Владислав Вишневский - Кирза и лира Страница 40

А почему бы и не обдумать эти проблемы, уже настаиваете, поддерживая, и вы, Нет, не нужно, мы же с вами говорим о солдате… а не об институте благородных, этих… криво усмехаясь, парируют «патриоты» от армии. Простите, а зачем молодому парню такая морально-физическая армейская мясорубка?.. А нам отвечают, нет, это не мясорубка, это армейская школа закалки. Мы не соглашаемся, говорим, закалять нужно с умом, не перекалить… старинный рецепт булатной стали тому примером. А нам отвечают, вы не патриот, вам честь Родины не дорога, вы почти предатель. Вот тебе раз! Сильный довод, когда крыть не чем. Приехали, называется.

«…На зар-рядку-у, фор-рма одежды — гимнастерка, ста-анови-ись!» — разносится по-казарме. Командир роты, все замы, старшина — все здесь, все с нами. Строем гремим по казарме, на несколько минут задержавшись, через туалет, сыплемся вниз на улицу. Выскочив, останавливаемся, опьянев от свежего воздуха. Полной грудью дышим, набираем ртом чудесный, необыкновенно чистый, бодрящий воздух. Вообще-то в одной гимнастерке на улице довольно прохладно… Весь учебный городок и окрестности уже покрыты белым-белым снегом. Явно чувствуется лёгкий морозец. От всего этого быстро и окончательно просыпаемся.

Гимнастерка на груди расстегнута, широкий ремень под гимнастеркой, болтается на брюках. «В колонну по два, вперё-од, бего-ом… ма-арш!» — бодрым тоном кричит ротный.

Бежим, пытаемся попадать в общий ритм и размер бега…

Кое-где, от других рот и подразделений, дежурные солдаты уже метут, очищают от снега дорожки, огромный плац, боковые и центральный проходы. Собирают мягкую снежную массу в белые брустверы и просто холмы-терриконы. Сгребают его где деревянными, где железными подборными лопатами, где просто скребут большими листами фанеры, метут метлами без черенков. А почему без черенков?.. Солдаты уже в шинелях, шапках, но без рукавиц. А почему без рукавиц?.. У всех, как у Дедов Морозов (ну, хохма!) от холода красные носы, щёки и особенно кисти рук.

Солдаты, ежась от холода, старательно высвобождают из-под снега бетон плаца, очищают, метут, скребут серую его спину. В армии, почему-то серое всегда должно быть на виду, всегда на поверхности. А почему это? Нет, не подумайте там чего серьезного, это сейчас о бетоне.

Бежим, бежим, не отвлекаемся…

С непривычки, с трудом волоча ноги, пробегаем, кашляя и задыхаясь, большой круг по периметру всего городка. Останавливаемся в спортгородке, перестраиваемся и начинаем выполнять под громкий счет какой-то вялый армейский специальный физический комплекс. Дергая туда-сюда руками, наклоняясь, раскачиваясь туловищем, приседая, косим глазом на своих командиров. Они, чуть в сторонке от нас, отдельно, разминаются. Разбившись парами, красиво так, на публику, боксируют, не касаясь друг-друга. Потом отжимаются на брусьях, подтягиваются на турнике — явно демонстрируя нам свою силу, ловкость и, главное, закалку. Они все в голубых майках, наглаженных, аккуратно подогнанных брюках-галифе на подтяжках, зеркально блестящих хромовых сапогах. Все они ладные, молодые, с крепкими торсами и сильными руками, откровенно говоря, хорошее производят впечатление. Мы с завистью и уважением оценивающе переглядываемся. Но окончательно замерзнуть нам не дают — мы бежим ещё один круг, теперь в обратном направлении. У меня в левом сапоге сползла портянка. «Ч-чёрт, зря поторопился, — чувствуя жжение чуть выше пятки, думаю я. — Неплотно намотал портянку, наверное. Натёр уже!» Бегу, пытаясь не хромать. В легких что-то хрипит, трудно дышать… Надо бы бросить курить, легче, наверное, бегать будет, отмечаю я.

Рота шумно топает, шумно дышит, непрерывно сплевывает, кашляет, поминутно спотыкается, оскальзывается, негромко матерится, сморкается. Покурить бы…

«Эй! Ну-ка, прекратили маты в строю!»

«Пр-равое плечо впер-рёд… в казар-рму…»

В умывальнике танцует длинная нетерпеливая очередь. Кранов много, но нас еще больше, и все мы здесь собрались в одно время — утренние процедуры. Торопим, подталкивая друг друга.

