Сэмюэл Беккет - Недовидено недосказано Страница 5

На лицо еще ложатся последние лучи. Но оно остается таким же бледным. Таким же холодным. По касательной к горизонту замирает заходящее солнце на время пока длится это изображение. Это значит земля летит кувырком. Кажется тонкие губы уже никогда не разожмутся. Над очерчивающими рот костями — недонамек на плоть. Едва ли на этой сцене разыгрывалось когда-то зрелище поцелуев полученных и возвращенных. Или только полученных. Или только возвращенных. Главное запомнить тончайший изгиб в углах губ. Улыбка? Возможно ли это? Тень старинной улыбки[18] проступившая наконец раз и навсегда. Словно рот недополуувиденный в последних лучах которые внезапно ее покидают. Вернее это она их покидает. Уходит назад в темноту улыбаться вечно. Если это вообще улыбка.

Если присмотреться к этому рту под защитой от света он преобразится. Необъяснимо. Ничуть не меняются губы. Так же сжаты. Та же неплотно сомкнутая полоска плоти. Даже в углах губ та же неуловимая небрежность. Словно улыбка если это улыбка живет там всегда. Ни больше ни меньше. Меньше! И все-таки уже другая. Ничуть не изменился этот рот и все-таки улыбка уже другая. Правда и то что свет обманчив. Особенно свет заката. Такая неудача. Правда и то что глаза недавно вперенные в невидимую планету теперь закрыты. На другие невидимости время которым еще не пришло. Вот наконец объяснение. Та же самая улыбка выявленная когда глаза широко раскрыты меняется если они закрыты. Хотя между тем и другим взглядом губы нисколько не шевельнулись. Ладно. Но в каком направлении меняется? Что теперь с этой улыбкой коль скоро с ней что-то чего не было раньше? Или чего больше нет что было? Хватит. Оставь.

Позже немало зим приходят опять. Много позже той же зимой бесконечной. Бесконечное зимнее сердце. Слишком рано. Вот она вновь такая же как была когда ее покидали. Там где. По-прежнему или вновь. Закрытые глаза в темноте. В темноте. В их темноте. На губах та же миллионная доля улыбки если это улыбка. Словом живая как умеет она одна ни больше ни меньше. Меньше! Сравнительно с настоящим камнем. Не меньше печали в состоянии мест на первый взгляд недоувиденных вновь. За одним счастливым исключением: слуховые окошки более матовы. Свет еле-еле пробьется сквозь них если вновь будет свет. Зато вне дома успех. В смысле непрерывной ночи. Камень повсюду. Едва рассветает как уже и закат. Сбыли с рук все недовиденное недосказанное. Глаз изменился. И мутная его фантазия. Их изменило отсутствие. Недостаточно. Осталось только снова уйти. Или еще измениться. Слишком рано вернулись значит. Слишком мало изменились. Недостаточно посторонние. Всему недовиденному недосказанному. Потом снова вернуться. Нетвердые в том что нужно чтобы покончить со всем наконец. С ней с небесами с местами. А если еще рано снова уйти. Снова измениться. Снова вернуться. Если не помешают. Ах. И так далее. Пока не появятся силы покончить со всем наконец. Со всей дребеденью. В непрерывной ночи. Камень повсюду. Значит сперва уйти. Но сперва увидеть ее опять. Такую же как была когда ее покидали. И дом. Под изменившимся глазом пусть там тоже изменится все. Начнет меняться. Пусть до свидания. Потом уйти. Если не помещают. Ах.

Но вот внезапно ее здесь уже нет. Или она внезапно была покинута. Скорее стул прежде чем она возникнет опять. Медленно. Все углы. Каким единым словом назвать все перемены? Осторожно. Малейшим. Ах прекрасное единое слово. Малейшее. Она — малейшая. Та же но малейшая. Поэтому пусть глаз усердствует. Воистину освещение. Да и слова тоже. Несколько капель на худой случай и уже удушье. Короче недоговоря. Малейшая. Кончится тем что ее вообще не станет. Что ее и не было никогда. Божественная перспектива. Воистину освещение.

Внезапно хватает места для смутного воспоминания. Глаз вновь закрыт усталый от этого впечатления или вновь открыт или оставлен как был. Время всему вернуться. В конце концов славные первые повешенные вниз головой два черных плаща. Начинают вырисовываться очертания чего-то смахивающего на ящик но внезапно довольно. Смутное воспоминание! Между тем там все хуже чем на первый взгляд. Убогое ложе. Стул. Ларь. Люк. Только глаз изменился. Только глаз может их изменить. А пока все на месте. Нет. Крючок для ботинок. Гвоздь. Нет. Вот же они. Хуже чем когда бы то ни было. Неизменившиеся к худшему. Вперед на них первым делом глаз! Но сначала перегородка. Если ее убрать они будут убраны вместе с ней. Приглушить ее — и они приглушатся.

