Джон Голсуорси - Из сборника Форсайты, Пендайсы и другие Страница 5

"Я проучу эту гадину". Мстительные слова никак не вязались с этим законсервированным покоем. Нет, этим субъектом все еще владеет страсть, которая двадцать лет назад привела его сюда, на край земли, страсть, которая гнала его вперед, заставляя источать кровь из камней и воду из песка. Именно эта вдохновенная страсть населяет людьми иссохшую пустыню, создает промышленность, словно воду из колодца, добывает деньги. До его слуха донеслось тихое, сладостное посвистывание чернокожего, который играл на дудочке, сделанной из раковины; слышался жесткий, металлический шорох листьев эвкалипта, где-то вдали затихал жуткий вой динго. Ирландский терьер, которого томила жажда, лизал Керситеру руку сухим языком. Было по-домашнему уютно; ему вспомнился маленький Уотнот. Дня через два субъект в темно-синей рубашке поведет его к воде, скрытой в туманной дали, а пока - сон, грезы.

III

От последней овцы, которую они видели три дня назад возле усадьбы Дикона, теперь осталось одно воспоминание; травы уже не было; не было и никакой тени, кроме той, что отбрасывали они сами. Они выходили в сумерках и шли всю ночь, а когда поднимавшееся солнце укорачивало их тени, укладывались под навесом из тонкой в желтую и красную полоску парусины, натянутой на две тонкие стальные стойки, косо забитые в песок. Когда солнце поднималось выше, чернокожий вылезал из-под своего мула и передвигал одну из стоек таким образом, чтобы между ними и виновником всех этих бедствий все время оставалась рассеивающая лучи парусина. Задыхаясь от зноя, они понемножку спали, понемножку ели, неторопливо посасывали лимон, маленькими глотками пили свои порции воды, а их лошади, чернокожий и вьючные мулы, освобожденные от сбруи, дремали под палящим солнцем. Пройдет еще один день, и чернокожий, вьючные мулы, кожаные мехи с водой и все прочее останутся позади, а они двое с мехом воды на каждого совершат бросок вперед. Керситер испытывал муки немолодого горожанина, но был охвачен необычайным воодушевлением. Ночной воздух был прохладен, и мысль о приближении к воде действовала не менее возбуждающе, чем слова любого из когда-либо изданных им проспектов. Прислушиваясь к шороху шагов в безмолвии пустыни, глядя на безобразные тени, плывущие по освещенному луною песку, он то и дело принимался сочинять обращения к публике: "Эта приятная сельская местность, с ее превосходным климатом и неслыханно плодородным... э-э-э... песком, нуждается лишь в воде, чтобы сравниться с Месопотамией времен халдеев... Здесь, в... э-э-э... в каком-нибудь месяце езды от Лондона, мы имеем возможный район колонизации для нашего избыточного населения, новую область, которая по своей продуктивности может соперничать с любой равной ей по размерам полосой земли в Британской империи. Одни только помидоры... Мы обращаемся с этим призывом не столько из коммерческих, сколько из патриотических соображений..." Нет, от этого отдает сантиментами; держись ближе к карману - даже во время войны акционеры требовали дивидендов. Капиталовложение есть капиталовложение. "Тщательные изыскания, - мысленно продолжал он, - убедительно показали, что при надлежащей обработке земли возможности беспредельны. Узкоколейная железная дорога к замечательной естественной гавани Барагавулла..." Тут его лошадь вдруг резко нагнула голову, и Керситера бросило вперед к ней на шею; раньше она ничего подобного не делала, - может быть, она прислушивается? Выпрямившись в седле, Керситер, несколько взволнованный, вперил взор в Южный Крест. Просто удивительно, как Дикон вглядывается в эту пустоту, где нет ни единой тропинки, ни единого деревца, ни единого холма! Быть может, он чует эту далекую воду? С тех пор как они выехали, он почти не раскрывал рта, и Керситер вспомнил, как его словоохотливый проводник в Аризоне говорил: "Когда я прокладываю путь в пустыне, мне не до разговоров, нет, сэр". Странно, что молчание укрепляло в Керситере уверенность, хотя до сих пор ему было известно, что в промышленности уверенность зависит от потока слов.

На четвертое утро песок стал серее и показались редкие заросли кустарника. Они раскинули лагерь возле небольшого источника солоноватой воды, от которого во все стороны расходились следы динго.

- Отсюда мы начнем свой поход, - сказал Дикон, когда они остановились. - Постарайтесь хорошенько выспаться, это будет вам полезно. Стойки мы возьмем с собой, а веревки я оставил там. Ночь проведем в пути, днем будем работать, а на вторую ночь поедем обратно. Воды, которую мы можем увезти с собой, нам хватит только-только. Ровно тридцать одна миля на юго-юго-восток.

Керситер спал мало - кустарник кишел мухами, муравьями, даже бабочками, и ему было страшно. Углубиться в пустыню с запасом воды, едва достаточным, чтобы не умереть от жажды! Допустим, что он отстанет от Дикона, или чернокожий во время их отсутствия снимется с лагеря со всем снаряжением, или динго, которые приходят сюда на водопой, сожрут мулов, или разразится одна из тех страшных песчаных бурь, о которых с таким ужасом рассказывал Дикон! Допустим... допустим сотню всевозможных случайностей! Сладкие воспоминания об его квартире, где годами ничто не менялось, о финансовом отделе "Таймса", о маленьком Уотноте и о других устойчивых вещах, вместе со страхом, с палящим солнцем и укусами муравьев, не давали ему уснуть.

