Эдгар По - Сфинкс. Приключения Шерлока Холмса (сборник) Страница 43

Он закрыл лицо руками и зарыдал, судорожно дергая плечами.

Наступило долгое молчание. Было слышно лишь тяжелое дыхание неудавшегося вора, да Шерлок Холмс мерно постукивал пальцами по краю стола. Потом мой друг встал и распахнул дверь.

– Убирайтесь! – сказал он.

– Что? О, благослови вас Господь, сэр!

– Замолчите и убирайтесь!

Повторять не пришлось. Райдер бросился к двери, кубарем слетел по лестнице, потом хлопнула входная дверь, и с улицы донеслась торопливая дробь шагов.

– В конце концов, Ватсон, – сказал Холмс, протягивая руку к глиняной трубке. – Я не обязан исправлять недостатки работы полиции. Если бы паяльщику грозил срок, это было бы другое дело, но этот парень на предстоящем суде показаний против Хорнера не даст, поэтому Хорнера должны будут отпустить. Наверное, я сам совершил преступление, но меня утешает только то, что мне, возможно, удалось спасти чью-то душу. Этот несчастный до того напуган, что больше никогда и думать не посмеет о том, чтобы нарушить закон. Но, если его сейчас отправить в тюрьму, оттуда он выйдет законченным преступником. И кроме того, сейчас ведь праздник. Судьба подкинула нам необычную задачку, и само ее решение – для меня лучшая награда. Но, доктор, нас с вами ожидает еще одно дело, напрямую связанное с птицей! Будьте добры, попросите экономку подать ужин.

Просматривая свои записи о тех делах (а их у меня было более семидесяти на протяжении восьми последних лет), участвуя в которых, я имел возможность изучать методы работы своего друга Шерлока Холмса, я вижу среди них много трагических, несколько курьезных и большое количество просто необычных случаев, но ни одного заурядного. Работая в первую очередь ради любви к своему искусству, а не с целью наживы, он отказывался браться за расследование, если оно не предвещало чего-либо необычного, порой даже невероятного. Однако в этом калейдоскопе дел я не припомню загадку более своеобразную, чем та, которая связана с известной в Суррее семьей Ройлоттов из Сток-Морона. События, о которых идет речь, произошли в то время, когда мы только познакомились с Холмсом и жили в нашей холостяцкой квартире на Бейкер-стрит. Я бы уже давно опубликовал рассказ о них, если бы не обещание сохранить все в тайне, от которого меня освободила лишь недавняя скоропостижная смерть той, кому я дал слово. Кроме того, я решил именно сейчас рассказать о том, что произошло тогда, потому что мне стало известно о слухах, которыми начала обрастать смерть доктора Гримсби Ройлотта. Чтобы дело это не казалось публике еще более ужасным, чем оно было в действительности, я и берусь за перо.

Проснувшись однажды утром, в начале апреля 1883 года, я увидел Шерлока Холмса, который, полностью одетый, стоял у моей кровати. Обычно он вставал поздно, поэтому, бросив взгляд на часы на каминной полке (была четверть восьмого), я удивился и, надо сказать, несколько рассердился, поскольку сам не любил изменять своим привычкам.

– Прошу простить, что мне пришлось вас разбудить, Ватсон, – сказал он. – Но такое уж сегодня утро, никто не избежал этой участи. Сначала разбудили миссис Хадсон, она отыгралась на мне, а я – на вас.

– А что случилось? Мы горим?

– Нет. Клиент. Молодая женщина в крайне возбужденном состоянии настаивает на встрече со мной. Сейчас она дожидается в гостиной. А когда молодая женщина в такую рань носится по городу и вытаскивает заспанных людей из постели, напрашивается вывод, что ей необходимо поделиться чем-то совершенно неотлагательным. Я подумал, что, если дело это действительно окажется интересным, вы захотите наблюдать за ним с самого начала, поэтому и разбудил вас.

– Конечно, спасибо. Очень бы не хотелось пропустить что-нибудь важное.

Для меня не было большего удовольствия, чем наблюдать за работой Холмса, восхищаться тем, как молниеносно он делает выводы, со стороны кажущиеся не более чем счастливыми догадками, но на самом деле имеющие железное логическое объяснение, которые помогали ему распутывать самые сложные задачи. Я быстро набросил на себя одежду и через пару минут был готов спуститься со своим другом в гостиную. Когда мы вышли, со стула у окна поднялась молодая женщина в черном с густой вуалью на лице.

– Доброе утро, сударыня, – жизнерадостным голосом приветствовал ее Холмс. – Меня зовут Шерлок Холмс. Это мой близкий друг и помощник доктор Ватсон, при нем вы можете говорить совершенно откровенно. О! Милейшая миссис Хадсон затопила камин! Это весьма кстати. Прошу вас, пересаживайтесь поближе к огню, я попрошу принести вам горячего кофе, я вижу, вы дрожите.

