Кирилл Партыка - Чёрное место Страница 4

– Не надо. По свежему воздуху прогуляемся, а то никотин уже из ушей капает…

Над поселком повисло студеное безветрие. Снег оглушительно взвизгивал под ногами и этот резкий звук метался эхом среди темных домов. Голубоватый свет фонарей полосовал пустынные улицы ломаным узором теней, призрачно стекал с заснеженных древесных крон. Где-то на окраине протяжно завыла собака.

Кравец зябко передернул плечами.

– Хорошо бы сейчас водки выпить, – помечтал он вслух. И вдруг заорал во все горло: – Товарищ маньяк! Дай мусорам передохнуть!!!

– Больной на всю голову! – всполошился Степанов. – Народ взбаламутишь!

– Э-эх, за-дол-бало всё!..

В наглухо запертую дверь общежития пришлось колотить кулаками и каблуками минут двадцать. Старуха-вахтерша, после долгих пререканий впустив запоздалых постояльцев, с порога приступила к ним с вопросом:

– Вот вы, милиция! Это что же такое?! Девочку убили, мальца убили, а теперь ребеночку головку отрезали!

Степанов поперхнулся. – Какому ребеночку?

– Как какому?! Мне только что наша жилица сказала. Вся милиция уже там. Как же вы не знаете?

Кравец молча схватился за телефон, крутанул диск. – Дежурный?  Новых чепэ не было?.. Ну, с детьми... Нет? Ладно, отбой. – И приказал вахтерше: – Ты, бабка, как эту жилицу увидишь, скажи: ходил тут один, обещал ей за сплетни самой голову отрезать!

Степанов ткнул его локтем в бок. – Дошутишься! Старая ляпнет – народ с дрекольем прибежит. Босиком по снегу удирать придется!

Оперуполномоченный Евсеенко нажал кнопку звонка. За железной дверью раздались шаги, потом послышался настороженный женский голос:

– Кто там?

– Милиция. – Стас поднес к дверному глазку служебное удостоверение.

– Ближе, – приказали из-за двери. Евсеенко выполнил команду.

– Не видно ничего, подальше отодвинь.

– Да откройте, вы же меня знаете! Я вам мопед нашел, когда у сына украли!

Лязгнул засов. Женщина средних лет в байковом халате с порога напустилась на опера:

– Знаю – не знаю! Не такое время, чтоб кому попало открывать!

Стас ее мягко, но решительно перебил.

– Я на минуту. Слышали про то, что три дня назад убили подростка на школьном дворе? Это рядом. Ничего подозрительного вы в тот вечер не заметили?

– Да, вроде, нет.

– Шум, может быть, какой-нибудь под окнами?

– Ничего мы не слышали. Это у соседей над нами спросите. Их девочка нашей дочке рассказывала, что в час ночи на лестнице была какая-то возня.

Стас взлетел этажом выше. В квартиру его впустили после первого же звонка. Пригожая хозяйка радушно пригласила:

– Проходите, не разувайтесь, мы еще не убирали.

На вопрос о шуме в подъезде кивнула и позвала дочь. Девочка-пятиклассница охотно рассказала, что в тот вечер, часов в девять выходила на лестницу покормить собаку. Внизу, на первом этаже, матерились пьяные дядька и тетка.

– Точно помнишь, когда ходила собачку кормить?

– Позже мы бы разве ее выпустили? – вмешалась мать.

– О чем же они говорили? – на всякий случай уточнил Стас.

Мать укоризненно покачала головой.

– Что ей, гадости повторять?

– Извините.

Евсеенко вышел на улицу. С серого неба сеяла мелкая снежная крупа. Он поднял воротник полушубка. Черт, опять мимо денег. Все мимо и мимо! Сделав пометку в записной книжке, Стас направился к соседнему подъезду – продолжать поквартирный обход.

Степанов держал трубку на отлете. Мембрана похрипывала под напором мощного баритона заместителя начальника крайУВД. Из наушника, словно пули, вылетали слова: …коллективная жалоба!…губернатор! …генерала! …всех повыгонять к чертовой матери! … дай сюда Кравца!

Степанов с готовностью передал трубку. Кравец тоже держал ее в стороне от уха, время от времени вставлял «есть» и «так точно, товарищ полковник». Дав отбой, потянулся и пропел:

– Когда-а б име-ел златы-ые горы… ментом бы в жи-изни не служил!

Степанов ухмыльнулся.

– Тебя не снимут, – сказал Кравец. – Ты в должности недавно.

– Да и ты не ветеран.

– Видишь, какой шум пошел? Крайнего будут искать. Угадай с одного раза, кому по шапке за провал дадут?

– Ты, когда с женой… того, тоже про карьеру думаешь?

– А я с женой давно уже не того из-за такой работы. Скоро из дома попрет.

– А мне плевать – снимут, не снимут! Я бы эту мразь своими руками задушил!

