Уильям Берроуз - Мое образование (Книга Cнов) Страница 4

Возьмем картину Брайона Гайсина "Окраина Марракеша". Призрачные мотороллеры и велосипеды. Настоящие мотороллеры и велосипеды. Место, в котором художник бывал много раз по совершенно разными поводам. Проходя, он видит вчерашний мотороллер, прошлогодний. Вероятно, и завтрашний увидит, поскольку пишет картину с позиции над временем.

Так и сны рассказывают истории -- множество историй. Я пишу историю, если ее можно так назвать, о "Марии Челесте"(13). Я рисую сцены из той истории, которую пишу. И вижу сны о "Марии Челесте" -- сны, подпитывающие то, что я пишу и рисую. Всплеск свежего повествования: Небесные Младенцы Челесты и Азорские острова... отступление от темы и скобки, иные данные, на первый взгляд, не связанные с сагой "Марии Челесты", еще одна вспышка истории... долгий пассаж в скобках. Стоп. Меняем лист. Начали.

Наверное, нужно подтянуться, привести все в рациональный последовательный порядок? Данные по "Марии Челесте" в одном месте? Сны о полетах -- в другом? Сны о Стране Мертвых -- в третьем? Сны об укладывании вещей -- в четвертом? Сделать так означало бы возвратиться к несостоятельной позиции всезнающего наблюдателя в вакууме вне времени. Однако наблюдатель наблюдает и другие данные, ассоциации мелькают взад и вперед.

Например, я только что вспомнил сон, в котором встретил человека по имени Дылда -- якобы, мы были знакомы тридцать лет назад в Лондоне. Дылда? Не помню. Тридцать лет назад? Тупая боль... "старые неприятные давние вещи"... Я встретился с Дылдой в дверях какой-то квартиры. Как он выглядит? Серое анонимное лицо, размытое так, что не в фокусе? Во что он одет? Серый костюм, серый галстук, предположительно -- шарф и часовая цепочка.

