Генри Джеймс - Связка писем Страница 4

Ты знаешь, что меня всегда сильно интересовал Бальзак, которого действительность никогда не пугала, и чьи почти мрачные жаргоны парижской жизни часто преследовали меня во время моих странствований по старым, неблагонравным с виду улицам по ту сторону реки. Об одном я сожалею, что мои новые друзья - мое французское семейство - не живут в старом городе, аи coeur du vieux Paris[*в сердце старого Парижа (франц.)], по местному выражению. Они живут на бульваре Гаусмана, что менее картинно: но не смотря на это, в них сильно сказывается бальзаковский тон. Madame de Maison-Rouge принадлежит к одной из старейших и надменнейших фамилий Франции; но она испытала превратности, которые заставили ее открыть заведение для ограниченного числа путешественников, которым надоела избитая дорога, которым дорог местный колорит, - она сама это объясняет, она так хорошо умеет это выразить, - короче, открыто нечто вроде пансиона. Не вижу, почему бы мне не употребить этого названия, так как оно вполне соответствует выражению: pension bourgeoise[*мещанский пансион (франц.)], употребленному Бальзаком в "Pure Goriot". Помнишь ли ты: pension bourgeoise de-madame Vauquer nee de Complans? Но наше заведение совсем на него не похоже: в нем нет ничего буржуазного, в нем сказывается какое-то изящество, нечто аристократическое. Пансион Воки был мрачный, темный, грязный; наш совершенно в другом роде, с высокими, светлыми, изящно драпированными окнами, нежными, почти бледными цветами драпировок и обивки, с мебелью, отличающейся изяществом и причудливостью очертаний. Madame de Maison-Rouge напоминает мне madame Hulot - помнишь ли ты la belle madame в "Les Parents Pauvres"?. В ней много прелести; что-то искусственное, утомленное, слегка намекающее на какие-то тайны в ее жизни; но я всегда живо чувствовал прелесть утомления, двойственности.

Признаюсь, что общество, которое я здесь нашел, причинило мне некоторое разочарование; оно не такое местное, не такое характерное, как я бы желал. Говоря по правде, оно совершенно лишено местного характера; но, с другой стороны, оно космополитично, и в этом заключается большое преимущество. У нас здесь французы, англичане, американцы, немцы, и, кажется, ожидаются несколько русских и венгров. Меня очень занимает изучение национальных типов; мне весело сравнивать, сопоставлять, схватывать сильные, слабые стороны, точку зрения каждого. Интересно видоизменять собственную точку зрения усваивать себе странные, чужеземные взгляды на жизнь.

С сожалением должен сознаться, что здешние американские типы не так интересны, как могли бы быть, и, если не считать меня, исключительно женские. Мы вообще худы, дорогой Гарвард, мы бледны, угловаты. В нас есть что-то жалкое, очертаниям нашего тела недостает округлости, нашему организму цветущей внешности. У нас мало темперамента, мы не умеем жить: nous ne savons pas vivre, как здесь говорят. Представителями американского темперамента служат - не считая меня, а мне часто думается, что мой темперамент совсем не американский, - молодая девушка и ее мать, да другая молодая девушка без матери и без всяких провожатых или дуэний. Эти молодые девушки - довольно любопытные типы; они возбуждают некоторый интерес, отличаются некоторой грацией, но в них скоро разочаровываешься, они не держат всего, что обещают, не удовлетворяют воображения. Они холодны, худощавы, мало развиты физически, и только одежда, юбки да оборки - у молодой девушки с матерью - отличаются пышностью. Между ними нет ничего общего: одна - вся изящество, вся роскошь, с отпечатком высшего фасона, из Нью-Йорка; другая - простая, хорошая девушка с ясными глазами, прямой талией, твердой поступью, - из самых недр Новой Англии. А все же между ними большое сходство, большее, чем им приятно было бы признать, так как они посматривают друг на друга холодным, недоверчивым, враждебным взглядом. Они обе - образчики эмансипированной молодой американки, практичные, положительные, бесстрастные, хитрые, знающие не то слишком много, не то слишком мало. А между тем, как выше сказано, на них лежит известный отпечаток, в них чувствуется никоторая грация; я люблю говорить с ними, изучать их.

Прекрасная обитательница Нью-Йорка иногда очень забавна; она спрашивает меня, все ли в Бостоне говорят, как я - все ли так интеллектуальны, как твой бедный корреспондент. Она вечно бросает мне Бостон в лицо, я не могу отделаться от Бостона. Другая молодая особа также пристает ко мне с ним, но иначе; она, по-видимому, питает к нему такие же чувства, какие добрый магометанин питает к Мекке, считает его каким-то фокусом света для всего рода человеческого. Бедный, маленький Бостон, сколько вздора говорится во имя твое! Но эта девушка из Новой Англии, в своем роде, странный тип: она путешествует по всей Европе одна, "чтоб видеть ее", как она выражается, "своими глазами". Своими глазами! На что такой чопорной, такой худенькой особе, как она, такие зрелища, на что ей это видеть! Она все осматривает, бывает везде, идет своей дорогой, широко раскрыв свои ясные, спокойные глаза, идет по краю гнусных пропастей, не подозревая об их существовании, продирается сквозь кусты терновника, не разрывая своего платья, возбуждает, сама того не зная, самые оскорбительные подозрения, и все идет своим путем, бесстрастная, чистая, ничего не боясь, никого не чаруя! Но тем не менее в этой маленькой фигурке есть что-то поразительное, если вы только сумеете стать на настоящую точку зрения.