Всякий раз, когда он открывал глаза, он видел, что Дикон, скрестив ноги, сидит, уставившись в пустоту, словно мусульманин, обративший все свои помыслы к Мекке. За двадцать пять лет, посвященных добыванию денег для промышленности в Британской империи, он никогда еще не знал такой мучительной тревоги. А ведь это лишь только начало - впереди будут часы еще более мучительные! Его все сильнее и сильнее подмывало сказать Дикону: "Мне очень жаль, но я себя плохо чувствую и вынужден подождать вас здесь". О, если б он только догадался перед отъездом опустить градусник в горячую воду, чтобы температура на нем поднялась до 106 градусов, и взял его с собой! Но увы! У него не было ни малейших признаков жара. Даже суставы перестали ныть, и, весь искусанный и обросший, он чувствовал себя на редкость здоровым и крепким. Нет! Основанием для его отказа должна послужить ненадежность этого предприятия. Он должен очень спокойно сказать: "Теперь, когда я увидел природу этой страны, я чувствую, что дальше идти бесполезно; вы никогда не сможете достать денег для эксплуатации такой забытой богом пустыни. Для этого потребовалась бы пылкая вера ранних христиан. А у вкладчиков нет ничего общего с ранними христианами". По правде говоря, он вовсе не был так уверен в этом - ему были известны случаи, когда люди верили в чудо, если им его надлежащим образом преподносили. Однако преподнести надлежащим образом подобную пустыню просто невозможно - ведь она еще суше, чем Аризона! Дважды он поднимался со своего ложа, облизывал пересохшие губы для отчаянного усилия, но вид этого неподвижного, желтолицего субъекта в темно-синей рубашке, сознание того, что этот одержимый мечтатель отмахнется от его слов, как от жужжания мухи, действовали на него угнетающе, и он снова ложился в ожидании более подходящего момента. Но он все равно это сделает - он твердо решил ни за что не пускаться в эту безумную авантюру...

В шесть часов они двинулись в путь. Они ехали обычным шагом, и у каждого к седлу был крепко приторочен сзади кожаный мех с водой. Когда солнце склонилось к закату, шаг перешел в характерный аллюр пустыни - бег вприпрыжку. День угасал в сиреневых и опаловых тонах; несколько минут пустыня переливалась ярким дрожащим блеском, затем все погрузилось во тьму, и только звезды освещали им путь. С первым дыханием ночной свежести Керситер странным образом вновь преисполнился оптимизма с какой-то даже лирической ноткой... "Только тот, кто видел красоту пустыни в часы заката, кто упивался прозрачным нектаром ночного воздуха, может представить себе этот... э-э-э... удивительный ландшафт..." Не годится, британской публике не нужно никаких иностранных слов! "...Это нечто совершенно своеобразное. Здесь не бывает болезней". Незачем добавлять: "А также людей..." - это само собой понятно тем, кто умеет читать между строк, ну, а тот, кто не умеет, - что ж, ведь от этого в большой степени зависит добывание денег. Он тронул лошадь каблуком. Через три часа от кустарника не осталось и следа, кругом снова простирался чистый песок. Керситер надеялся, что подковы их лошадей оставляют глубокие следы. Вдали от темных силуэтов вьючных мулов, от звона их колокольчиков, от таинственных криков чернокожего этот поход в беспредельность вызывал чувство гордости и в то же время страха. Он выдержал, он доведет дело до конца! Он представил себе, как маленький Уотнот широко открывает свои круглые глаза, слушая его рассказ об этой тьме, об этом одиночестве. Надо непременно рассказать ему о мерцании звезд, о призрачном цвете песка, о мертвом безмолвии! А этот человек, который прокладывает путь вперед с огромным кожаным мехом у седла, - нелепая фигура, напоминающая какой-то первобытный кувшин на двух движущихся ножках. Они с Диконом скачут сквозь звездную тьму, сквозь враждебную пустоту, словно духи воды, которые спешат на помощь своей родной стихии! Лошадь его опять резко нагнула голову. Притороченный сзади мех с водой начал колотить его по спине. Мысли сразу переменили направлениеего внезапно охватил страх. Почему бы Дикону хоть изредка не заговорить, не нарушить это ужасное безмолвие, это ощущение, будто душа отделяется от тела и бродит в пустоте, утратив всякую связь с реальностью! Но, может быть, это и есть реальность, а все, что он знал до сих пор, было нереально? Такая жуткая мысль еще ни разу не приходила ему в голову. Остаться наедине с первозданным источником денег - с еще не возделанной землей, превратиться в одинокого кочевника вроде этих чернокожих или даже вроде динго! Мысли его мучительно путались. Как бесконечно далеко от этой не тронутой человеком пустыни до Лондона! Вода! Месопотамия - в давние времена пустынная полоса меж двух рек; позже орошенная и возделанная земля, и на ней самые могучие, самые многолюдные города древности; ныне опять безводная и невозделанная пустыня! Вода! Не удивительно, что мираж является в образе воды, воды всюду и везде, но ни капли нельзя выпить! Хитрая штука эта вода - лучше всего иметь с ней дело в связи с капиталом. Он вспомнил два-три случая, когда он разводнял акционерный капитал, причем с определенной выгодой.