Эйлин Гудж - Две сестры Страница 39

Вскоре пришла пора расставаться. К тому времени они расправились с ленчем, который Керри-Энн привезла с собой в большом пакете — сэндвичи с тунцом, яблоки и «объедение» от Олли — его знаменитое печенье с шоколадной крошкой, — и вволю покатались на качелях и других аттракционах игрового комплекса «джунгли» в дальней части комнаты. Она держала задремавшую дочку на коленях, ей не хотелось отпускать ее от себя, и с каждым разом сделать это становилось все труднее.

Наконец откладывать неизбежное стало невозможно. Миссис Сильвестр деликатно, но настойчиво покашливала и многозначительно поглядывала на часы.

— Пора идти, маленькая. А мамочке еще предстоит долгий обратный путь домой. — Она поцеловала дочку в макушку.

Белла вцепилась в нее обеими ручонками и захныкала:

— Я хочу поехать с тобой.

— Не сегодня, маленькая. Но это будет очень скоро, обещаю. — Керри-Энн смахнула с глаз подступившие слезы. Привыкнуть к сценам расставания с дочерью она так и не смогла.

Белла заплакала, и Керри-Энн почувствовала, что начинает терять терпение.

— Ну же, доченька, перестань. Довольно. Ты уже большая девочка. Слишком большая, чтобы вести себя так. — Она поймала колючий взгляд, брошенный на нее миссис Сильвестр, и быстро сменила тактику. — Ты сделаешь кое-что для мамочки, если я тебя попрошу? Ты нарисуешь мне еще одну картину? А отдашь ее мне в следующий раз. Я была бы очень рада.

Белла молча кивнула, соглашаясь, устремив на мать печальный взгляд полных слез глаз.

Керри-Энн боялась, что у нее вот-вот разорвется сердце. Обняв и расцеловав дочь напоследок, она вылетела из комнаты, чтобы не… Что? Не накричать, не выплеснуть свое отчаяние на миссис Сильвестр? Схватить Беллу в охапку и броситься с ней наутек? Одно она знала точно: если она не уберется отсюда как можно скорее, то непременно сделает что-нибудь такое, о чем сильно пожалеет впоследствии.

Оказавшись снаружи, сквозь слезы, застилавшие ей глаза, она увидела джип Олли. Она заспешила к нему, спотыкаясь на ходу, как вдруг заметила темно-синий «мерседес», въезжающий на стоянку. Автомобиль остановился, дверца со стороны водителя распахнулась, и оттуда выбрался высокий темнокожий мужчина. Джордж Бартольд. Мгновением позже со стороны пассажира показалась его супруга, Кэрол, стройная и изящная, как статуэтка, женщина. Ее волосы были заплетены в маленькие косички, уложенные на затылке в высокую прическу, похожую на корону какой-нибудь могущественной жрицы. Они или не рассчитали время, или же специально приехали за Беллой пораньше, намереваясь напомнить Керри-Энн, кто здесь главный. Решив, что верно последнее, она мгновенно вскипела от гнева.

Они тоже заметили ее и обменялись друг с другом настороженными взглядами, прежде чем приблизиться к ней. Джордж Бартольд даже любезно улыбнулся, пожимая ей руку.

— Здравствуйте, Керри-Энн. Рад вас видеть. А вы хорошо выглядите! — Он был высок и респектабелен, с едва наметившейся лысиной на макушке, и кожа у него была такого же цвета, кофе с молоком, как и у его супруги. Он был из тех дантистов, что внушают пациенту спокойствие и уверенность в том, что с корневым каналом его зуба будет все в порядке — и сейчас Керри-Энн чувствовала себя именно такой пациенткой. — Как все прошло? — поинтересовался он, кивнув в сторону клиники.

— Прекрасно, — процедила Керри-Энн сквозь зубы.

— Мы приехали чуточку раньше, чем обычно, — пояснила Кэрол Бартольд, словно это и так не было ясно. — У одной девочки из класса Беллы день рождения, она устраивает маленькое торжество, и я знаю, что Белла не хотела бы пропустить его ни за что на свете. — В ее голосе улавливалось дружелюбие, пусть даже минимальное, а вот высокомерный взгляд говорил совсем о других чувствах. Только потому, что ты родила этого ребенка, у тебя нет права разрушить его дальнейшую жизнь.

Керри-Энн душил гнев.

— Нет, конечно, мы бы страшно не хотели этого. Упаси ее Господь провести лишнюю минуту в обществе родной матери, когда она может объедаться тортом на дне рождения или играть в «прицепи ослу хвост»[52] с какой-нибудь дурочкой из ее класса.

Джордж попытался перевести все в шутку, он, натужно рассмеявшись, заметил:

— «Прицепи ослу хвост»? Мы тоже играли в нее в свое время. А сейчас детвора предпочитает клоунов, скачки на пони и залы игровых автоматов. — Но его любезная улыбка была бессильна скрыть внутреннее напряжение.