– Я дрожу не от холода, – тихо сказала женщина, подойдя к камину.

– Отчего же?

– От страха, мистер Холмс. Ужас заставляет меня дрожать, – сказала наша посетительница, подняв вуаль, и мы увидели, что она действительно чем-то невероятно напугана. Ее расширившиеся глаза беспокойно метались из стороны в сторону, как у загнанного животного, в изможденном лице не было ни кровинки. Судя по фигуре и лицу, ей было около тридцати, но в волосах ее уже виднелась седина. Шерлок Холмс окинул ее быстрым проницательным взглядом.

– Не нужно бояться, – мягко сказал он, чуть наклонился и похлопал ее по руке. – Я не сомневаюсь, скоро мы все уладим. Вижу, вы только что с поезда?

– Откуда вы знаете?

– У вас в левой перчатке обратный билет. Должно быть, вы выехали очень рано и вам пришлось долго трястись в двуколке по плохой дороге, чтобы добраться до станции.

Женщина вздрогнула и ошеломленно воззрилась на моего друга.

– Ничего сверхъестественного, сударыня, – с улыбкой сказал он. – На левом рукаве вашего жакета как минимум семь пятен грязи. Все они свежие. Только двуколка в момент движения так разбрызгивает грязь, к тому же вы, видимо, сидели слева от кучера.

– Вы совершенно правы, – удивленно произнесла она. – Я выехала из дому, когда еще не было шести. До Летерхеда добралась в двадцать минут седьмого и первым же поездом приехала на вокзал Ватерлоо… Сэр, я больше этого не вынесу, если это не прекратится, я сойду с ума. Мне не к кому обратиться… Не к кому, кроме одного человека, который обо мне заботится, но только он, бедный, не сможет мне помочь. Я узнала о вас, мистер Холмс, узнала от миссис Фаринтош, которой вы так помогли в ее беде. Она дала мне ваш адрес. О сэр, может быть, вы и мне сможете помочь? Прольете хотя бы лучик света на ту темноту, которая меня окружает? Сейчас я не могу вознаградить вас за услуги, но через месяц я выйду замуж, стану сама распоряжаться своими деньгами и, поверьте, у вас не будет причин считать меня неблагодарной.

Холмс повернулся к бюро, открыл ключом отделение с ящиками и достал небольшую записную книжку.

– Фаринтош, – задумчиво проговорил он, листая страницы. – Ах да, вспомнил. Дело об опаловой тиаре. Это было еще до вас, Ватсон. Мадам, я могу только пообещать, что к вашему делу я отнесусь так же серьезно, как к делу вашей знакомой. Что же касается вознаграждения, моя работа для меня сама является наградой, но вы вольны возместить затраты, которые могут возникнуть в ходе работы, в любое удобное для вас время. Теперь, прошу, изложите все, что позволит нам составить представление о деле.

– Увы! – ответила наша посетительница. – Ужас ситуации в том и заключается, что подозрения мои основываются на таких мелочах, которые другому показались бы просто не заслуживающими внимания, а страхи мои столь неопределенны, что даже тот единственный человек, к которому я имею право обратиться за помощью, считает все, что я ему рассказываю, фантазиями нервной женщины. Вслух он этого не говорит, но я это чувствую по тому, как он меня успокаивает и как отводит взгляд. Однако я слышала, что вы, мистер Холмс, можете заглянуть в самые глубины человеческого сердца. Вы ведь поможете мне избежать опасностей, окружающих меня со всех сторон?

– Я весь внимание, мадам.

– Меня зовут Элен Стоунер, я живу с отчимом. Он последний представитель одного из старейших саксонских родов Англии Ройлоттов из Сток-Морона на западной границе Суррея.

Холмс кивнул.

– Эта фамилия мне знакома, – сказал он.

– Когда-то этот род был среди самых богатых в Англии, северная часть их имения находилась в Беркшире, западная – в Хемпшире. Однако в прошлом веке четыре поколения наследников вели беспутный и расточительный образ жизни, семья постепенно беднела, пока очередной, пятый, наследник, страстный любитель азартных игр, живший уже в период Регентства, не довел род до окончательного разорения. У них не осталось ничего, кроме нескольких акров земли и двухсотлетнего дома, который тоже заложен. В нем и влачил жалкое существование последний сквайр из этого рода, ведя убогую жизнь обедневшего аристократа. Но его единственный сын, мой отчим, понимал, что нужно приспосабливаться к новым условиям. Заняв денег у кого-то из родственников, он выучился на медика, получил диплом и уехал в Калькутту, где благодаря знаниям и напористости сумел обзавестись большой практикой. Однажды в приступе гнева, вызванном постоянными кражами у него в доме, он забил насмерть своего дворецкого-индуса и чудом избежал смертного приговора. Он долго сидел в тюрьме и, когда освободился, вернулся в Англию замкнутым и хмурым человеком.