Наименее наверняка упрямый элемент среди всех. Смотреть один миг снова смотреть куда он исчез сам по себе. Так сказать сам собой. Глаз ни при чем. А появляется много позже и тоже сам по себе. Словно нехотя. По какой причине? По одной-единственной которую обнаружить нетрудно. По другим объявленным непонятными. И еще по одной которую далеко искать. Влечение сердца? Головы? Ад на двоих? Здесь начинается хохот погибших душ.

Довольно. Скорее. Скорее смотреть чтобы стул не совсем оказался вразрез со своим изображением. Минимально малейше. Не больше. Прекрасное начало по дороге к несуществованию так бесконечность стремится к нулю. Скорее сказать. А она? То же самое. Скорее ее отыскать. В этом черном сердце. В этом фальшивом мозгу.

Лист. Кончиками дрожащих пальцев. Надвое. Начетверо. Навосьмеро. Старые пальцы неистовствуют. Это уже не бумага. Каждая осьмушка отдельно. Надвое. Начетверо. А под конец ножом. Искрошить в клочки. В дыру. И за следующий. Белый, Скорее его зачернить.

Остается только лицо. Больше под одеялом ни следа. Во время осмотра внезапно шум. Его не прерывая пробуждается разум. Как это объяснить? И не доходя до этого как это сказать? Далеко позади глаза затевается розыск. Покуда бледнеет событие. Каким бы оно ни было. Но вот внезапно спеша на помощь оно оживает. И сразу бедствия имя расхожее ни на что не похожее. Очень скоро его укрепляет хотя возможно и ослабляет необычная томность. Томное бедствие. Два. Далеко от глаза поглощенного своим терзаньем всегда огонек надежды. По милости этих скромных первых шагов. А на второй взгляд развалины хижины. Одновременно взглядом уловить неуловимое лицо. Уже без малейшего любопытства.

Позже пока лицо сопротивляется вечно новый шум падения на сей раз сухой. Укрепленная сразу иллюзия что начинается всеобщий распад. Здесь великий скачок в то немногое что остается от будущего чтобы не медля больше сдулся этот воздушный шарик. До того мига из далеких времен когда окнам будет не хватать плащей а гвоздю крючка для ботинок. И вырвется вздох из груди: только-то и всего. Вздох что будет все полней и полней пока не подхватит все и не унесет. Всю дорогую рухлядь. Прежде чем быть обреченный быть всего-навсего вот этим и ничем иным. Вздох конца. Облегчения.

Скорее до срока еще две тайны. Хотя нет. Неожиданности. И еще. Насколько здесь голова ни при чем. И останется ни при чем. Прежде всего никаких больше занавесок без которых не чувствуется больше темнота. Запах конюшни приберечь для порога. Затем после колебаний вообще ничего там где было завешено. Ни следа этого безобразия. Почти ни следа. Одни карнизы с одной стороны. Слегка перекошены. И один с другой стороны совсем один гвоздь. Неизменный. Годный к повторному употреблению. По образцу своих доблестных предков. В вышеуказанном месте головы. Апрельский вечер. Снятие совершилось.[19]

Во все глаза впериться в лицо вот оно здесь без конца в недавнем будущем. Без конца недосмотренное ни больше ни меньше. Меньше! Вжавшееся в штукатурку оно бесспорно живет. Хотя бы недовершенностью своей белизны. И неприметными подрагиваниями по сравнению с истинным минералом. Мотив ободрения но зато упрямо опущены веки. В такой позе это вероятно рекорд. Во всяком случае такого еще никто не видал. Внезапно взгляд. Хотя ничто не шевельнулось. Взгляд? Сказано слишком мягко. Недосказано. Его отсутствие? Тоже нет. Неописуемый шар. Невыносимый.

Масса времени тем не менее две три секунды покуда радужная совсем исчезает поглощена зрачком. А склера или попросту белок на вид уменьшается вполовину. По меньшей мере меньше чем но какой ценой. Можно предвидеть очень скоро если ничего непредвиденного — две черные бездны как очки для души два сортирных очка. Здесь вновь возникают слуховые окошки бесполезно отныне мутные. Причем будь они прозрачны сквозь них струилась бы темная ночь или лучше просто тьма. Настоящая тьма где в итоге нечего видеть.

Отсутствие лучшее из благ и все же. Озарение значит на этот раз уйти навсегда а когда вернешься больше уже ни следа. На поверхности. Иллюзии. А если к несчастью опять уйти опять навсегда. И так далее. Пока больше уже ни следа. Навсегда. Вместо того чтобы дальше искать там где свершилась беда. Доискаться до какого-нибудь следа. Да только попробуй найди. Попробуй освободиться от этих следов. Иллюзии. Скорей иногда внезапное «да прощай» просто так наудачу. Хотя бы тому лицу. Его след упрямый.