Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага Страница 40

Наутро после того, как миссис Пенденнис заезжала к ее квартиранту, о чем было рассказано в одной из первых глав этой повести, мадам Фрибсби пришла к выводу, что мистер Сморк влюблен в красивую вдову, и принялась всеми силами поощрять это чувство. Миссис Пенденнис она, правда, видела очень редко, разве что на улице или в церкви - вдова не увлекалась нарядами и зачастую сама шила себе и платья и чепцы, но в тех редких случаях, когда мадам Фрибсби принимала ее у себя либо сама являлась с визитом в Фэрокс, она не забывала расхвалить молодого священника, ввернуть словечко о том, какой у него ангельский характер, до чего он кроток, и прилежен, и до чего одинок; просто удивительно, как это ни одна женщина над ним не сжалится!

Элен смеялась и спрашивала, почему мадам сама не проявит сострадания к своему квартиранту. Мадам Фрибсби только покачивала шиньоном. "Mong cure a boco souffare, - говорила она, вздыхая и прикладывая руку к тому месту, которое называла cure. - Il est more en Espang, madame" {Мое сердце много страдало, оно умерло в Испании, сударыня (искаж. франц.).}. Она гордилась своим знанием французского языка, хотя говорила на нем не столько правильно, сколько быстро. Миссис Пенденнис но пыталась проникнуть в тайны этого раненого сердца: со всеми, кроме самых близких людей, она бывала сдержанна, пожалуй, даже надменна; в наставнике своего сына она видела лишь вассала этого юного принца, - с ним, конечно, надлежало обходиться уважительно, как с духовным лицом, но и свысока, как со слугою дома Пенденнисов. Намеки мадам не доставляли ей ни малейшего удовольствия. Право же, надобно было быть очень сентиментальной и наивной, чтобы заподозрить вдову в тайной склонности к мистеру Сморку, и, однако же, мадам Фрибсби цепко держалась за ото пагубное заблуждение.

Квартиранта ее было много легче вызвать на откровенность. Расхвалив его в беседе с миссис Пенденнис, мадам Фрибсби всякий раз уходила от нее под впечатлением, будто вдова сама его расхваливала.

- Etre sul au monde est bien ouneeyong" {Быть одному на свете очень скучно (искаж. франц.).}, - говорила она, поглядывая на гравюру, изображавшую французского стрелка в зеленом мундире и кирасе - единственное украшение ее гостиной. - Поверьте, когда молодой Пенденнис уедет в университет, его мамаша будет очень скучать. Она еще совсем молода, ей не дашь и двадцати пяти. Monsieur le Cury, song cure est toucliy - j'ong suis sure - je conny cela biang - ally, monsieur Smirke" {Господин кюре, ее сердце не молчит, я в том уверена, я знаю толк в этих вещах - да, да, господин Сморк (искаж. франц.).}.

Он краснел, вздыхал, колебался между страхом и надеждой, порой давал волю сладостным мечтам. Для него не было большей радости, как беседовать об этом предмете с мадам Фрибсби в ее гостиной, в присутствии ее старухи матери (когда-то бывшей экономкой, а также женой дворецкого, в доме у Клеверингов), которая едва ли могла уследить за их беседой, поскольку модистка изъяснялась большею частью по-французски, а сама она давно оглохла.

Когда майор Пенденнис сообщил мистеру Сморку, что в октябре его ученик уедет в колледж, так что ценные услуги наставника больше не потребуются, за каковые услуги майор с величественным видом выразил мистеру Сморку свою чрезвычайную признательность и готовность быть ему полезным, - помощник священника понял, что решительная минута близка, и сомнения стали терзать его с новой силой.

А Элен, которая дотоле сторонилась мистера Сморка, быть может, догадываясь о его намерениях, теперь, когда отъезд Артура был делом решенным, стала к нему снисходительнее: она вспоминала, как он всегда был учтив; как исполнял ее поручения; как приносил ей книги и переписывал ноты; как охотно обучал Лору и сколько перетаскал ей подарков, - и корила себя за неблагодарность; однажды, когда он спустился вниз после занятий с Пеном и еще медлил в сенях, она даже вышла к нему, краснея, пожала ему руку и позвала в гостиную, сказав, что он уже давно там не показывался. А так как обед в тот день был заказан получше обычного, то она пригласила мистера Сморка остаться отобедать с ними, и он, конечно, с восторгом принял эту нежданную милость.

За обедом Элен была к нему необычайно любезна, тем более, возможно, потому, что майор держался донельзя высокомерно. Когда он предлагал Сморку вина, казалось - это монарх снисходит к подданному, так что даже Пену его кичливость показалась смешна, хотя он и сам по молодости лет готов был чваниться по всякому поводу.

Но что было Сморку до неучтивости майора, когда хозяйка дома обходилась с ним так ласково! Он ликовал, сидя рядом с нею за столом, в угоду ей расточал цветы красноречия, рассказывал, мешая темы духовные и мирские, про благотворительный базар и собрание миссионеров, про последний модный роман и превосходную проповедь епископа, про великосветские приемы в Лондоне, о которых читал в газетах, - словом, пустил в ход все ухищрения, с помощью которых образованный молодой священник, совмещающий серьезные интересы с более игривыми, а вкус к хорошему тону и безупречные манеры - с чувствительным сердцем, пытается показать себя в выгодном свете перед своей избранницей.

