Филипп Робинсон - Маска свирепого мандарина Страница 4

Даже в столь юном возрасте, Код руководствовался логикой, — особенность мышления, доставившая впоследствии немало несчастий и долго мешавшая правильно воспринимать окружающий мир. Горький опыт еженедельных моральных истязаний заставил сделать мрачный, но единственно возможный тогда для него вывод: учитель точно так же, как и одноклассники, считает, что быть отличником непростительно. Лишь много лет спустя он осознал, что взрослый садист, насмешливый мальчишка, которого он хотел сбросить с холма, и целый паноптикум мучителей, появившихся после них, все до единого принадлежат к особой породе человеческих существ: это его прирожденные ненавистники, он называл их своими «бесами».

Кто же они, враги Кода? Какие качества, по мнению нашего героя, их объединяют?

Глупость.

Тупая злоба.

И самое главное, они обладают тем единственным оружием, против которого не спасает самый могучий интеллект: способностью к долгим приступам идиотского смеха.

Ибо он считал, что те, кто с первого взгляда проникается к нему инстинктивной ненавистью и демонстрируют ее при любой возможности издевательским гоготом, неизменно принадлежат к многочисленной породе людей, не способных хотя бы пять минут поддерживать разговор на любую тему, не обнаружив при этом полнейшее невежество, обрамленное самоуверенной предвзятостью. Безмозглые, подленькие, юркие приспособленцы, моральный облик которых достоин отвращения ничуть не меньше, чем умственные способности. Люди без идеалов, единственная цель в жизни которых — продолжать бесцельную жизнь.

Он презирал их, но это его не спасало. Разумные речи оказались бессильны прекратить злобное улюлюканье и гримасничанье, доброжелательный подход тоже не помог. Дело в том, что, научившись распознавать своих бесов, он сначала пытался унять их, договориться о перемирии еще до начала войны.

Они притворно соглашались. Внушали ложное ощущение безопасности, заставляли забыть о бдительности. Но на самом деле просто ждали, когда соберутся свидетели — да, им обязательно нужны были зеваки. И как только их появлялось достаточно для начала спектакля, разили его без промаха и промедления. Пацифизм оказался никуда не годным противоядием от пропитанных злобой шизофренических насмешек; более того, он, кажется, только усиливал их.

Почему все это происходит, спрашивал он себя снова и снова. Почему? Почему?

Они заставляли его сомневаться во всем, и в первую очередь, в собственной адекватности. Может быть, их громогласные утверждения — правда, они действительно «видят его насквозь»? Может быть, их насмешки не так уж нелепы? Может… может быть нелеп он сам — и после очередной порции издевательств Код изучал себя в зеркале, пытаясь обнаружить, где кроется эта нелепость — в манере одеваться, фигуре, чертах лица?

Но даже если они правы, зачем такая свирепость? — как будто их цель не просто вывести его из себя или устранить как соперника, а раздавить, уничтожить, навсегда изгнать из общества?

Зачем? Почему? В чем тут смысл?

Возможно, прозвав их «бесами», он оказался ближе к истине, чем сначала мог себе представить, ибо в подобном смехе угадывалось нечто дьявольское. А Код, истинный представитель западной мысли, был дуалистом. С тех пор, как ему исполнилось десять, он неизменно поклонялся Разуму; но если Разум тождественен Богу, должен существовать и Дьявол Неразумия — повелитель Хаоса, великий Путаник и Насмешник. Неудивительно, что «прирожденные» враги Кода — в действительности послушные исполнители воли самого Неразумия. Оставалась одна неясность из области теологии. Что, если Код и его враги не просто представители противостоящих друг другу космологических принципов? Кто же они? Инкарнации.

Так рассуждал Код, рано достигший периода интеллектуальной зрелости. Тем не менее, до самого конца отрочества, благодаря усиленной мозговой активности, живущий в нем червь никогда не оставался без вкусной и сытной пищи. А позже, вплоть до Посвящения, большую часть его существования можно охарактеризовать как безнадежные попытки искупить ужасный грех школьных лет — образ жизни вундеркинда.

