Френсис Фицджеральд - Сумасшедшее воскресенье Страница 4

- Чепуха.

В витринах магазинов уже сверкали рождественские елочки, и полная луна над бульваром казалась бутафорской, как и огромные фонари на перекрестках. На Беверли-Хиллз темная листва тускло поблескивала, будто эвкалипты под солнцем, но Джоэл видел лишь отсвет белого лица совсем рядом и плавный изгиб плеча. Она вдруг отстранилась и посмотрела на него.

- У вас глаза вашей матери, - сказала она. - Когда-то у меня был целый-альбом ее снимков.

- А у вас глаза - только ваши, других таких нет, - ответил он.

Когда они входили в дом, Джоэл почему-то оглянулся, будто ему почудилось, что Майлз притаился в кустах. На столике в передней лежала телеграмма. Стелла прочла ее вслух:

"Чикаго.

Буду завтра вечером. Думаю о тебе. Люблю.

Майлз".

- Вот видите, - сказала она, бросая телеграмму обратно на столик, - он легко мог все это подстроить.

Она распорядилась, чтобы дворецкий принес напитки и сандвичи, и поднялась наверх, а Джоэл прошелся по пустынным гостиным. Вот и рояль, возле которого он, опозоренный, стоял в позапрошлое воскресенье.

- Итак, развод, - сказал он громко, - молодая пара, а он после развода да в Африку...

Он вспомнил о другой телеграмме:

"Вы были одним из самых приятных наших гостей..."

А что, если телеграмма Стеллы - обычный жест вежливости, - вдруг подумал он. Скорее всего, ее надоумил Майлз, ведь это он пригласил его. Может быть, Майлз сказал: "Пошли ему телеграмму - у него сейчас скверно на душе, ему кажется, что он сделал из себя посмешище".

Похоже на то... "Стелла полностью находится под моим влиянием, и все, кто нравятся мне, нравятся и ей тоже, в особенности мужчины". Женщина послала бы телеграмму из сострадания, мужчина счел это своим долгом.

Стелла вошла в гостиную, и он взял ее за руки.

- У меня странное чувство, мне все кажется, что я просто пешка, которой вы сделали ход против Майлза, - сказал он.

- Налейте себе чего-нибудь.

- А самое странное, что я все равно влюблен в вас.

Зазвонил телефон, она отняла руку и взяла трубку.

- Еще одна телеграмма от Майлза, - объявила она. - Он отправил ее - во всяком случае, так там сказано - с самолета, из Канзас-Сити.

- И, наверное, просит передать поклон мне?

- Нет, он только пишет, что любит меня. И я верю, что любит. Он такой слабый.

- Сядьте рядом со мной, - попросил Джоэл.

Время было не позднее. И полчаса спустя, когда Джоэл встал и подошел к холодному камину, до полуночи оставалось еще несколько минут.

- Значит, я вам совсем не интересен?

- Почему же? Вы мне очень нравитесь, и вы это знаете. Но только, кажется, я действительно люблю Майлза.

- Вне всякого сомнения.

- И я почему-то очень нервничаю сегодня.

Он не сердился - скорее, почувствовал облегчение: случись иначе, все слишком бы осложнилось. Но, глядя на нее, на ее теплое нежное тело, растапливающее холодную голубизну платья, он понял, что будет сожалеть о ней всю свою жизнь.

- Мне пора, - сказал он. - Я позвоню и закажу такси.

- Зачем же? У нас есть ночной шофер.

Он поежился - уж очень легко она его отпускает, - и, заметив это, она поцеловала его легким поцелуем и сказала:

- Вы милый, Джоэл.

Он залпом осушил бокал, и тут же громко, на весь дом, зазвонил телефон, и торжественно забили часы в холле:

Девять... десять... одиннадцать... двенадцать...

5

И снова настало воскресенье. Джоэл подумал, что пошел вечером в театр, еще не сбросив с себя гнета будней, и Стеллы домогался так настойчиво, будто спешил до конца дня покончить и с этим делом. Но теперь наступило воскресенье - впереди двадцать четыре упоительных праздных часа, каждая минута манит тайным обещанием, в каждом мгновении таятся бессчетные возможности. И нет ничего недостижимого, все только начинается. Он налил себе еще один бокал.

Стелла вскрикнула и бессильно опустилась на пол возле телефона. Джоэл подхватил ее и перенес на диван. Он смочил носовой платок содовой водой и приложил ей к лицу. Из телефонной трубки доносилось какое-то бормотание, и он взял ее.

- ...самолет упал сразу после вылета из Канзас-Сити. Тело Майлза Кэлмена опознано и...

Он повесил трубку. Стелла открыла глаза.

- Не поднимайтесь, - сказал он, стараясь протянуть время.

- О господи, что случилось? - прошептала она. - Позвоните им! Господи, что случилось?

- Сейчас я позвоню. Кто ваш доктор?

- Они сказали - Майлз погиб?!

- Лежите тихо... Кто-нибудь из слуг еще не спит?

- Обнимите меня, я боюсь!

Он обнял ее за плечи.

