Артур Шницлер - Жена мудреца (Новеллы и повести) Страница 44

- Ты страшно честолюбив. Он как-то рассеянно посмотрел на нее.

- Честолюбив? Ну, это не так просто. Но переменим тему. Чего ради мы завели теоретические разговоры об искусстве, когда целых сто лет не виделись! Расскажи мне о себе, Берта! Чем ты занимаешься? Как живешь? И как тебе пришло в голову поздравить меня с этим нелепым орденом?

Она снова улыбнулась.

- Мне просто захотелось написать тебе. И главное, хотелось получить весточку от тебя. Право, это очень любезно с твоей стороны, что ты сразу ответил.

- Это вовсе не любезность, дорогая. Я так обрадовался, получив вдруг твое письмо, я сейчас же узнал твой почерк. У тебя все еще почерк школьницы, как... ну, скажем, как в былые времена, хотя я не выношу таких слов.

- Почему же? - несколько удивленно спросила она. Он взглянул на нее, затем быстро спросил:

- Ну, так как же ты живешь? Вероятно, очень скучаешь?

- Скучать мне некогда, - серьезно возразила она, - ведь я даю уроки.

- О! - воскликнул он, и в тоне его послышалось такое бесконечное сожаление, что она сочла необходимым быстро прибавить:

- Не потому, что я очень нуждаюсь, но все же это очень кстати, так как... - Она чувствует, что лучше всего ей быть с ним совершенно откровенной. - На небольшие средства, которыми я располагаю, едва можно прожить.

- Что же ты, собственно говоря, преподаешь?

- Как что? Разве я не сказала тебе, что даю уроки игры на рояле?

- На рояле? Ах, вот как... Да, верно. Ты была очень талантлива. Если бы ты тогда не ушла... Видишь ли, великой пианисткой ты, возможно, и не стала бы, но некоторые вещи ты играла по-настоящему талантливо. Например, Шопена и маленькие пьесы Шумана ты исполняла прекрасно.

- Ты еще помнишь об этом?

- В общем, ты сделала правильный выбор.

- Почему?

- Если не можешь достичь совершенства, то уж лучше выйти замуж и растить детей.

- У меня только один ребенок.

Он засмеялся.

- Вот и расскажи мне что-нибудь о твоем единственном ребенке. И вообще о твоей жизни. - Они уселись на диван в небольшом зале перед картинами Рембрандта.

- Что тебе рассказать? Это совсем не интересно. Расскажи мне лучше о себе. - Она с восхищением смотрела на него. - Тебе очень повезло, ты так знаменит...

Он слегка скривил нижнюю губу, словно выражая неудовольствие.

- Ну да, - настойчиво продолжала она, - совсем недавно я видела твой портрет в иллюстрированном журнале.

- Да, да, - нетерпеливо ответил он.

- Но я всегда это знала, - продолжала она. - Помнишь, как ты на выпускном экзамене исполнял концерт Мендельсона, все уже тогда предсказывали тебе большое будущее.

- Прошу тебя, милая, не будем делать друг другу комплиментов!.. Что за человек был, в сущности, твой покойный муж?

- Он был достойный, благородный человек.

- Знаешь ли ты, что я встретил твоего отца за неделю до его смерти?

- Вот как?

- Ты не знала этого?

- Он ничего об этом не рассказывал...

- Мы, должно быть, четверть часа простояли с ним на улице. Я тогда как раз вернулся из моего первого концертного турне.

- Он ни слова мне не сказал - ни слова! - возмущенно сказала она, как будто отец ее упустил тогда что-то важное, от чего вся ее жизнь могла пойти по-другому. - Но почему ты тогда не пришел к нам? Как вообще случилось, что ты вдруг перестал бывать у нас, еще задолго до этого?

- Вдруг? Нет, постепенно...

Он долго смотрел на нее, и на сей раз глаза его скользнули по всему ее телу так, что она невольно подобрала под себя ноги, а руки, словно защищаясь, прижала к груди.

- Как получилось, что ты вышла замуж?

Она рассказала ему историю своего замужества. Эмиль слушал ее, по-видимому, внимательно, но пока она, сидя на диване, продолжала говорить, он поднялся и стал смотреть в окно. Когда она кончила, упомянув о сердечном отношении к ней родственников мужа, он сказал:

- Может быть, посмотрим картины, раз уж мы здесь?

Они медленно пошли по залам, то тут, то там останавливаясь перед какой-нибудь картиной, Берта иногда говорила: "Чудесно! Прекрасно!" В таких случаях он только кивал головой. Ей показалось, будто он совсем забыл, что она рядом с ним. Она ощущала легкую ревность к картинам, заинтересовавшим его. Вдруг Берта увидела перед собой картину, знакомую ей по альбому господина Рупиуса. Эмиль хотел пройти мимо, но она остановилась и приветствовала картину, как старую знакомую.

