Иван Лазутин - Последний этаж Страница 36

Довольная тем, что парикмахерша не заставит ее томиться в очереди, она выпила чашечку кофе, который она варила искусно и быстро, и уже собиралась уходить из театра, как в дверь гримуборной кто-то робко постучал.

— Войдите! — бросила через плечо Татьяна Сергеевна, разглаживая пальцами морщинки у глаз. Последний год их стало больше, и залегали они все глубже и резче.

Вошел Серафим Христофорович. На его старческом лице затаилась светлая виноватая улыбка. В руках он держал книгу, завернутую в бумагу.

— Приветствую вас, дорогая Татьяна Сергеевна! Рад сообщить вам приятную весточку.

«Что может приятного сообщить мне этот старый добрый человек, который провел свои последние пятнадцать лет в подвале, утонув в море запыленных архивных папок?» — подумала Татьяна Сергеевна, вглядываясь в лицо архивариуса и стараясь понять значение его виноватой улыбки. А спросила другое:

— Приятную?.. Это прекрасно… Кроме вас, Серафим Христофорович, последние годы все разучились сообщать мне приятные вести. Садитесь, пожалуйста. — И посмотрев на часы, с мягкой улыбкой сказала: — Я хоть и тороплюсь, но для вас — я вся внимание.

Серафим Христофорович, шаркая старческими ногами, нетвердо подошел к Татьяне Сергеевне, вытащил из обертки журнал «Театр» и протянул его ей.

— Как оперативно работают!.. Не так давно обращались ко мне с просьбой дать им разрешение на публикацию моей статьи, а вот сегодня — она уже на прилавках в книжных киосках Москвы. И далеко не всех киосков. Во всей Москве не найдется больше пяти-шести киосков, где можно купить этот журнал. Так сообщили мне из Союзпечати. Я звонил туда. Опубликовали без малейших сокращений, даже словечка не выбросили и не заменили. Внучка на седьмом небе. И в журнале поставили ее имя.

Только теперь Татьяна Сергеевна вспомнила, что зимой, кажется это было в январе, когда она лежала с гриппом, ей позвонили из редакции журнала «Театр», и заместитель главного редактора сообщил, что он и главный редактор прочитали в альманахе ее очерк «Коса» и намерены, если на то будет согласие автора, опубликовать его в одном из номеров журнала в текущем году. Татьяне Сергеевне, которой от головной боли и внутренней немощи, когда все кости ломило и озноб сменялся жаром, было не до очерка, и она, ответив что-то невразумительное, повесила трубку. Тут же, во время болезни, она забыла о разговоре с заместителем главного редактора, и вот… воспоминания ее уже опубликованы в майском номере.

Найдя очерк по оглавлению, Татьяна Сергеевна открыла нужную страницу и покачала головой.

— Даже название не изменили: «“Коса" (страница воспоминаний о былом)». Вот теперь вспомнила: редактору я тогда сказала, что мне не нравится название. А он ответил: «Название прекрасное». На этом разговор и оборвался.

— Это вы мне пришли показать, или?.. — Татьяна Сергеевна несколько смутилась и хотела было полезть в сумочку за кошельком, прочитав на обложке журнала его цену, но ее жестом остановил Серафим Христофорович:

— Полно вам, Татьяна Сергеевна!.. Разве тут дело в деньгах? Я принял за честь пропечататься в таком журнале, да еще рядом с вами. Вы только подумайте: из тридцати восьми рассказов журнал перепечатал ваш и мой!.. Это тоже о чем-то говорит. Даже в своей редакционной врезочке об этом указали.

— Спасибо вам, Серафим Христофорович, за внимание. Думаю, что найду случай добром ответить вам на ваше внимание. — Татьяна Сергеевна положила журнал в сумку и взглянула на часы. — С этими гастролями театр, как в лихорадке. Все, как помешанные: торопятся, нервничают, куда-то спешат, шепчутся за кулисами, и все ждут окончательного репертуара.

Серафим Христофорович горько улыбнулся и вяло махнул рукой:

— Эх, Татьяна Сергеевна!.. А что вы хотите?.. Ведь это — театр!.. Так было и так будет всегда!.. За шестьдесят лет работы в театре я пережил не одну предгастрольную зарубежную лихорадку. В нашем театре это еще ничего, это цветочки, а вот посмотрите, какая чехарда идет в оперных — там настоящие ягодки. Столпотворение!.. Пир во время чумы!.. Особенно когда едут в буржуазные страны. В позапрошлом году, мне рассказывали, как наши соседи собирались в Японию. Так там артисты кордебалета и второй состав оперной труппы, те, кто не попал в гастрольный список, такой бедлам устроили!.. Писали целые кляузные петиции не только в Министерство, но и в самые верха!..