- Скажите мне фамилию вашего доктора, - твердо повторил он. - Может быть, это ошибка, но надо, чтобы кто-то был здесь.

- Мой доктор... О боже, неужели Майлз погиб?!

Джоэл кинулся наверх и стал рыться в незнакомых аптечках в поисках нашатырного спирта. Когда он вернулся, Стелла рыдала.

- Нет, нет, он жив! Я знаю, он жив! Он это все придумал. Он нарочно мучит меня. Он жив, я знаю. Я чувствую, что он жив.

- Кому из ваших близких друзей позвонить, Стелла? Вам нельзя оставаться одной.

- Нет! Нет! Я не хочу никого видеть. Останьтесь вы со мной. У меня нет друзей. - Она встала, слезы заливали ее лицо. - Майлз - мой единственный друг. Он не умер, он не может умереть! Я поеду туда, я должна сама все увидеть. Узнайте, когда поезд. И вы поедете со мной.

- Но сейчас ночь, ничего нельзя сделать. Скажите мне, кому из ваших подруг я могу позвонить: Лоис? Джоун? Кармеле? Кому?

Стелла подняла на него невидящие глаза.

- Моей лучшей подругой была Ева Гобел, - сказала она.

Джоэл вспомнил, как они с Майлзом говорили на студии два дня назад, увидел перед собой его отчаянное, печальное лицо. В страшном безмолвии смерти все стало на свои места. Он был единственным режиссером-американцем, соединившим в себе совесть художника с незаурядным характером. Зажатый в тисках киномашины, он расплачивался своим душевным здоровьем за то, что не шел на компромиссы, не сумел выработать в себе трезвый цинизм, не смог найти себе убежище, а если оно у него и было, то жалкое и ненадежное.

У парадной, двери что-то стукнуло, потом она отворилась. В холле послышались шаги.

- Майлз! - пронзительно крикнула Стелла. - Это ты, Майлз? Это Майлз, Майлз!

На пороге появился рассыльный с телеграфа.

- Я не нашел звонка. Но вы тут разговаривали.

Телеграмма точно повторяла то, что передали по телефону. Стелла перечитывала ее снова и снова, будто хотела убедиться, что это какая-то страшная чушь, а Джоэл тем временем звонил по телефону. Все еще где-то веселились, и никого не было дома, но в конце концов он разыскал каких-то знакомых, потом заставил Стеллу выпить виски.

- Вы должны остаться, Джоэл, - шепнула она словно в полусне. - Не уходите, Майлзу вы так нравились... он говорил, что вы... - Она содрогнулась всем телом. - Боже мой, если бы вы только знали, как мне одиноко! - Глаза ее закрылись. - Обнимите меня, Джоэл. У Майлза был такой же костюм. - Она резко выпрямилась. - Как подумаю, какой ужас он должен был испытать! Он так всего боялся.

Она помотала головой, потом вдруг сжала лицо Джоэла в ладонях и притянула к себе.

- Нет, нет, ты не уйдешь! Я ведь нравлюсь тебе - ты любишь меня... Любишь? Не звони никому. Завтра еще будет время. А сейчас останься, не уходи от меня!

Он смотрел на нее, не веря своим ушам, а потом вдруг все понял и ужаснулся. Быть может, сама того не сознавая, Стелла тщилась вернуть Майлза к жизни, сохраняя ту ситуацию, в которой он был главным действующим лицом, - ей словно казалось, что сознание его не угаснет, пока не исчезнет причина его тревоги. Это была безумная, мучительная попытка отсрочить ту минуту, когда придется смириться с реальностью его смерти.

Джоэл решительно взял трубку и позвонил доктору.

- Не надо, не надо, не звони никому! - закричала Стелла. - Иди ко мне, обними меня!

- Доктор Бейлз дома?

- Джоэл! - рыдала Стелла. - Я думала, что могу положиться на тебя. Ты так нравился Майлзу. Он ревновал меня к тебе... Джоэл, иди же ко мне!

...Значит, если он предаст Майлза, ей удастся сохранить иллюзию, что он жив... но ведь он погиб, его уже невозможно предать!

- ...страшное потрясение. Только что. Не могли бы вы приехать сейчас же и привезти сиделку?

- Джоэл!

Теперь дверной звонок и телефон звонили беспрерывно, а к парадному уже подъезжали автомобили.

- Но ты не уйдешь! - молила Стелла. - Ведь ты останешься, скажи, что останешься!

- Нет, я не останусь, - ответил он. - Но я вернусь, если буду нужен.

На ступеньках крыльца Джоэл остановился. Дом теперь гудел и пульсировал жизнью, которая всегда трепещет вокруг смерти, как защитная завеса листвы, и в горле у Джоэла забилось глухое рыдание.

"Он был волшебником. Он сотворял чудо, к чему бы ни прикоснулся, подумал он. - Он преобразил даже эту маленькую статисточку и сделал из нее подлинное произведение искусства".

Потом:

"Как будет не хватать его в этой пустыне... Уже не хватает!"

И потом, не без горечи: