Фрэнк О'Коннор - Сын своего отца Страница 4

Я не утешился, даже когда несколько дней спустя мне передали, что леди Грегори рассказывает мой анекдот по всему Дублину и что Йитс назвал мои высказывания глубокими. Мне нужна была необъятная, пахучая, поношенная расселовская доха. "..."

Теперь я был сравнительно обеспечен, но тут освободилось место библиотекаря в графстве Корк, а я давно мечтал его занять. Рассел стал меня яростно отговаривать: есть несколько таких же мест в двадцати, много тридцати милях от Дублина, которые я вполне могу получить. Там я был бы под рукой на случай, если появится работа в самом Дублине, а пока приезжал бы туда на конец недели. Он никак не мог понять, что я вовсе не жажду жить в Дублине, к тому же питал к Корку предубеждение.

- Вы не выдержите там и полгода, милый мой, - заявил он безаппеляционным тоном. "..."

Презрев дурные предчувствия Рассела, я взял место библиотекаря в графстве Корк с окладом двести пятьдесят фунтов в год.

Это были огромные деньги: никто из живущих на Кэррингтон-сквер, как мне известно, столько никогда не получал. Боюсь, что у моего отца недоставало воображения, чтобы охватить такую сумму - она лишь вызывала в нем беспокойство. Во мне она тоже вызывала беспокойство: мне, очевидно, передалось от моего отца много больше, чем я сам в том себе признавался. Но мама, с ее ровным, жизнерадостным характером, рассудила по-своему:

все в мире делается по воле божией, и эти деньги даны ,мне в вознаграждение за долгие годы невзгод. Она взяла напрокат газовую плиту, чтобы получше кормить меня, провела газовый свет на кухню и в общую комнату, чтобы я мог писать, не портя глаз. Потом, чтобы поуютнее обставить общую комнату, она купила ковер - подержанный, - круглый стол с расшатанной ножкой, два стула из столового гарнитура и кресло. Я купил србе большое раскладное кресло - вроде того, которое Коркери смастерил себе сам, но много хуже, - подержанную машинку за семь фунтов, гравюру танцовщиц Дега (когда-то я разругался с учителем в школе живописи, потому что тот заявил, что Дега не художник, а позже - с Йитсом, который тоже его не признавал), граммофон и несколько пластинок Моцарта и Бетховена. И еще я заказал местному столяру книжный шкаф во всю стену. Наконец, я приобрел черный костюм, чтобы носить под него мои зеленые рубашки, и галстук бабочкой. "Мы писатели, мадам..." - как сказал Дизраэли королеве Виктории. "..."

Но я также унаследовал от матери некоторую долю ее пытливого ума, и уже через месяц мне стало ясно, что Рассел был прав. Я не выдерживал этой чертовой дыры, Корка. "..." В первое же утро, приступив к работе, я направился к ответственному секретарю коркского муниципалитета - для выяснения ряда вопросов. У меня в кармане лежал чек на большую, по моим понятиям, сумму от общества Карнеги, и мне нужно было получить совет, через какой банк его следует реализовать. Мне также предстояло выбрать помещение для библиотеки и тут же его застраховать. При таких обстоятельствах полагалось, чтобы старший чиновник - управляющий делами муниципалитета - высказал свои соображения на этот счет, а мы стали бы ими руководствоваться. Окончательное решение принадлежало библиотечному комитету, пока еще не созванному, однако, как правило, ему не рекомендовалось действовать вопреки интересам муниципалитета, к которому, рано или поздно, приходилось обращаться за финансовой поддержкой.

У меня же все получилось совсем не так. Я знал назубок Тургенева и Толстого, но в моих отношениях с коркскими властями они мне помочь не могли. Тут нужна была хорошая порция Гоголя - писателя, с которым я тогда еще не был знаком.

Явившись в приемную к десяти часам утра, я услышал, что секретарь на мессе. Такое сообщение ирландец пшшимает как нечто само собой разумеющееся. Не исключено, что секретарь действительно был на мессе. Примерно в половине одиннадцатого он вошел неспешным шагом - высокий, нескладный старик с длинными седыми патлами и седыми усами - пират не пират, но чтото вроде того. Несколько человек бросились к нему по-видимому, желая ему услужить, и он, накричав на одного, занялся другим. Не знаю, о чем они говорили, но он, кажется, ловко уклонялся от ответа.

То же самое произошло и со мной. Битых четверти часа, если не больше, я добивался от него указаний, которые в Уиклоу я получил бы за пять минут, но он неизменно ускользал куда-то в сторону. Наконец колокол францисканской церкви за зданием суда стал вызванивать "Ангелюс", и господин секретарь попятился к своей конторке - высокой, старомодной, похожей на аналой, - сложил ладони и закрыл глаза. Я тем не менее вновь к нему обратился, но он сердито меня одернул:

- Дайте же мне прочесть молитву!

И это было единственное указание, которым удостоил меня ответственный секретарь муниципалитета города Корка.

Боюсь, здесь даже Гоголь мне вряд ли бы помог. "..."

Моя работа в библиотеке страдала некоторой оторванностью от жизни и, возмещая этот недостаток, я, главным образом, и затеял учредить в Корке драматическое общество. После кружка Коркери, который он вел двадцать лет назад, никакой драматической труппы в городе не было. Существовало общество любителей оперы, которое"

как все подобные провинциальные общества, раз или два в год давало, с помощью приезжавшего из Англии постановщика, какую-нибудь из опер Гилберта и Салливана.

Еще числилось Шекспировское общество, ставившее под руководством священника очищенного от "непристойностей" Шекспира.

Мы собирались в бывшей женской тюрьме, где Шон Нисон предоставил нам помещение.

О театре я знал даже меньше, чем о профессии библиотекаря, но, прочитав, причем не раз и не два, груду руководств по сценическому искусству, научился работать с декорациями и освещением - естественно, при том условии, если мне удавалось достать все необходимые осветительные приборы, а так как мне это никогда не удавалось, освещение и сегодня остается той частью постановочного дела, которой мне лучше не заниматься.

Для первого спектакля мы взяли "Круглый стол" Леннокса Робинсона - одну из его бытовых пьес, вполне пригодную для постановки на провинциальной сцене. Самым трудным оказалось найти исполнительниц на женские роли. Героиня пьесы - самостоятельная, уверенная в себе женщина, этакая мать-командирша - тип, по-видимому, совершенно не встречающийся среди ирландок. Каждый раз, когда я выпускал на сцену очередную дебютантку и предлагал ей произнести реплику вроде: "Ну, все помыли руки?", она сразу усматривала что-то неприличное в таком обращении к мужчинам и либо немела от робости, либо впадала в слащавость. Мои попытки показать, как сыграть такой кусок, только еще больше их смущали, доводя чуть не до слез. Я уже совсем было отчаялся, как вдруг кто-то тронул меня за плечо. За моей спиной стояла очаровательная девушка, оказавшаяся ужасной заикой.

- М-м-м-можно м-м-мне п-п-попро-б-б-боваться в-в-в эт-т-той р-р-р-роли? - спросила она с решительным видом.

Считая, что она меня разыгрывает, я бросил через плечо:

- Валяйте, хуже, чем то, что мы сейчас слышим, не будет.

Она встала и сыграла так, словно всю жизнь провела на сцене. Ненси Мак-Карти стала премьершей моей труппы.

Затем мы поставили "Вишневый сад". (...)

За время моего пребывания в Корке я опубликовал несколько рассказов, в том числе "Гости нации", в журнале "Атлантик мансли". И все же, как я уже упоминал, эти годы не принесли мне много радости: Корк был уже не тот, каким я его раньше знал. О'Файолайн жил в Америке, а с Коркери, как оказалось, мы больше не находили общего языка. Мягкий и сдержанный от природы, он не был со мною резок, но дал понять, что придерживается определенных убеждений и не одобряет моих. Я не находил себе места: я чувствовал, что задыхаюсь в атмосфере Корка. Мною овладела своего рода интеллектуальная шизофрения, и я оживал только в те немногие дни, когда вырывался в Уиклоу, где мог поговорить о литературе и искусстве с Фиббсами, или когда уезжал в Дублин повидаться с Расселом и Йитсом. Рассел снабжал меня книжными новинками и последними сплетнями, а в воскресенье вечером я мог пойти в Театр Аббатства, в помещении которого Дублинская драматическая лига давала целую серию европейских пьес - Чехова, Стриндберга, современную немецкую драму, в которой ведущие роли исполнял приятель Фиббса Дени Джонстон.

И еще я влюбился - без надежды на взаимность - в мою премьершу, Ненси Мак-Карти. Я как раз увлекался письмами Чехова к Ольге Книппер и, наверное, под их влиянием пришел к мысли, что мне нужна своя актриса. Ненси жи с какой стороны не была Ольгой Книппер.

Она служила провизором и очень серьезно относилась к своим обязанностям, мало того, была ревностной католичкой. Если больной жаловался, что ему не помогает лекарство, она шла молиться к Петру и Павлу. Если по той же причине ей предъявляли судебный иск, она пускала в ход новену. Год, если не больше, я постоянно встречал ее около церкви Петра и Павла. Я дал ей почитать письма Чехова к Книппер, но они, по-видимому, не произвели на нее должного впечатления. Замуж за меня она не пошла.