— Ну, чё ты застрял там, давай быстрей. Один тут, что ли!.. Дав-вай быстрей… Пот-том свои уши помоешь…

Кое-кто из наших, молодых, лихо, показательно так, умывается холодной водой по пояс. «Сильно!» — отмечаю про себя, завтра нужно попробовать. А вот и я пробился… В шесть рук и три лица умываемся у одного крана. Горячей воды нет, а ледяной плещись, сколько хочешь, хоть залейся. Только кому утром нужна холодная вода, придурки мы, что ли? Только зубы почистить, да глаза протереть. Но, это не главное… Жрать, в смысле кушать хочется, это да, просто жуть… Кстати, который уже час? На часах у дневального начало восьмого. Ох, как далеко еще до завтрака… А есть хочется — спасу нет! Но больше всего утром хочется курнуть. Хоть чуть-чуть, хоть разок! А что курить? Где взять? У кого тут стрельнешь? Денег, мы знаем, давно уже ни у кого нет, и не предвидятся. Только вот, может, у сержантов… если стрельнуть…

Курнуть бы! Зобнуть!..

Вся рота давно стреляет окурки друг у друга. Хотя и знаем, что это вряд ли, но всё равно шарим где глазами, где руками по всем возможным углам в поисках спрятанного кем-либо, какого-либо бычка — сигареты, папироски — без разницы, любой марки, любой величины и любой свежести. Только поэтому — а вы думали! — где бы мы ни шли, где бы мы ни находились, у всех глаза, как, говорят, у скромной и этим озабоченной девственницы, направлен в пол. И шныряют, шныряют там, как миноискатели… Глаза произвольно, сами по себе, обследуют поверхность, исследуют любые подобия брошенных или случайно оставленных окурков. Да где тут…

В любую свободную минуту около курилок пасутся практически все — весь состав роты. Все и всегда находятся в охотничьей стойке — ожидании. Всегда важно быть там, куда случайно могут зайти покурить сержанты или офицеры. Но это удается редко. Сержанты курят только между собой — одну на двоих. Если курить приходит один, то окурок, аккуратно затушив, уносит с собой. Они всегда, как слепоглухие, никакого внимания не обращают на робко просящие, униженные просьбы-мольбы солдат: «Та-ащ сержант, оста-авьте покурить, а-а?!» Они как будто совсем одни в курилке — никого не видят и ничего не слышат. Даже в упор не замечают не то чтобы одного, целой толпы рядом стоящих, шумно носом втягивающих уже ничейный, уже общий дымок, голодно сглатывающих слюну, заглядывающих им в рот, молодых солдат.

Но… нет! Младшие командиры, докурив, ногой или рукой, демонстративно растирают окурок в порошок. Бывает — случается такое! — не всегда аккуратно, небрежно так, бросают окурок в большую бочку-пепельницу — дневальные подметут. Но всегда, несколькими страждущими мгновенно делается контрольный осмотр любого выброшенного окурка на предмет годности. Мгновенно возникшая суета, обычно завершается общим вздохом разочарования: увы, курить тут уже нечего.

Много, очень много окурков бывает только в канцелярии роты. Да, это так. Нужно заметить, что в армии (нам это внушили с первых дней) курить разрешается только в строго отведенных местах, а именно в курительных комнатах, курилках, значит. Причем, этот закон распространяется буквально на всех — и на офицеров тоже. Офицеры же нашей роты, не знаю, как там другие, этим правилом преступно почему-то пренебрегают. Закрывшись от нас в этой своей канцелярии, как паровозы дымят там во всю «ивановскую», не оставляя нам никаких шансов на свежий бычок. И что самое обидное — горы чудесных, хороших окурков вытряхивают из пепельницы прямо в урну. И, чтоб, значит, урна не загорелась — представляете, железяка чтоб не загорелась! — её из графина поливают водой… Прямо на… хорошие, ценные ещё бычки!.. Бля! Ну, что после этого можно сказать?.. Обидно! Конечно, обидно. Мы это варварство видим! Мы, мягко говоря, это не понимаем, и, естественно, категорически — молча! — не одобряем! Мы ж тут как рыбы: видим, понимаем, а сказать не можем… Правила такие для нас… Вот!..

Совет молодому солдату.

Помни, солдат: чем меньше вопросов, тем крепче армия. Именно! То есть дыши глубже, и молча, сопи в две дырочки!

А вопросы свои засунь знаешь куда?.. Вот, молодец, догадливый. Так то!

Дневальные периодически, конечно, чаще чем положено, а точнее, в любой удобный момент, когда случайно, хоть на минутку, пустеет канцелярия, заскакивают туда. В секунду все урны мгновенно выносятся, спешно выворачиваются наизнанку на приготовленную для этого газету. Кстати, листок из тетради для конспектов здесь не подходит, маленький потому что, газета — самое то. Лучше, конечно, которая «Правда»… Она и больше, и дополнительная страница там есть. Её можно и свернуть и сложить, и не видно, и не намусоришь, ежели что… И вообще, самое то она. Мы, солдаты, как воробьи на упавшие крохи, естественно сбегаемся и, если повезло, расхватываем всё, что в урне было похожим на курево.