Юрий Цыганков-Серебряков - Сын эпохи Страница 5

Тогда и мысль в голову не могла прийти, что где-то есть такой город, в котором есть такой завод, на котором делают эти самые паровозы, а уж то, что мне самому в этом городе доведётся жить всю мою оставшуюся жизнь, а на этом заводе доведётся непосредственно участвовать в производстве… поворотных кругов и — подавно…

В лодке

Андрей осторожно открыл калитку, выглянул на улицу, нет ли где поблизости оккупантов, и, убедившись, что улица пуста, стремглав помчался на Молдаванскую, а там, на Весёлогоровскую — и прямо во двор к другу своему Павлику. Двор этот с небольшим флигельком находился несколько в стороне от людного места и был не особенно приметен.

— Привет! — выдохнул Андрей, едва вскочив во двор.

— Привет! — негромко ответил Павлик.

Шуметь в оккупированном городе не полагалось. И друзья, чтобы не привлечь внимание полицаев, объяснялись почти шёпотом.

— Готово? — оглянулся Андрей по сторонам.

— Готово!

— Пойдём?

— Пойдём.

Двор Павлика заканчивался у берега неширокой, но полноводной реки, густо поросшего кустарником, в зарослях которого друзья делали ходы и выходы, и даже соорудили зелёный грот, укрываясь в нём от жаркого солнца или внезапно налетевшего дождя.

В кустах была спрятана дощатая плоскодонная лодка. Лодку друзья сделали сами, её оставалось опробовать. Из-за того, что город оказался оккупированным, друзьям было не до лодки. Жизнь в городе замерла. Закрылись магазины, перестали ходить трамваи. Горожане лишний раз не выходили из своих дворов, от этого некогда шумные улицы заросли травой.

Друзья двором Павлика вышли к берегу реки, побежали, высоко поднимая ноги, и скрылись в кустарнике, откуда вскоре выволокли свою лодку. Подталкиваемая ими, она скользнула по илистому берегу и слегка закачалась на тихой водной глади.

Андрей собрался было войти в лодку, как вдруг за спиной услышал:

— Стой!

— Кто это? — обомлел Андрей, испуганно взглянув на Павлика.

— Итальяшка! — прошептал Павлик.

— Откуда он взялся?

— У соседей поселился. По-нашему, гад, понимает, — также шёпотом ответил Павлик.

— Что это? Лодка? Куда? — спросил итальяшка, внимательно рассматривая самодельное плавучее средство.

— Куда-куда? Никуда! — шмыгнув носом и опустив руки, глухо ответил Павлик.

— Никуда? — усмехнулся оккупант и карабином подтолкнул Павлика к лодке. — Давай-давай! — Андрей не заставил себя ждать. Как же это друга в беде оставить? Ни за что!

— Туда! — итальянец указал на нос лодки. Друзья подчинились и, съёжившись, сели рядышком.

Итальянец осторожно, с опаской, вошёл в лодку, сел на среднюю скамью, взмахнул самодельными вёслами и направил лодку на быстрину.

Мальчики затаили дыхание. Лодка ими ещё не была опробована, если вдруг что-то случится, тогда им несдобровать.

Лодка же уверенно держалась на воде и слушалась вёсел. Итальянец, казалось, забыл о мальчиках и то налегал на вёсла, то предоставлял лодке самой свободно двигаться по течению. Так они оказались у взорванного бетонного моста. Мосту этому стоять бы не одну сотню лет, да наши, временно оставляя город, все мосты за собой взорвали, и этот бетонный тоже. Итальянец долго и внимательно разглядывал искорёженный взрывом мост, покачал головой, не спеша развернул лодку и, находясь в каком-то раздумье, заработал вёслами.

— А что? — неожиданно обратился он к мальчикам, — Сталин карош?

Мальчики онемели! Лица их вытянулись, нервы напряглись, кончики пальцев, которыми они вцепились в скамью лодки, побелели. Кинуться бы на этого итальяшку, показать ему, кто такой Сталин! Сталин — вождь всех народов! Сталин в Москве! Сталин вам ещё покажет!

Мальчики задыхались от ненависти. А итальянец, посмеиваясь, наслаждался их беспомощностью.

— А Гитлер карош?

Мальчики не шевелились. А лодка, с трудом преодолевая течение, медленно продвигалась вверх по реке. Итальянец не сводил глаз с друзей.

— А Муссолини карош?

Мальчики уже ничего не слышали и не видели.

От нервного напряжения звенело в ушах, на глаза наворачивались слёзы. Время для них остановилось. Они не заметили, как итальянец повернул лодку к берегу и как она с шумом врезалась в песок. Резкий толчок вывел их из оцепенения. Они подняли головы и в упор смотрели на итальянца. А он вышел из лодки, повернулся к ним, наклонился к ним и негромко, но довольно отчётливо по слогам произнёс: — Все они ду-ра-ки!