- Какая прекрасная вещь, Эмиль! - воскликнула она. - Не правда ли, красиво? Вообще я очень люблю картины Фалькенборга. - Он несколько удивленно посмотрел на нее. Она смутилась и попыталась объяснить подробнее: - Потому что в них невероятно много... потому что целый мир... - Она почувствовала, что поступает нечестно - обкрадывает человека, который не может защищаться, и, как бы раскаиваясь, прибавила: - Дело в том, что у одного господина в нашем городе есть альбом, или, вернее, папка с гравюрами, и потому я знаю эту картину. Это некий Рупиус; он тяжело болен, представь себе, он совершенно разбит параличом. - Она считала себя обязанной сообщить все это Эмилю, потому что ей казалось, что она все время читает в его глазах вопрос.

Теперь он сказал, улыбаясь:

- Это могло бы стать особой темой для разговора. У вас там, конечно, найдутся мужчины... - Он прибавил тише, будто немного стыдясь неделикатности своей шутки: - ...и не разбитые параличом.

Ей показалось, что она должна взять под защиту господина Рупиуса, и она сказала:

- Это очень несчастный человек. - Она вспомнила, как вчера сидела у него на балконе, и почувствовала огромное сострадание к нему. Но Эмиль следил за ходом своих собственных мыслей и спросил ее:

- Да, я очень хотел бы знать, что тебе довелось пережить за это время.

- Ты уже знаешь.

- Я хочу сказать, после смерти твоего мужа. Теперь она поняла, что он имеет в виду, и это ее немного задело.

- Я живу только ради сына, - решительно сказала она, - и не принимаю никаких ухаживаний. Я себе ничего не позволяю.

Его рассмешил комично серьезный тон, которым она заверяла в своем благонравном поведении. Она сразу поняла, что должна была выразить это совсем иначе, и тоже засмеялась.

- Долго ли ты пробудешь в Вене? - спросил Эмиль.

- До завтра или до послезавтра.

- Так мало? А где ты поселилась?

- У кузины, - ответила она. Что-то помешало ей признаться, что она поселилась в гостинице. Но она тут же подосадовала на себя за эту глупую ложь и решила поправиться. Эмиль быстро спросил:

- Надеюсь, у тебя найдется немного времени и для меня?

- О да!

- Так мы могли бы теперь же условиться. - Он посмотрел на часы. - О!

- Тебе надо уходить? - спросила она.

- Да, я, собственно говоря, должен был уйти уже в двенадцать...

Ей стало очень неприятно, что она снова останется одна, и она сказала:

- У меня сколько угодно свободного времени. Понятно, я не могу задерживаться слишком поздно.

- Твоя кузина такая строгая?

- Но, - сказала она, - на этот раз я поселилась не у нее...

Он удивленно посмотрел на нее. Она покраснела.

- Только временно... Я хочу сказать, иногда... знаешь, у нее такая большая семья...

- Так ты поселилась в гостинице, - с легким нетерпением сказал он. Ну, значит, ты никому не обязана отчетом, и мы можем очень мило провести этот вечер.

- С удовольствием. Только я не хотела бы возвращаться слишком поздно... и в гостиницу тоже...

- Нет, мы просто поужинаем, и в десять часов ты сможешь уже лечь спать.

Они медленно спускались по большой лестнице.

- Итак, если тебе удобно, - сказал Эмиль, - встретимся в семь часов.

Она хотела возразить: "Так поздно?", но сдержалась, вспомнив свой обет: не выдавать себя.

- Хорошо, в семь.

- А где именно?.. Пожалуй, на улице? Оттуда мы всегда сможем отправиться, куда захотим, - нам, так сказать, будут открыты все пути... да...

Теперь она чувствовала совершенно отчетливо, что он думает о чем-то другом. Они прошли через вестибюль. У выхода они остановились.

- Итак, в семь у Елизаветинского моста.

- Да, хорошо, в семь у Елизаветинского моста.

Перед ними простиралась озаренная полуденным солнцем площадь с памятником Марии-Терезии. Было тепло, но поднялся очень сильный ветер. Берте показалось, что Эмиль рассматривает ее испытующим взглядом. Он сразу предстал перед ней холодным и чуждым, совсем не таким, как там, перед картинами. Вот он заговорил:

- Теперь распрощаемся.

Она почувствовала себя несчастной от того, что он готов се оставить.

- Не хочешь ли ты... или не могу ли я тебя немного проводить?

- Ах, нет, - сказал он. - Ведь сегодня такой ветер. Идти рука об руку и все время хвататься за шляпу, чтобы она не слетела, это не слишком большое удовольствие. Вообще на улице не разговоришься, а к тому же я очень тороплюсь... Но, может быть, проводить тебя до извозчика?

- Нет, нет, я пойду пешком.

- Можно и так. Итак, храни тебя бог, и до встречи сегодня вечером...

Он протянул ей руку и поспешно пересек площадь. Она долго смотрела ему вслед, он снял шляпу и держал ее в руке, ветер развевал его волосы. Он пересек Ринг, прошел сквозь арку Бургтор и скрылся из виду.