные и нужные. Вот уже три дня, как со мной творится что-то непонятное: на лице и запястьях появились волдырь на волдырях. Думал - пройдет, ан нет, всё хуже и хуже... Обрабатываю в полночь последние детали, и в тумане эмульсионного пара увидел приближавшегося ко мне Макса. Почему он здесь, - это же не его смена? Из сумочки, в каких обычно носят бутерброды, он достал завернутую колбасу. Я думал, что это мне, хотел было поблагодарить и отказаться, но... - Эту колбаску, - сказал он мне: - Засунь в одну из трубок. Ее диаметр такой, что она туда свободно влезет. А вот в этот торец, - видишь в нем отверстие? - вставь в него вот этот карандашик. Когда будешь вести тележку в склад готовой продукции, согни у него головку. Понял? - Яволь! (Так точно!). На прощанье, Макс долго жал мне руку, затем пошел чуть ссутулившись, обернулся при выходе из цеха, улыбнулся, соединил руки в пожатии и потряс ими над головой - в знак дружбы и солидарности.

Видел я его в последний раз. После обеда следующего дня мне был выдан полный расчет. К тому времени мои запястья и лицо превратились в сплошные волдыри. И в заводской амбулатории мучились со мной долго: смазывали мазями и бинтовали. Руки оказались забинтованными по самые локти. А лицо! - На лице оставили лишь отверстия для глаз, носа и рта. Сказали, что я отравился и обжегся газом эмульсии. В таком забинтованном виде я и оказался вечером в вагоне вместе с Мишелем.

Поезд помчал нас через Аахен, пограничный город, в Париж. На покинутых нами предприятиях остались сколоченные группы - продолжатели борьбы с гитлеровской военной машиной. Нас охватило блаженное спокойствие: как-никак, а вырвались! - Не так страшен чёрт, как его малюют! В Аахене я посмотрел на часы: сейчас, именно сейчас, по словам Макса, и сработает карандашик - химический детонатор. - Ну, дорогая моя "кукла" (я и точно походил не то на куклу, не то на мумию, не то на "Человека-Невидимку" Г. Уэльса)! - обратился ко мне Мишель, когда я не выдержал и рассказал ему про пластиковую взрывчатку: - А я тоже кое-что делал: меня научили, как и где подпиливать тросы управления в кабине пилота. Могу заверить, что еще пару самолетов потерпит в воздухе аварию "по невыясненным причинам". И вот мне, после любезности моего директора, стало как-то не по себе... Стыдновато! - Ко мне по-человечески, а я - как свинья! {25}