Эрскин Колдуэлл - Дженни. Ближе к дому Страница 5

Повернув голову, он в первый раз взглянул на судью Рэйни.

— Что ж, здравствуй, Шорти[2], — сказал судья Рэйни с приветливой улыбкой. — Anguis in herba[3].

— Я тоже могу вас ругнуть, — сердито взглянув на судью, отвечал Шорти, — только если я выругаюсь, вы-то поймете, как я вас обозвал.

— Что это значит, Майло? — спросила Дженни.

— Это я просто дружески напомнил Шорти, что он опасен, как змея в траве.

— Ах вы, крючкотвор! — закричал Шорти. — Что же вы не живете где-нибудь за границей? Там бы понимали, что вы говорите!

— Ну, Визи, не выходи из себя, — ласково уговаривала его Дженни.

— Я не выхожу из себя. Я-то сдержусь, только пусть он не говорит со мной на непонятном языке. Мне это надоело. Каждый раз, как мы встречаемся, он говорит что-нибудь на этом иностранном языке просто потому, что это меня злит.

— Ну, Визи, — ласково повторила Дженни еще раз, — не будем ссориться. Я уговорила судью Рэйни остаться и перекусить с нами. Пока я готовлю ужин, вы бы перекинулись с ним в карты по-дружески, вот было бы мило с вашей стороны…

— Нет, сэр! — выкрикнул Шорти своим тонким голоском. — Только не я! Не стану я ни во что играть, даже пасьянс не стану раскладывать с этим крючком, он и в покер плутует!

3

Дженни и судья Рэйни после ужина ушли из столовой наверх, а Бетти с Шорти Гудвилли сидели в гостиной и смотрели по телевизору состязание борцов. Судья Рэйни уже закурил последнюю перед сном сигару, и запах табака, медленно расходясь по коридорам, проникал в гостиную.

Бетти, глядя на двух дюжих атлетов, была настроена тревожно и чувствовала себя окончательно несчастной. Каждое движение их мускулистых тел напоминало ей Монти Биско, и она не могла не думать о том, где он сейчас и что делает.

Бетти понимала, что она все еще влюблена в Монти попреки всему, что произошло, и желала его больше, чем когда бы то ни было. Она давно уже поняла, что если бы не была влюблена в него, как она думала, всерьез и надолго, то никогда не вернулась бы в Сэллисоу. Вместо того она уехала бы как можно дальше и постаралась бы его забыть. Она вернулась в Сэллисоу для того, чтобы быть ближе к нему, но в то же время она чувствовала, что надо было бы его помучить как следует. Ночь за ночью, каждый раз, как она встречалась с другими мужчинами, она думала о близости с Монти, но тем не менее ей хотелось, чтобы он об этом знал, был бы глубоко уязвлен и ревновал ее. А после она возвращалась в свою комнату и, бросившись на кровать, отчаянно рыдала.

Немного погодя экран телевизора расплылся и помутнел перед нею, и Бетти закрыла глаза, стараясь удержать слезы. Однако она не попросила переменить программу, зная, что Шорти Гудвилли больше всего любит смотреть борьбу и бокс.

Было уже около десяти часов, и на чистом небе высыпали звезды. В окне над вершинами дубов, росших по обеим сторонам Морнингсайд-стрит, ярким шаром поднималась луна. Если даже к утру не станет холоднее, можно предсказать наверно, что лужайки и крыши на рассвете будут покрыты белым слоем инея.

Шорти Гудвилли сидел на самом краешке стула, болтая ногами, и восторженно вскрикивал, глядя на борцов на экране. Он восхищался огромным ростом обоих борцов и тем, как они щеголяли своей мускульной силой. Никогда в жизни он не весил больше пятидесяти фунтов, и росту в нем было ровно три фута. Однако он ухитрился прибавить себе еще около трех вершков, нося башмаки на толстой подошве, сделанные по особому заказу.

С тех пор как ему исполнилось семнадцать лет и врачи сказали его родителям, что он больше не вырастет, Шорти Гудвилли разъезжал по стране с балаганом или цирком. Мать плакала и умоляла его остаться, когда он решил уехать из дому, зато отец только пожал ему руку и ничего не сказал. В течение всех этих лет он получал хорошие деньги за то, что его показывали вместе с другими лилипутами и карликами, и каждый год он откладывал порядочную часть этих денег на старость. Из-за крохотного роста и нежелания общаться с людьми нормальных размеров, почти все другие лилипуты и карлики во время зимнего сезона жили вместе в маленьком городке штата Флорида.

Шорти ни разу не съездил на родину навестить отца с матерью из боязни их стеснить, и теперь, после стольких лет, он не знал даже, живы они или нет. И все-таки он никогда не забывал послать матери рождественскую открытку, но только не указывал обратного адреса.

Однажды летом, когда балаган целую неделю давал представления в Сэллисоу, Шорти познакомился с Дженни Ройстер, и та сразу же им заинтересовалась. Дженни, по-матерински его жалея и вдобавок любопытствуя насчет его телосложения, заговорила с ним после одного из представлений и пригласила к себе в гости. Сначала Шорти не решался идти к незнакомой женщине в незнакомом городе, но Дженни настаивала и убеждала, обещая, что угостит его хорошим ужином, а потом он уйдет или останется, как захочет сам. Был уж первый час ночи, когда он приехал к ней в такси после последнего представления и остался до полудня следующего дня, когда ему надо было возвращаться на работу.

В ту ночь в доме Дженни они подружились, и с тех пор Шорти каждую зиму снимал у нее комнату на три месяца. Теперь, когда ему скоро должно было исполниться тридцать пять лет, все привычки у него уже установились, он не мог обходиться без Дженни и без ее горячей любви и надеялся, что для него всегда найдется комната в ее доме и что ее пыл никогда не остынет.

Телефон в прихожей зазвонил, и Бетти встала и вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась, надела пальто и отыскала свой шарф.

— Бетти, не пропустите самую интересную часть состязания, — сказал Шорти, неодобрительно покосившись на нее. — Время у них истекает, сейчас они начнут лупить друг друга по чем попало. Того, что в белых трусах, пожалуй, объявят победителем, он, по-моему, уже включен в программу на будущую неделю, ну а я держу за того, что в черных трусах. Вы посмотрите только, какие у него мускулы! Он бы одной рукой дух из меня вышиб! Хотелось бы мне быть такого роста, чтобы попасть на этот ринг! Я бы их просто отшлепал!

Не глядя больше на борцов, Бетти накинула свой красный шарф на голову и стала завязывать его под подбородком.

— Наподдай ему в живот! — кричал Шорти, соскальзывая со стула и в возбуждении подскакивая на месте. — Сверни ему шею! Оторви ему руку и стукни его этой самой рукой по голове!

Бетти надела свои большие очки и ушла в прихожую. Выйдя на улицу и усевшись в машину, она завела мотор, дав полный газ, так что мотор громко зафыркал в холоде ночи. Потом она включила фары и поехала по Морнингсайд-стрит, направляясь к пансионатам на шоссе штата Джорджия.

Рефери поднял руку борца в белых трусах, объявляя его победителем. Зрители вокруг ринга негодующе закричали, а мгновением позже побежденный борец, перебежав ринг, сшиб рефери и начал топтать его ногами. Изображение на экране постепенно бледнело и наконец совсем исчезло. Некоторое время свет мерцал, потом дали следующий номер программы. Двое мужчин, одетые ковбоями, начали стрелять друг в друга.

Учащенно дыша от возбуждения, Шорти все еще стоял перед экраном телевизора, крепко стиснув свои крохотные кулачки, когда в парадную дверь начали громко стучать. Он прислушался: стук становился все громче и настойчивей; потом выключил телевизор и пошел в прихожую посмотреть, кто это стучится в такое позднее время.

Как только Шорти открыл дверь, в лицо ему ударил порыв холодного ветра и Сэм Моксли вошел в прихожую.

Сэм был в потрепанном черном дождевике, лоскут желтой шерстяной материи обматывал его шею. Это был высокий ширококостый негр лет шестидесяти, с правильными чертами лица и седеющими, коротко остриженными волосами. Держался он смирно, говорил тихо, но силы и энергии у него оставалось еще довольно. В молодости он был женат, но его жена рано умерла бездетной. После этого Сэм всегда говорил, что на всем свете у него не осталось близких и от жизни он хочет только одного — до конца дней работать для судьи Рэйни. Последние тридцать лет он был слугой и садовником у судьи Рэйни и с гордостью и усердием смотрел за домом и садом, а также и за самим судьей.

— Добрый вечер, мистер Шорти, — сказал Сэм, наклоняясь и глядя на него сверху вниз.

Шорти взобрался на стул у стены, чтобы быть в более выгодном положении, разговаривая с Сэмом.

— Ты зачем сюда явился? — спросил его Шорти.

Сэм начал разматывать длинную полосу желтой материи, которую он всегда носил в холодную погоду, чтобы не застудить горло. Аккуратно сложив этот лоскут, он убрал его в карман и снял тяжелый черный дождевик. Потом начал энергично потирать руки одна о другую, отогревая онемевшие пальцы.

— И холодная же ночь для нас, негров, — сказал Сэм, слегка вздрагивая. Когда он заговорил, его белые зубы блеснули в свете лампы. — И для белых она ни чуточки не лучше, так я думаю. Этот мороз всякого до костей проберет, не разбирая, какого цвета кожа. Да только в это время года от холода никому не уйти — как белохвостому кролику на гороховом поле от желтого гончего пса.