Двадцать копеек

Бабушкины дворы манят к себе уютом, покоем, умиротворением и вседозволенностью.

Бабушки — наши ангелы-хранители. Они, когда следует, пожурят нас, когда нужно — защитят.

Бабушкин двор — особый удивительный мир. В нём заключена вся вселенная.

Андрей часто и надолго уходил со своего двора к бабушке. Бывало, мать едва только успеет спросить: — Ты куда? — как его уж и след простыл.

Идти к бабушке и не далеко, и не близко. Не то, чтобы совсем рядом. Надо сбежать вниз по своей улице на другую, на которой с раннего утра и до полуночи звенят трамваи, пройти три-четыре остановки и подняться вверх — там живёт бабушка.

Этот путь Андрей всегда проделывает пешком. Конечно, очень хочется хотя бы разок-другой проехать трамваем, но что поделаешь: карманы его штанов всегда пусты. Андрей не отчаивался. Ноги молодые, крепкие — выдержат! А что солнце немилосердно печёт, так надо держаться другой стороны улицы и всё!

Как-то раз Андрей так заигрался в бабушкином дворе, что не заметил, как солнце переместилось с южной стороны на западную. Надо быстренько возвращаться домой, там, небось, уже беспокоятся.

Как ни спешил Андрей по булыжной мостовой, время шло ещё быстрее. Дразня и весело позванивая, его обгоняли трамваи, поднимая и увлекая за собой клубы пыли. С мальчишеской грустью глядел Андрей вслед шустрым вагонам.

Солнце остановилось над горизонтом и приготовилось медленно уйти на покой. Его косые лучи удлинили тени деревьев и домов. Длинная тень увязалась за тощей фигурой Андрея.

Вдруг Андрей заметил, что прямо перед ним что-то блеснуло. Он наклонился, чтобы рассмотреть, что это? Двадцать копеек «орлом» вверх — на счастье! Совершенно новенькие двадцать копеек!

Это на царских монетах был двуглавый орёл — герб Российской империи, теперь его заменил герб Советского Союза, но всё равно эту, оборотную, сторону монеты по старинке называют «орлом».

— Я за пятнадцать копеек проеду трамваем, да ещё пять копеек сдачи будет! — ликовал Андрей.

Вот как раз остановка, а вот, кстати, и трамвай!

Степенно, с чувством собственного достоинства, вошёл Андрей в вагон, направился навстречу кондуктору и оплатил проезд. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда Андрей протянул зажатую в кулаке монету: «Пусть думают, что таких монет у меня целый карман!»

Андрей взял билет, взглянул на его порядковый номер — счастливый ли? — и сел на свободное место.

Но тут Андрей осознал, что ехать-то ему всего одну остановку! Надо выходить!

«Ещё чего! Отдать пятнадцать копеек и выходить! Не-е-ет! Дудки! Поеду до следующей».

Следующая остановка не заставила себя ждать. Выходить же из вагона Андрей раздумал окончательно.

«Всё ж таки пятнадцать копеек отдал! Поеду дальше»!

Так он доехал до конечной остановки и, выйдя из вагона, с огорчением отметил, что теперь он в три-четыре раза дальше от своего дома и что возвращаться ему не на чем, в кармане всего лишь потускневший пятак, и что этот длинный путь, хочешь не хочешь, а идти придётся пешком.

Солнце уже скрылось за горизонтом, и начало быстро темнеть. Делать нечего. Двадцать копеек на дороге валяются нечасто, идти надо всё равно, и Андрей не стал терять и без того потерянное время.

Он быстро шёл тротуаром широкой асфальтированной улицы, с любопытством посматривая по сторонам. Его взгляд всё чаще останавливался на окнах высоких домов, в которых зажигался электрический свет.

Когда Андрей вышел на свою улицу, было уже совсем темно.

Голодный, обессиленный, он едва держался на ногах.

Вот и родной, такой желанный двор!

Андрею, конечно, достанется, не столько от отца, сколько от матери.

А, завтра? Завтра Андрей снова пойдёт к бабушке.

Без трамвая. А пять копеек, полученные на сдачу, будут в кармане его штанов до тех пор, пока где-то случайно не выпадут.

Последняя надежда

А. Кравченко

От этого места за городом до нашей дачи, официально именуемой садово-огородным участком, рукой подать.

Воскресный осенний день был пасмурным, но тёплым. Шёл мелкий дождичек. Такой мелкий, что его можно было не замечать, однако, я, выйдя из автобуса, раскрыл зонт и пошёл на дачу.