Вскоре после того, как миссис Пенденнис и маленькая Лора покинули столовую, майор, зевая, тоже поднялся с места.

Надобно сказать, что Артур, очень гордившийся тем, что распоряжается ключами от погреба, и вовремя вспомнивший, что ему, возможно, и не доведется больше до отъезда обедать со своим другом Сморком, не поскупился ради такого случая на кларет, и когда старшие и маленькая Лора удалились, молодые люди приналегли на вино.

Не прошло и получаса, как одна бутылка испустила дух, а во второй осталось меньше половины: Пен, разразившись сатанинским смехом, залпом выпил бокал за женское непостоянство и заметил с издевкой, что вино - вот это верная любовница, оно-то никогда не даст мужчине отставку.

Сморк кротко возразил, что бывают и другие женщины - преданные и нежные; возведя глаза к потолку с таким глубоким вздохом, словно взывал к дорогому существу, которого даже имени не смел произнести, он осушил свой бокал, и розовый напиток проступил румянцем у него на щеках.

Пен стал читать нараспев стихи, которые сочинил в то утро и в которых сообщал самому себе, что женщина, презревшая его страсть, не могла быть ее достойна; что безумная любовь его остыла, а раз так, то все минувшее ему, разумеется, постыло и ничто на свете не мило; что имя, некогда гремевшее в этих краях, возможно, и вновь прославится; и хотя он никогда уже не будет тем счастливым и беззаботным ребенком, каким был всего несколько месяцев тому назад, и сердце его никогда не забудет, как оно загорелось любовью, а потом от горя чуть не изошло кровью, хотя ему теперь все равно - жить или умереть, и он не колеблясь расстался бы с жизнью, когда бы не единственное существо, чье счастье зависит от его счастья, - однако он надеется показать себя достойным звания человека, и когда-нибудь неверная обманщица узнает, какое благородное сердце, какое бесценное сокровище она отринула. Пен, как мы уже сказали, читал эти стихи своим звучным, приятным голосом, дрожавшим от волнения. Он всегда легко возбуждался, а будучи возбужден, заливался краской, и его честные синие глаза выражали чувства столь искренние и благородные, что если бы у мисс Костиган было сердце, оно не могло бы не растаять; остается только предположить, что она и вправду была недостойна той любви, которой Пен так щедро дарил ее.

Чувствительный Сморк заразился волнением своего юного друга. Он сжал Пену руку над блюдами с десертом и пустыми бокалами. Он сказал, что стихи превосходны, что Пен - поэт, великий поэт и, если будет на то божье соизволение, сделает блестящую карьеру.

- Живите и здравствуйте, дорогой Артур! - воскликнул он. - Раны, от которых вы ныне страдаете, заживут, и самое ваше горе очистит и укрепит ваше сердце. Я всегда пророчил вам великолепную будущность, стоит вам только исправить некоторые недостатки и слабости, вам присущие. Но вы их преодолеете, мой дорогой, непременно преодолеете, а когда вы достигнете известности и славы, вспомните ли вы старого своего наставника и счастливые дни своей юности?

Пен поклялся, что вспомнит, и руки их снова встретились над бокалами и абрикосами.

- Я никогда не забуду вашу доброту, Сморк, - сказал Пен. - Не знаю, что бы я без вас делал. Вы - мой лучший друг.

- Это правда, Артур? - спросил Сморк, глядя сквозь очки, и сердце его так застучало, что, кажется, Пен должен был слышать каждый удар.

- Мой лучший друг, мой друг до гроба, - сказал Пен. - Ваше здоровье, старина. - И он осушил последний бокал из второй бутылки знаменитого вина, которое хранил его отец, которое купил его дядюшка, которое вывез в Англию лорд Левант и которое теперь, как равнодушная рабыня, услаждало нынешнего своего господина и владельца.

- Разопьем-ка еще бутылочку, старина, - сказал Пен. - Ей-богу. Ура! Пей до дна! Дядюшка мне рассказывал, что Шеридан на его глазах выпил у Брукса пять бутылок, да еще бутылку мараскина. Он говорит, что это лучшее вино во всей Англии. Да так оно и есть, клянусь честью. Где еще сыщешь такое? Nunc vino pellite curas - cras ingens interabimus aequor {Сейчас вино прогонит заботу - завтра уходим в море (лат.) - строки из оды 7 Горация.} наливайте, друг мой Сморк, вреда не будет, хоть целую бочку выпейте. - И мистер Пен затянул застольную песню из "Фрейшица". Окна столовой были отворены, и Элен Пенденнис прохаживалась но лужайке, пока маленькая Лора любовалась закатом. Свежий, звонкий голос Пена достиг ушей вдовы. Она порадовалась, что сын ее весел.