— Знаете что? Все это дерьмо собачье. Я не собираюсь стоять тут и любезничать с вами, делая вид, что не понимаю, что здесь происходит, — взорвалась Керри-Энн. — Вы что же, думаете, что можете отнять у меня дочь? Подкупить ее кукольным игрушечным домиком, котенком и походом в океанариум, чтобы она захотела остаться с вами? Я — ее мать. И она будет жить со мной, а не с вами, придурки вы этакие. Понятно?

Глаза Кэрол засверкали, и она судорожно вздохнула, отчего ноздри у нее раздулись, как у дракона. Джордж, по-прежнему не теряющий надежды уладить дело миром, повернулся к супруге и сказал:

— Почему бы тебе не подождать в машине, милая? А я пойду приведу Беллу.

Тон собственника, каким он говорил о ее дочери, был для Керри-Энн хуже удара исподтишка. Будь у нее в руках что-либо потяжелее сумочки, она непременно бы стерла ухмылку с его лица. А он смотрел на нее в упор и говорил своим хорошо поставленным голосом:

— Я понимаю, вы расстроены. Но мы должны забыть о своих чувствах и думать о том, что лучше для Беллы. Кэрол и я считаем, что ей лучше остаться с нами. Я знаю, вы с этим не согласны, вот почему последнее слово остается за судьей.

Керри-Энн так разъярилась, что на мгновение лишилась дара речи. И только когда доктор Бартольд отошел от нее на приличное расстояние, она вновь обрела способность говорить. Не соображая от злости, что делает, она громко, во всю силу своих легких, крикнула ему вслед:

— Вот, значит, как? Ну так поцелуй меня в зад!

И в это самое мгновение она увидела, как из дверей здания выходит миссис Сильвестр, держа за руку Беллу. Миссис Сильвестр замерла на месте, глядя на Керри-Энн, и на ее круглом лице отразились шок, изумление, впрочем быстро сменившееся хмурым неодобрением.

Олли прилагал все усилия, чтобы успокоить Керри-Энн, когда они ехали домой.

— Ты не виновата. Кто угодно вышел бы из себя, если бы у него попытались отнять ребенка. — И добавил еще более жестким тоном: — Если бы это был я, дело, скорее всего, закончилось бы тем, что пришлось бы вызывать полицию.

Представив, как на добродушного Олли копы надевают наручники, Керри-Энн рассмеялась сквозь слезы.

— Не обижайся, но такая картина как-то не укладывается у меня в голове, — сказала она ему.

— Ага, значит, ты все еще считаешь меня маменькиным сынком? — По-видимому, он не на шутку обиделся.

— Нет, не считаю, но и на бандита ты не похож и должен радоваться этому, — с некоторым раздражением парировала она. — В этом мире люди делятся на две категории, Олли. Одни — такие, как ты, несут в себе солнечный свет. А другие, такие, как я, превращают в дерьмо все, до чего могут дотянуться.

Олли направил «виллис» на левую полосу, чтобы избежать затора на выезде из города, к которому они приближались.

— Единственная вещь, которая мне не нравится в тебе, — это то, что ты не веришь в себя, — заявил он.

Она метнула на него яростный взгляд.

— Назови мне хоть одну причину, но которой я должна это делать.

— Ну, во-первых, потому что в тебя верю я. Я вижу, что ты стараешься изо всех сил. И не только в том, что касается твоего ребенка. Ты должна гордиться тем, чего добилась, а еще тем, что не собираешься сдаваться. Держу пари, оказавшись на твоем месте, этим могли бы похвастаться немногие.

Тут Олли прав, неохотно признала она. Хотя, подобно многим наркоманам, она всегда была в шаге от того, чтобы вновь сорваться в пропасть.

— Хотела бы я обладать твоей уверенностью! — буркнула она.

— Это вроде как печь торт, — продолжал он. — Не всегда обязательно строго следовать рецепту. Нужно учиться доверять своим инстинктам.

— Даже если это инстинкты неудачника?

— В глубине души ты всегда знаешь, как поступить правильно, даже если и не всегда поступаешь согласно этому знанию.

Керри-Энн ответила ему слабой улыбкой.

— А ты — умный парень, должна тебе сказать.

— На этот счет мне ничего не известно, — пробормотал он, краснея от смущения.

— И ко всему еще и очень симпатичный, — пустила она пробный шар.

Румянец на щеках Олли стал ярче. Когда он краснел, жар заливал не только его щеки, но и все лицо и шею, от адамова яблока до корней его непослушных волос.

— Рад, что ты так думаешь, — тихо произнес он, метнув на нее взгляд, в котором читалось отчаянное желание, и она тут же пожалела, что заговорила об этом.