Кэтрин Мэнсфилд - Рассказы Страница 5

(Настоящая Розабел прикорнула на полу в темноте, засмеялась вслух и тут же зажала себе горячий рот рукой.)

На следующее утро они, конечно, едут в Гайд-парк, в «Таймсе» объявлена их помолвка, все на свете знают об этом, все на свете ее поздравляют…

Вскоре они венчаются в церкви св. Георга на Ганновер-сквер и едут в старое родовое поместье Гарри, чтобы провести там медовый месяц. Крестьяне в деревне низко кланяются, когда они проезжают, а Гарри крепко сжимает ей под пледом руку. В этот вечер она опять надевает свое белое с серебром платье. Она чувствует себя усталой после путешествия и рано удаляется в спальню… совсем рано.

Настоящая Розабел поднялась с пола и стала медленно раздеваться, вешая одежду на спинку стула. Она натянула через голову грубую коленкоровую ночную рубашку, вытащила шпильки из волос — они окутали ее теплой, мягкой коричневой волной. Затем она задула свечу, ощупью добралась до кровати и, закутавшись в шерстяное одеяльце и грязное бумажное покрывало, свернулась калачиком.

Так она спала, и видела сны, и улыбалась, а один раз, не просыпаясь, протянула руку, словно стараясь коснуться чего-то.

Ночь прошла. Холодные пальцы рассвета сомкнулись на ее непокрытой руке, серый день проник в унылую комнату. Розабел поежилась, не то всхлипнула, не то вздохнула и села. И оттого, что в наследство ей достался тот трагический оптимизм, который слишком часто оказывается единственным достоянием юности, еще не совсем проснувшись, она улыбнулась чуть дрогнувшими губами.

Комментарии

Новые платья

Перевод Л. Володарской

Миссис Карсфилд и ее мать сидели за обеденным столом и дошивали платья из зеленого кашемира, которые юные мисс Карсфилд должны были надеть утром в церковь. Пояски цвета незрелых яблок и соломенные шляпки с ленточками-хвостиками уже были готовы. Миссис Карсфилд очень хотелось успеть до завтра, а так как Генри не спешил возвращаться из своей Политической лиги, то она могла спокойно сидеть в столовой, не обращая внимания на «маленький кавардак». Красная скатерть была снята со стола, и на него водружена швейная машинка (их с Генри свадебный подарок). Здесь же стояла коричневая рабочая корзинка, а вокруг как попало лежали куски и кусочки материи и несколько потрепанных модных журналов.

Миссис Карсфилд нарочито медленно крутила ручку машинки. Она боялась, что не хватит зеленых ниток, и ей, уставшей до изнеможения, казалось, будто таким способом она расходует их меньше. Ее мать удобно устроилась в кресле-качалке. Подставив под ноги низкую скамеечку и завернув подол юбки, она заделывала швы и обшивала узкими кружевами воротнички и манжеты. Однако неровное пламя в газовой лампе отвлекало ее внимание.

— Нет, Анна, что ни говори, а туда все-таки попала вода. — Помолчав немного, она опять повторяла. — Вода там, помяни мое слово. Что есть, то есть.

Анна же хмурила брови и еще ниже склонялась над машинкой.

«Всегда одно и то же… одно и то же… Никакие нервы не выдержат, — проносилось у нее в мыслях. — И, как нарочно, когда Генри нет дома. Старость… Надо терпеть… А где взять силы?» — неслышно размышляла она.

— Мама, — вдруг сказала она, — подпушку на Розином платье сделайте побольше. Девочка очень растет последнее время. Да, забыла. К манжетам Элен не надо пришивать кружева. Пусть будет хоть какая- то разница. К тому же она стала ужасной неряхой. За все хватается.

— А куда девать кружева? Лучше я их пришью повыше, — проворчала старуха.

Она задумалась о том, почему Анна так напустилась на Элен… и Генри тоже. Вот и кружевами хотят ее обидеть. А насчет разницы — это так, пустая отговорка.

— Конечно, — сказала миссис Карсфилд, — а то вы не знаете, что на ней прямо все горит. Неделя — и платье просто черное. А стоило мне показать ей чистенькое платьице Розы, как она вся передернулась и начала заикаться. И не разберешь, то ли это еще одна причуда, то ли… Придется поговорить с доктором Малькольмом, но сначала я ее немножко припугну. Мне кажется, она кому-то подражает… может, кому-то из школьных подружек. А если так, то и сама справится.

— Ты же знаешь, Анна, что она всю жизнь заикается. И ты в ее возрасте была точно такой же. Как натянутая струна.

Она сняла очки и, подышав на них, протерла концом фартука.

— Вот, только не хватало, чтоб она тоже так думала, — рассердилась Анна и, с силой встряхнув платье, принялась закалывать на нем складки. — Что она, что Роза — они обе для меня одинаковые. А мальчик, тот просто чудо, какой спокойный. Вы же видели, как я его сегодня в первый раз посадила на лошадку, и хоть бы что. Лопочет что-то от радости. С каждым днем он все больше похож на отца.