– Давай его для начала поймаем. А то ведь все прошерстили, а душить некого.

Степанов переворошил бумаги. Действительно, сколько сигналов отработали и без пользы! Кроме троицы юных оболтусов еще двоим бедолагам подозреваемым довелось попариться в ИВС.  Оказалось – тоже не те, еще извиняться пришлось. 

Они долго молчали. Кравец вдруг грохнул кулаком по столу.

– Не бывает такого, чтобы совсем ничего! Где-то мы прошляпили – зуб на мясо отдаю!

– Может, и прошляпили, – согласился Степанов. – Но зачем табуретки ломать?

– Какие табуретки?

– Чапаевские. Давай-ка лучше еще раз дело изучим.

На исходе следующего часа Кравец  поднял мятый лист бумаги, и, держа его в вытянутой руке, будто страдал дальнозоркостью, прочитал вслух:

– Справка.

– Ну? – Степанов оторвался от своей стопы документов.

– Девочка, понимаешь, слышала, как дяденька с тетенькой не нормативно объяснялись в подъезде.

– Помню. Евсеенко проверял. И что? Пойти оформить их за мелкое хулиганство?

– Нет, пусть этим занимается околоточный. А пойдем-ка мы с тобой еще разок с этой девчушкой потолкуем.

– Зачем?

– А от нечего делать.

– Можно еще главу администрации допросить, раз делать нечего.

– Посмотри. Подружке она говорила, что выходила кормить собаку около часа ночи. А Евсеенко пояснила, что это было в девять вечера.

– Ну и что? Подружка могла и перепутать.

– Могла. Только уж больно этот «час ночи» совпадает со временем убийства. А от дома до школы расстояние в три плевка.

– Ты считаешь, что они нам уши притирают – и мать, и дочь?

– Ну что ты?! Чтоб наши граждане милицию обманывали?! Да ни в жисть!

– Ладно, поехали.

– Никогда больше не говори старшим неправду, деточка, – наставительно изрек Кравец на прощание.

– Не бу-уду, – протянула пятиклассница.

– И дверь незнакомым дядькам не открывай. А то мы позвонили, ты и впустила. Одна ведь дома, а дядьки всякие попадаются.

Оперативники вышли на улицу. Потрепанный «уазик» уголовного розыска попыхивал белым дымком из выхлопной трубы.

– Ну что, сами его возьмем? – спросил Кравец. – Или танки будем вызывать?

– И авиацию! – Степанов застегнул «молнию» на куртке. – Поехали узнавать адрес…

Без маминой опеки девочка хитрила не долго. В тот вечер родители были в гостях и она, пользуясь свободой, допоздна смотрела телевизор. Но тут затявкала прижившаяся в подъезде собачонка – проголодалась, поди.

Девочка взглянула на часы – далеко заполночь. Поколебалась – страшно ведь в подъезде и темно – но пожалела псину, налила в миску супа и вышла. Собачонка благодарно завертелась у ног. Внизу хлопнула входная дверь, раздался топот, кто-то приглушенно вскрикнул, донесся шум борьбы, а потом перемежаемый бранью разговор.

– Когда, падла, бабки отдашь? У тебя по счетчику уже штука набежала! – Говоривший странно растягивал слова, язык у него слегка заплетался.

– Где же я возьму?! – Тот, у кого требовали «бабки», чуть не плакал.

– Меня не гребет! Я тебе последний срок давал! Или пику в брюхо захотел?

Покрывшись холодным потом, девочка замерла. Голоса были ей знакомы. Там, внизу, всхлипывал восьмиклассник из ее школы, Женя Вагин. «Наезжал» на него тоже бывший школьник по кличке Косяк. Был он старше года на три, прославился хулиганством и пристрастием к гашишу. Недавно бросил учебу, болтался по поселку без дела и «торчал» почем зря. «Отмороженного» Косяка побаивались даже взрослые парни. Промышлял он рэкетом своих же сверстников – «загонял в долги» и «ставил на счетчики» .

Девочка приготовилась на цыпочках вернуться в квартиру, но тут у подъездной двери снова вспыхнула потасовка. Потом дверь опять хлопнула и все стихло.

Когда разнеслась весть об убийстве Жени, девочка не выдержала и поделилась своей тайной с матерью. Та переполошилась и строго-настрого запретила болтать о случившемся. – Этот звереныш и нас перережет!.. – Но дочка уже успела намекнуть своей подружке из соседней квартиры: ой, что я знаю… но тебе не скажу!

Дома Косяка не оказалось. Дурная с многодневного перепоя мамаша сперва костерила почем зря «поганых ментов», а потом вдруг впала в плаксивость и запричитала о своей горькой судьбе, которую «заел этот выродок, сынуля, чтоб его машина переехала».

– У дружка он, у Саньки Малышева! – сквозь пьяные рыдания сообщила родительница. – Какой день всё дурь свою смолят, не задохнутся!