Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе - Амброз Бирс Страница 44

убедиться, что предсказанных подарков там нет – а утром всегда оказывалось, что их там действительно нет. Затем, когда другие дети плакали, потому что ничего не получили в подарок, а родители изображали удивление (как будто они действительно верили в эту почтенную выдумку), Джонни был слишком мужественным, чтобы хныкать; вместо этого он тихонько выходил через черный ход и занимался торговлей с многочисленными сиротами, сбывая им шерстяных лошадок, жестяные свистки, стеклянные шарики, волчки, кукол и сахарных ангелов – с разорительными скидками, но за наличные. Он продолжал заниматься этим в течение девяти долгих лет, всегда скрупулезно подсчитывая свои доходы. Все предсказывали, что в один прекрасный день он станет князем купцов или королем железных дорог, а некоторые добавляли к этому, что он продаст свою корону старьевщикам.

Тем временем положение его неэкономного брата становилось все хуже. Он с такой беспечностью относился к богатству, был так расточителен с прибылью, что Джонни считал своим долгом время от времени тайком брать на себя контроль за финансами брата, чтобы привычка к транжирству не разрушала моральный облик Чарли. Был очевидно, что Чарльз вступил на широкую дорогу, ведущую от колыбели до работного дома, и что ему нравится этот путь. Его расточительность была столь неуемной, что возникали серьезные подозрения в том, как именно он добывает те средства, которые так открыто тратит. Существовало лишь одно мнение касательно печального окончания его карьеры – и он, казалось, считал это окончание в высшей степени желательным. Но однажды, когда добрый пастор изложил ему все это, Чарльз проявил признаки некоторого понимания.

– Вы и в самом деле так считаете, сэр? – спросил он задумчиво. – Вы меня не разыгрываете?

– Уверяю тебя, Чарльз, – сказал добрый пастор, уловив лучик надежды в снизошедшей на мальчика серьезности, – ты определенно окончишь свои дни в работном доме, если немедленно не прекратишь транжирить. Ничто не сравнится с привычкой – ничто!

Чарльз мог бы подумать, что с учетом его частых и щедрых пожертвований в миссионерский фонд священник к нему довольно суров, но он этого не сказал. Он ушел в траурном молчании и принялся забрасывать медяками слепого нищего.

Однажды, когда Джонни был еще бережливее, чем обычно, а Чарльз соразмерно расточителен, их отец, истощив запасы убеждений и призывов к морали и не добившись никакого результата, решил прибегнуть к более простым аргументам: он попытается уговорить Чарльза быть более экономным, обратившись к его грубой природе. Он собрал всю семью и обратился к Джонни.

– Джонни, – сказал он, – как ты думаешь, много ли у тебя денег в твоей копилке? За девять лет ты должен был скопить значительную сумму.

Джонни мгновенно встревожился: а вдруг какую-нибудь босую девчонку придется одарить книгами для воскресной школы?

– Нет, – задумчиво сказал он, – не думаю, что там много денег. Этой зимой часто бывало холодно, а ты ведь знаешь, как сжимается от холода металл! Не-е-ет, уверен, что денег там мало.

– Что ж, Джонни, поднимись в свою комнату и принеси сюда свою копилку. Посмотрим. Возможно, Чарльз все-таки прав, и нет смысла копить деньги. Я не хочу, чтобы у моего сына были дурные привычки, которые себя не окупают.

И Джонни неохотно пошел наверх, в тот угол, где его большая жестяная копилка долгие годы спокойно стояла на сундуке. Он давным-давно избавился от искушения, поклявшись даже не трясти ее, потому что помнил: раньше, когда Чарльз тряс свою копилку, и внутри гремели монетки, дело всегда заканчивалось тем, что он ломал крышку копилки. Джонни подошел к своему банку, взялся обеими руками за карниз, набрался смелости и сильно потянул вверх – и тут он упал на спину, а копилка свалилась на него сверху, и он лежал, словно фигура на картинке, изображавшей землетрясение в Лиссабоне. В банке была лишь одна монетка, нехитрым образом подвешенная в центре, так что все монеты, падавшие через каминную трубу, звякали об нее, а потом попадали через небольшое отверстие в чулок Чарли, невинно подвешенный снизу.

Разумеется, о возмещении не могло быть и речи, и даже Джонни понимал, что любое временное наказание совершенно не будет соответствовать требованиям справедливости. Но в ту ночь, в полной тишине комнаты, Джонни записал свою великую торжественную клятву: как только ему удастся скопить хотя бы небольшой капитал, он потратит все свои оставшиеся силы на расточительство. Так он и поступил.

Четыре осла и жулик

В глуши штата Пенсильвания стояла маленькая мельница. Принадлежала она пенсильванскому голландцу – у этого биологического вида на протяжении нескольких веков квашеная капуста занимала место здравого смысла. В случае с Гансом Доннершпилем этот процесс не был полностью завершен: он все еще был достаточно разумен, чтобы идти в дом, когда начинался дождь, но не умел оставаться там после того, как гроза закончилась. Широкий круг друзей и почитателей знал Ганса как почти что самого худшего мельника в округе, но, поскольку он был также и единственным, люди, не согласные с исключительно мясной диетой, оставались его постоянными клиентами. Он был честен, как все глупцы, но при этом беспечен. Он был настолько рассеянным, что иногда, перемалывая чье-нибудь зерно в муку, мог бездумно высыпать в подающую воронку мешок ржи, старые пивные бутылки или корзину рыбы. Это делало муку столь странной, что люди понятия не имели, что такое хоть один день прожить в хорошем самочувствии. В тех краях было так много местных болезней, что доктор, проживавший на расстоянии двадцати миль, не смог бы убить пациента за целую неделю.

Ганс имел добрые намерения; однако у него было хобби – хобби, которым он не занимался (сказать так было бы неверно, потому что это хобби занималось им; оно владело им до такой степени, что бедняга ни на минуту не мог остановиться, чтобы посмотреть, что он бросает в жернова своей мельницы). Этим хобби была покупка ослов. Он тратил на это удовольствие весь свой доход, и мельница почти утонула под тяжестью закладных. Ослов у него было больше, чем волос на голове, и, как правило, они были очень тощими. Кроме того, он не был просто коллекционером-любителем; нет, он был проницательным и разборчивым знатоком. Он купил бы толстого крутобокого осла, если бы ему не оставалось ничего другого, но зеницей его ока был осел тощий и потрепанный. Такого осла он, так сказать, смаковал словно лакомый кусочек.

Ближайшим соседом Ганса был никчемный молодой бездельник по имени Джо Гарви, промышлявший главным образом охотой и рыбалкой. Джо был умным негодяем, не имевшим никаких принципов, которые могли бы встать между ним и удачей. Будь у него хоть немного трудолюбия Ганса, он мог бы стать кем угодно, но его крайняя лень всегда окружала его