— Да уж. Вылитый Карсфилд, — кивнула старуха.

— Элен, — продолжала Анна, — нехорошо ведет себя с ним. Возьмет, уставится на него — ну, вы знаете, как она умеет, — и ждет, испугается он или нет. А раньше она часто отбирала у него бутылочку и смотрела, что он будет делать. Роза с ним отлично ладит, а Элен…

— Старуха отложила работу, и в комнате наступила тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Ей хотелось раз и навсегда высказать Анне все, что она думает о ней, о Генри и об Элен, о том, что они калечат ребенку душу, но ее внимание отвлекли часы. И она сразу будто поглупела, перезабыла все нужные слова, а в голове эхом отдавалось: тик-так, тик-так. Как громко стучат часы, — только и сказала она.

«Ах, мама, мама, опять она не о том… Ни совета, ни помощи от нее не дождешься…»— подумала Анна.

Она тоже взглянула на часы.

— Мама, если вы закончили, пойдите на кухню. Пора подогреть кофе и ветчины нарежьте, что ли… Генри вот-вот придет. У меня тоже почти готово… — Она взяла платье за плечики и показала матери. — Правда, прелесть? А когда девочки подрастут, мы их удлиним и, если надо будет, перекрасим.

— Хорошо все-таки, что мы не поскупились на материю.

Анна осталась одна. Сдвинув брови и поджав губы, отчего вокруг рта сразу же обозначились глубокие морщины, она тяжело вздохнула и поправила волосы. Ей было душно. Она устала. К тому же она совершенно не желала заниматься и занималась нарядами Элен. Как трудно с детьми. Тут уж не до благодарности, разве что от Розы… Да, Роза — исключение. И мама уже совсем старенькая. Придумала тоже нелепицу о «чувствительности» Элен. (Так она размышляла, оставшись одна в столовой.) Надо держать Элен подальше от мальчика. Он совсем как Генри, кожей чувствует плохое отношение. Счастье еще, что девочки целый день в школе.

Наконец платья готовы и повешены на спинку стула. Анна поставила машинку под книжные полки, где она обычно стояла, потом расстелила на столе скатерть и подошла к окну. Жалюзи были подняты, и сад, освещенный невидимой луной, лежал перед ней как на ладони. Вдруг ей показалось, что на садовой скамейке… книжка. Конечно же, книжка. Еще отсыреет за ночь… Анна вышла в холл, надела боты и, подобрав юбки, выбежала в сад. Так и есть. Уже отсырела, даже обложка вздулась. Анна взяла книгу в руки и пожала плечами, точь-в-точь как ее Элен, перенявшая у нее этот жест. Ни тенистый сад, ни воздух, насыщенный запахами трав и цветов, больше не радовали сердца Анны. Хлопнула калитка, и она увидала Генри.

— Генри!

— О! — удивленно произнес он. — Ты как тут оказалась? Любуешься луной?

Анна подбежала к нему и поцеловала его в щеку.

— Ты лучше погляди. Опять Элен забыла в саду книжку, — сказала она. — А от тебя пахнет сигарами.

— Приходится курить хорошие сигары, коли попал в компанию. Иначе нельзя. Ладно, Анна, пойдем в дом, а то еще простудишься. Черт с ней, с книжкой. Да ты совсем замерзла и вся дрожишь, — Он обнял ее за плечи. — Миленькая моя, видишь луну над трубой? Чудесный вечер. Нет, правда. А я сегодня здорово всех насмешил. Ну и хохотали же они. Началось с того, что кто-то сказал: «Жизнь — это карточная игра…» А я прямо с ходу, даже ни секундочки не подумал… — Генри остановился у самой двери и поднял вверх палец. — Я сказал… Тьфу ты… Забыл. Главное, они смеялись, еще как смеялись. Вот лягу в постель и вспомню. У меня всегда так, ты-то уж знаешь.

— Возьму-ка я книжку на кухню и посушу ее там, — сказала Анна, а про себя подумала: «Генри сегодня пил пиво, и завтра у него будет болеть желудок. Не стоит заводить разговор об Элен».

Поужинав, Генри откинулся на спинку кресла и, ковыряя в зубах, похлопал себя по колену.

— Ну? — спросил он, покачивая Анну, сидевшую у него на коленях. — Что это еще за маскарад там на стуле? Что вы с матерью здесь делали?

Анна, изображая полную беззаботность, ответила: А, это… Платья для девочек. Сидели выкраивали из остатков к завтрашнему дню.

Бабушка составила вместе тарелку, блюдце и чашку и зажгла свечку.

— Пожалуй, пора спать, — бодро сообщила она.

«Боже мой, глупо-то как, — подумала Анна. — Она уйдет, а Генри опять подумает что-нибудь не то, потому что она всегда уходит, когда предстоят неприятные разговоры».