— Ну разве это хорошо? — горько улыбаясь, сказала Татьяна Сергеевна. — Ведь должны же быть у человека честь, совесть, достоинство… Ведь мы же артисты! Мы несем народу свет, правду, благородство… А сами?

Серафим Христофорович сокрушенно вздохнул, и на его лбу глубокие морщины сошлись ближе, отчего кожа чем-то стала напоминать три серые, протянутые рядом друг с другом, веревки.

— Плохо это!.. Очень плохо!..

Еще раз поблагодарив за журнал, Татьяна Сергеевна на прощанье крепко пожала старику руку, но почти у самых дверей Серафим Христофорович задержал ее.

— Вам сердечный привет от Николая Самсоновича. Навестил я его в субботу. Несколько раз вспоминал он о вас. Подарил ему журнал с нашими очерками.

Татьяна Сергеевна, словно что-то усиленно припоминая, вскинув голову, смотрела на архивариуса.

— От Николая?.. — Отчества она, очевидно, не расслышала. Это было видно по ее лицу.

Серафим Христофорович понял замешательство Татьяны Сергеевны, но сделал вид, что не заметил ее смущения: нехорошо забывать старых друзей.

— Да, дела у Кораблинова совсем неважнецкие… Трудно ему.

— Трудно? — Татьяна Сергеевна на минуту замешкалась. — Ну, как он там, бедняга?

— Совсем плохой. Перевели на шестнадцатый этаж.

— На шестнадцатый?.. Что бы это значило?

— А это значит: чем выше этаж в его доме — тем ближе к богу. Две недели назад у него был инсульт. Причем, серьезный. Отнялась правая рука и правая нога. А ведь он собирался писать мемуары. Даже наброски плана сделал.

— Я слышала, что для радио он со студентами Правоторова и под его режиссурой записал «Короля Лира»? И говорят, что сделали что-то бесподобное?

Серафим Христофорович отрешенно потряс головой.

— Я сам зимой слышал эту запись. Дыхание перехватывает, когда слушаешь монолог Лира, когда он находит свое последнее пристанище в шалаше у моря.

— Интересно, видел ли Кораблинов прошлой осенью телеспектакль, где в роли короля Савватеев?

— С этого-то все и началось, дорогая Татьяна Сергеевна. Если б он не видел этого спектакля, может быть, не было бы у Николая Самсоновича инсульта и шестнадцатого этажа. Мало сказать, что он выходил из себя и плевался, когда смотрел это, как он назвал, «позорище», эту «карикатуру на Шекспира», у него после спектакля наступил гипертонический криз. Слег. А отказ радио совсем добил беднягу.

— Какой отказ?! — Татьяна Сергеевна только теперь начинала догадываться о причине болезни Кораблинова.

— Как же… — Серафим Христофорович вытащил из кармана платок и стер им со лба мелкие капельки пота. — Ведь радиоспектакль был принят, утвержден на худсовете. Даже часть гонорара прислали исполнителям, и уже планировали число, когда спектакль по первой программе передадут в эфир… — Старый архивариус замолк, словно не в силах продолжать рассказ дальше.

— Ну и что же?.. — В голосе Татьяны Сергеевны звучала искренняя тревога.

— Говорят, прослышал об этой записи Савватеев. И пожелал послушать.

Татьяне Сергеевне многое становилось ясно.

— И он послушал?

— Говорят, послушал. Да так послушал, что сделал всё, чтобы радиоспектакль зарубили и не допустили для трансляции. Уж что он там говорил — одному дьяволу известно.

— А Правоторов… Что же он-то?.. Ведь я слышала, что над радиоспектаклем Правоторов работал со своими студентами полгода!..

— О, Татьяна Сергеевна!.. Савватеев выбрал момент удачный, чтобы ударить в спину Кораблинова и Правоторова. Он это сделал умело, с расчетом. Уж что-что, а театр-то я знаю, шестьдесят лет в нем… Иногда какой-нибудь скопидом на сцене играет королей и миллионеров, а дома смотрит в зубы домработнице, не съела ли та довесок колбасы по дороге из магазина. Да еще дышать заставит. Да-а… Савватеев нашел для удара момент подходящий.

— Что значит — момент? — раздраженно спросила Лисогорова.

— А то, что Правоторов вот уже два месяца как в Риме. Совместно с итальянцами снимает фильм о партизанском сопротивлении, в котором вместе с итальянцами сражались русские военнопленные, бежавшие из немецких концлагерей. Об этом и в газете писали. Не достанет он оттуда Савватеева. Да и некогда ему. Работа в самом разгаре. Может быть, вот когда приедет… Но не скоро это будет. А Николай Самсонович совсем плох. Может, и не дождется его приезда.

Татьяна Сергеевна встала и, словно от нестерпимо яркого света, закрыла глаза ладонью.