Успехи в учебе сделали Кода еще более несчастливым, но он не сдавался. В одиннадцать феноменальные способности обеспечили ему стипендию, и вплоть до поступления в университет он постоянно раздражал своими достижениями окружающих. Каждую неделю, четверть, каждый год он неизменно был лучшим. Иногда не только первым учеником в классе, но первым по всем предметам, иногда он завоевывал полную коллекцию поощрительных премий. Один из его классных руководителей частенько презрительно отзывался о «маленьких карьеристах». «Есть многое на свете, друзья мои», — ронял он небрежно, объявляя в конце недели о результатах, — «что и не снилось нашим вундеркиндам». Код понимал, кого он имеет в виду, но упорно продолжал идти тернистым путем отличника.

Ничего другого не оставалось, потому что только в этом он и преуспел. Он был совершенно неспособен участвовать в играх, слишком застенчив и замкнут, чтобы приобрести расположение сверстников, и, за исключением шахматных состязаний, равнодушен ко всем «внешкольным мероприятиям». Но перед зачетом или экзаменом нервничал не меньше остальных. За неделю до него ежедневно вставал в шесть утра, чтобы вызубрить материал. Вдобавок, Код обладал идеальной «студенческой памятью»: даты и факты надежно хранились в мозгу вплоть до завершения очередного испытания, а потом мгновенно выкидывались из головы, как ненужный мусор. Сам экзамен неизменно доводил взвинченную нервную систему до состояния подлинного экстаза, причем никогда не наступавшего преждевременно. Ощущение было таким сильным, что однажды, закончив отвечать на последний вопрос теста, Код испытал непроизвольный оргазм со всеми вытекающими (в нижнее белье) последствиями; в дальнейшем его подсознание неким странным образом связывало экзамены с сексом.

Эти интенсивные переживания имели еще одно перманентное последствие. Многие годы Кода мучил один и тот же кошмарный сон: его ожидает экзамен по предмету, который он либо не знает, либо не успел как следует выучить.

В шестнадцать ему впервые пришлось принять важное решение — определить, в какой класс перейти, чтобы в итоге получить гуманитарное, «классическое» или «современное», либо «научное» образование. Выбор был трудным, поскольку Код демонстрировал отличные знания всех предметов, математики и физики, английского и французского, греческого и латыни. Окончательно судьбу Кода решил не он сам, а Один из Школьных Столпов (робость и неуверенность в себе сделали соблазн последовать совету наставника непреодолимым). Шел сороковой год, и добрых три четверти преподавательского состава призвали на службу в армию. Учителем математики у них работал неизвестно откуда взявшийся старичок, бывший миссионер из Мадраса, обильно сдабривавший свою заплесневелую тригонометрию цитатами из Библии и потрясающими тирадами об опасности рукоблудия; французскому обучала девица, только что получившая диплом. Но преподаватель латыни и греческого, седоволосый пятидесятипятилетний мужчина внушительного вида, который составлял трактаты для Общества Христианских Гуманистов, в прямом и переносном смысле «принадлежал к старой школе». Он не был в восторге от Кода, считал его чем-то вроде духовного кастрата, неразвитого физически и морально, но видел в нем бесспорного претендента на государственную стипендию, и счел необходимым вызвать мальчика для приватной беседы. Этот разговор сыграет чрезвычайно важную роль в жизни Кода, во многом определит его будущее.

«Человек с классическим гуманитарным образованием, — говорил учитель не допускавшим никаких сомнений тоном, — преуспеет на любом поприще, какое только пожелает избрать. Для него открыты не только колледжи и университеты, — все высшие посты государственной службы достаются таким, как мы, а также самые ответственные места в экономических и коммерческих структурах частного сектора. Но разумеется, это не главное. Важно то, что изучение древнегреческого и латыни развивает мышление, тогда как остальные дисциплины лишь укрепляют память. Лично для меня нет никаких сомнений в том, что тебе следует выбрать, никаких сомнений.

Не держи руки в карманах, когда я говорю с тобой, Код!»

Так определилось, какой класс будет посещать Код последние два года учебы, и все это время он добросовестно старался избавиться от репутации тупого зубрилы. Он тратил большую часть отведенного на самостоятельную подготовку времени на книги, не имевшие даже отдаленного отношения к программе — сочинения по астрономии и геральдике, «Начала» Гуля, «Тайную доктрину» Блаватской, — и с особым извращенным удовольствием читал «неклассических» античных авторов, Петрония и Апулея, Валерия Максима и Макробия. Но все эти усилия походили на жалкие попытки мулата сойти за гордого представителя белой расы. Его репутация прилипла к нему как погубившая Геракла отравленная туника.