Для контраста, здесь есть молоденькая красавица-англичанка с глазами робкими, как фиалка, и таким же чарующим голосом! У нее прелестная головка из тех, какие любил рисовать Гейнсборо, и большая шляпа вроде тех, какие он постоянно изображал на своих портретахкартинах, украшенная спереди огромным пером, от которого падает тень на ее спокойные, английские глазки. У нее зеленое платье, мистическое, удивительное, все вышитое тонкими узорами, цветами, птицами самых нежных оттенков плотно облегающее стан спереди и украшенное сзади, вдоль спины, оригинальными, отливающими различным цветом пуговицами. Возрождение вкуса, понимания красоты в Англии сильно меня интересует; казалось бы, что особенного в простом ряде пуговиц, чтоб заставить человека мечтать pour donner a ruver, как говорят здесь? Мне думается, что великое эстетическое возрождение близко, что яркий светоч зажжется в Англии, на диво всему миру. Здесь есть души, с которыми я бы желал вступить в общение; мне кажется, они бы поняли меня.

Эта милая англичаночка, с ее узкими платьями, талисманами и поясами, с какой-то своеобразностью в походке, с чем-то средневековым и готическим в осанке, эта хорошенькая Эвелина Вэн, - неправда ли, прелестное имя? - во всех деталях своей особы и своего туалета необыкновенно очаровательно живописна. В ней много женственности, elle est bien femme, как здесь говорят; она проще, мягче, округленнее, роскошнее, чем молодые девушки, о которых я только что говорил. Разговаривает она мало, - постоянное, милое молчание. И эти глазафиалки, эти глаза, которые сами как будто бы краснеют, и большая шляпа, под сенью которой лоб кажется таким спокойным, и оригинальная, обрисовывающая линии, картинная одежда! Повторяю, это очень милый, нежный тип. С нею брат, красивый белокурый молодой англичанин с серыми глазами. Он ко всему относится совершенно объективно; и он также очень пластичен.

V

Миранда Хоуп к матери.

26-го сентября

Тебя не должно пугать, что редко получаешь от меня известия; происходит это не оттого, что я подвергалась каким-нибудь огорчениям, но оттого, что я так отлично поживаю. Не думаю, чтоб я написала тебе, если б меня постигло какое-нибудь горе; я бы сидела смирно и одиноко переживала его. Но в настоящую минуту нет ничего подобного; и если я не пишу тебе, то происходить это оттого, что меня здесь так все занимает, что как будто бы не хватает времени. Сам Бог привел меня в этот дом, где, наперекор всем препятствиям, я нахожу возможность с пользой употреблять время. Удивляюсь, как я нахожу время для всех своих занятий, но как вспомню, что я проведу в Европе всего год, то чувствую, что не желала бы потерять ни единого часа.

Препятствия, на которые я намекаю, это - неудобства, с которыми я встречаюсь при изучении французского языка, благодаря, главным образом, тому, что меня окружает столько людей, говорящих по-английски; и это, так сказать, в самых недрах французского семейства. Кажется, будто везде слышишь английский язык; но я, конечно, не ожидала встретиться с ним в таком доме, как этот. Я, однако, не теряю мужества и говорю по-французски как можно больше, даже с другими пансионерами-англичанами. Кроме того, я ежедневно занимаюсь с miss Maison-Rouge - старшей дочерью хозяйки, и каждый вечер разговариваю по-французски в салоне, от восьми до одиннадцати, с самой madame Maison-Rouge и несколькими ее приятелями, которые часто заглядывают к ней. Ее двоюродный брат, m-r Verdier, молодой француз, по счастью гостит у нее, и я всячески стараюсь говорить с ним как можно дольше. Он мне дает дополнительные приватные уроки, и я часто хожу с ним гулять. Как-нибудь на днях мы с ним пойдем в оперу. Мы составили также очаровательный план посетить вместе все парижские галереи. Как большинство французов, он говорит с большой легкостью, и мне кажется, что беседа его принесет мне действительную пользу. Он замечательно красив и чрезвычайно вежлив, говорит массу комплиментов, боюсь - не всегда искренних. По возвращении в Бангор, я повторю тебе кое-что, что он мне говорил. Думаю, ты найдешь их чрезвычайно любопытными и очень милыми в своем роде.