Понимаете, я вижу его каким он был тридцать лет назад, пять лет назад, вчера, сегодня... как мотороллер Брайона в Марракеше. Следовательно, мне что -- поместить Дылду в тот эпизод с картиной Брайона? Думаю, не стоит. Кто бегает, тот и читает.

~~~

Рассветные улицы Нью-Йорка. 50-е годы -- я возвращаюсь из центра к себе в гостиницу. Да, в кармане нащупывается ключ. Рынок, где несколько человек вытряхивают мешки с мусором. Грузовик эти мешки выгружает. Кто-то нашел пистолет. Ну и дурак, что сдал, думаю я. С верхнего этажа высокого здания я смотрю вниз в узкий вентиляционный колодец, на трубы и железные лесенки, пятьсот футов вниз. Пешком что ли идти? И я прыгаю с железного балкончика и плыву по воздуху к окраине.

Встречаю двух голеньких ангелочков лет по шестнадцати. Они говорят, это их первый сольный полет. Под нами разворачивается город, примерно в тысяче футов, красивые пастельные тона... такая себе идиллия. Я покупаю какое-то жидкое питание в серебристом лотке. Оно как сметана, как крем и восхитительно на вкус... Впитываю его каким-то осмосом. (Что напоминает недавний сон в танжерском кафе, где появляются разные мои старые друзья. Старые приятели вроде Дылды, которого я никогда прежде не видел и не помню, но, тем не менее, знакомые.)

Владелец выносит брусок, похожий на слиток золота примерно восьми дюймов в длину, а снаружи коричневый. Срезает одну сторону, а внутри -сливочная начинка... похожая на крем-брюле, явно вкусная, и я поедаю ее глазами. Это известно под названием "Конфетка для глаз"... я вдыхаю ее глазами. (Когда мне было три года, я считал, что люди видят ртом. Тогда мой брат велел мне закрыть глаза и открыть рот, и тут я понял, что ртом ничего не увидишь... но люди же пируют вприглядку.) И вот, по-прежнему неся этот серебристый лоток, я воспаряю с двумя ангелочками на балкон, где ныне расположился полковник Массек из рекламной фирмы "Ван-Долен, Дживордан и Массек", в которой я работал в 1942 году. Он, полковник, говорит, что я могу сходить на обед. Я отвечаю, что уже поел. Балкон -- в тысяче футов над городом... потрясающее зрелище.

-- Ну что, -- говорю я, -- полетели.

Один из мальчишек отвечает, что "потерял сноровку", а вниз спускаться долго. Чтобы проверить себя, я поднимаюсь на три фута над полом, но никто из ребятишек в конторе ничего, кажется, не замечает, поэтому я снимаюсь туда, что теперь называю "своей стихией", -- сквозь облака и, на самом деле, сажусь на одно облако -- я могу это сделать, поскольку у меня нет совершенно никакого веса. Просто парю, одинокий, как облако, а вид так захватывающ, и я больше не боюсь упасть. У меня нет тела, которое способно падать. Есть лишь я и моя тень. Прогуливаюсь по проспекту над Нью-Йорком.

Некуда спешить... совершенно некуда спешить.

Зарождаться -- это как ехать в машине, которую ведет отец... быстрее, быстрее, быстрее... только на этот раз за рулем была мама, когда мы врезались, и пока гидравлические тормоза включались, я написал две сотни страниц образов... однако, образов поэтических. Сам-то я знаю, что страниц было всего две, просто люди здесь так говорят. Преувеличивают на сотню, точно пририсовывают лишние нули к купюрам.

Затем я оказываюсь в комнате с Иэном -- он весь розовый и красный... красивого терракотового цвета... а эти призраки все входят и входят, совсем как люди и даже такая же фальшивка -- отпихни, и они исчезнут.

Пришло их довольно много.

Мы с Мики Портманом как-то объединились и мы -- фотографии... и мы говорим:

-- Мы -- фотографии и превратим в фотографии всех остальных.

Там орет ребенок, и я боюсь дотронуться до него, чтобы успокоить, поскольку знаю: он меня укусит.

В кафе на бельэтаже за столиком сидит Кларенс Дэрроу(14). Мы с Брайоном представляемся ему. Дэрроу выглядит очень подтянуто и молодо. Хорошо сохранившийся сорокапятилетний мужчина в сером костюме. Дэрроу был атеистом до мозга костей, сказал, что уже помаленьку теряет память.

-- Когда я умру, -- говорит он, -- то уже буду осознавать свое приближающееся угасание не больше, чем старая колода, гниющая в лесах. -Давай, только за себя отвечай, Кларенс.

Как бы то ни было, выглядит он хорошо. Замечаю, что его тонкогубый рот съехал почти на самый кончик подбородка.

На улице я не знаю, как найти дорогу обратно. У меня есть деньги на такси, но я не вижу никаких кэбов, да и в любом случае не знаю, куда ехать. Мне нужно где-то позавтракать. Добраться бы до какого-нибудь знакомого места. Это Париж?.. Вероятно, Страна Мертвых. Прохожу какое-то людное место на нескольких уровнях, вроде "Ле Драгстор", и при гостинице там есть ресторан. Я вижу маленькое кафе и захожу.

За оцинкованной стойкой -- три человека, а в крохотных кабинках -- два посетителя пьют кофе. Люди за стойкой похожи на мертвых -- они серо-зеленого цвета, вроде "Пьющих абсент" (15). Двое мужчин и женщина. Я не знаю, сесть ли мне в кабинку или выпить кофе у стойки. На углу стойки -табурет. Сажусь -- он шатается. Наконец нахожу другой, он тоже шатается, люди за стойкой начинают смеяться, и я выхожу оттуда.

Я вижу человека в сером костюме -- он ждет у оранжевого указателя, и я прикидываю, что это, должно быть, трамвайная остановка, но не знаю, как спросить у него дорогу, не будучи уверенным, куда мне хочется ехать. Там гостиница и другая остановка, до которой мне нужно добраться. Потом встречаю Брайона Гайсина, и он говорит, что поблизости имеется зал, где Аллен и Ханке (16) собираются читать или уже читали. После этого он ведет меня по длинной улице... быстрее и быстрее. Я вижу часы: 6:10. Мы движемся все быстрее... все становится одним мазком красной живописи, красных лиц Ренуара, красных шарфов, красных гераней... быстрее и быстрее... мазок красного...

Существо явно человекообразное примерно трех футов в длину. У него огромные, ясные, розовые глаза, позже ставшие прозрачно-красными. Я касаюсь его головы и понимаю, что у него жар.

Перемещаюсь в лабиринте коридоров и комнат, открываю ящики и чуланы. Там длинный коридор, похожий на корабельную палубу, открытый с одной стороны -- он заканчивается огромным залом, где потолок обладает неким волнистым эффектом, как у меня на картине, вроде кованой меди или серебра. Там стоит стол, за которым сидел Брайон, а маленький мальчик с подбитым глазом пролетел по воздуху и сел ко мне на колени.

В Мехико, наверное. Легавый обвинил меня в том, что я был среди тех, кто стрелял из трамвая. Он ведет меня к огромной стальной двери в бетонной опоре, точно в метро. Я прошу его показать бляху. Он отвечает, что бляхи у него нет, потому что он говорит по-испански.

Тоскливый антарктический город. Старые дома, похожие на ночлежки... никого не видать. Возле парка с тяжелыми деревьями какие-то городские обитатели режут птицу.

Я был в Танжере, сидел в самой глубине кафе на Пляс де Франс, напротив "Кафе де Франс". Оттуда я увидел, как из кафе вышел и свернул налево Пол Боулз. Наверно, к стоянке такси пошел. На улице -- какая-то заварушка. Я заметил окровавленный мачете и полицейского в форме. Брайон тоже там был, он-то и обратил мое внимание на то, что человек рядом со мной -- детектив. Человек придвинулся очень близко. Небольшого роста, одет во все черное, крупные, квадратные белые зубы. Лицо -- как пергамент, а туловище выглядит просто деревянной или металлической рамой, на которой застегнута одежда. Человек держался совершенно прямо, постоянно балансируя телом на коротеньких ногах. Кажется, инцидент спровоцировал какой-то пьяный -- он напал на кого-то с мачете.