Айн Рэнд - Идеал (сборник) Страница 5

– Примерно семьдесят миллионов людей, если судить по отчетам вашей билетной кассы.

– Ну, это да. Что в конечном счете и имеет значение. Они почитают ее, эти миллионы. Но в их чувстве нет восхищения. В нем нет преклонения поклонников. В нем скрыто нечто большее. Они боготворят ее. Не знаю, что и каким образом Кей Гонда проделывает над людьми, но она непонятным для меня способом добивается этого.

– A как ее поклонники отреагируют на… убийство?

– Но это же нелепо, мистер Пиккенс. Это невозможно. Разве можно хотя бы на миг поверить в то, что она способна на убийство?

– Никто не стал бы обращать внимание на эту новость, если бы мисс Гонда не исчезла.

– Однако, мистер Пиккенс, она никуда не исчезала.

– Так где же она?

– Мисс Гонда всегда предпочитает быть в одиночестве, когда готовится к съемкам нового фильма. Она сейчас находится в одном из своих пляжных домиков, вживается в новую роль.

– Где же?

– Простите, мистер Пиккенс, но мы не можем позволить, чтобы ее беспокоили.

– А если мы попытаемся найти ее. Будете ли вы препятствовать нам?

– Конечно же, нет, мистер Пиккенс. Мы не имеем даже малейшего намерения препятствовать прессе.

Моррисон Пиккенс поднялся и сказал:

– Вот и отлично, мистер Фарроу. Мы попробуем.

Мистер Фарроу тоже встал и сказал:

– Вот и отлично, мистер Пиккенс. Желаю удачи.

Моррисон Пиккенс был уже у двери, когда мистер Фарроу добавил:

– Кстати, мистер Пиккенс, если вам повезет, будьте так любезны, дайте нам знать? Понимаете ли, мы не хотим, чтобы нашу великую кинозвезду беспокоили, и…

– Понимаю, – ответил Моррисон Пиккенс, выходя из кабинета.

В приемной мистера Сола Зальцера, помощника продюсера, нервический секретарь мужского пола вспорхнул на ноги и запричитал:

– Но мистер Зальцер занят. Мистер Зальцер очень, очень занят. Мистер Зальцер находится в…

– Скажите ему, что это Курьер, – объявил Моррисон Пиккенс. – Возможно, в таком случае он найдет пару минут для нас.

Секретарь порхнул за высокую белую дверь и немедленно выпрыгнул из-за нее наружу, оставив створку открытой, и приветливо зачирикал:

– Входите же, мистер Пиккенс, входите же.

Мистер Зальцер расхаживал по просторному кабинету, украшенному портьерами из сиреневого бархата, портретами цветов и скотч-терьеров.

– Садитесь, – предложил он, не посмотрев на мистера Пиккенса, и продолжил свое шествие.

Моррисон Пиккенс сел.

Мистер Зальцер расхаживал, заложив руки за спину, в костюме синевато-стального цвета и при булавке с бриллиантом для галстука. Курчавые волосы сходились узким треугольничком на середине его белого лба. Прошествовав туда и обратно три раза, он рявкнул:

– Но это сущая чушь!

– Что именно? – спросил Моррисон Пиккенс.

– То, что вы хотите узнать. То, что вы, ребята, попусту тратя время, высасываете из пальца, а потом печатаете, потому как ничего лучшего не находится!

– Вы имеете в виду мисс Гонду?

– Да, я имею в виду мисс Гонду! И говорю только о ней и ни о ком другом! Я не стал бы тратить свое время на вас, если бы речь не шла о мисс Гонде! О, если бы только мы никогда не связывались с ней! Ничего, кроме головной боли, с тех пор, как она вышла на экран!

– Ладно вам, мистер Зальцер. Вы выпускали все ее ленты. И не могли не заметить в ней чего-то особенного.

– Вы о трех миллионах зеленых наличными за каждую картину? Их я вижу! Но действуйте, предложите мне лучшую причину.

– Ну, тогда поговорим о вашем следующем фильме.

– Что можно о нем сказать? Это будет самая лучшая, величайшая, – на этом слове мистер Зальцер остановился возле стола, чтобы стукнуть по нему кулаком, – и самая дорогая кинокартина, которую вам доведется видеть в своей жизни! Можете написать это в своей газете!

– Отлично, не сомневаюсь, что наши читатели будут рады узнать это. Кстати, им будет приятно узнать и ее… дату выхода на экраны.

– Послушайте, – сказал мистер Зальцер, останавливаясь на месте. – Это же чистая хрень! Чистая хрень, к чему вы ведете! Потому что она никуда не исчезала!

– Я этого не говорил.

– Ну, так и не говорите впредь! Потому что нам известно, где она находится, понятно?

– Я вовсе не намеревался задавать вам этот вопрос. Я собирался только спросить, подписала ли мисс Гонда новый контракт с вашей компанией?

– Подписала, не сомневайтесь. Конечно, подписала. Практически подписала. Словом, почти подписала.

– Значит, все-таки не подписала?

– Она намеревалась подписать его именно сегодня. То есть я хотел сказать, что она собирается сегодня подписать его. Она согласна. Все вопросы улажены… Ладно, скажу вам честно, – вдруг проговорил мистер Зальцер с ноткой такого личного отчаяния, которое на киноэкране покорило бы любого зрителя. – То, чего я боюсь, все это по поводу контракта, вот так. Она могла опять передумать, могла оставить нас в дураках.

– Но, быть может, это просто поза, мистер Зальцер? Подобные речи мы слышим от нее после каждой новой ленты.

– Ага? Посмотрел бы я на то, как вы посмеялись бы, два месяца поползав за ней на коленях, как пришлось ползать нам. «Я закончила сниматься в кино, вот что она говорит. – И этот сценарий, зачем и кому он нужен? Стоит ли снимать по нему фильм?» Нет! Мы предлагаем ей пятнадцать тысяч долларов за неделю, и она еще говорит, стоит ли этот фильм труда?

– Значит, вы думаете, что на сей раз она сбежала от вас? И вы не знаете, куда она удалилась?

– Не люблю я вас, газетчиков, – с разочарованием проговорил мистер Зальцер. – И вот почему я никогда вас не любил: я открываю вам душу, делюсь всеми сокровенными переживаниями, a вы снова заводите свою прежнюю баланду.

– Так вы не знаете, где она сейчас находится?

– О боже, какая фигня! Мы знаем, где она. У своей тетки, старухи тетки из Европы, больной тетки… она отправилась в пустыню погостить у нее на проклятущем ранчо. Понятно?

– Угу, – молвил Моррисон Пиккенс, вставая. – Конечно, понятно.

Ему не нужно было предупреждать о своем приходе Клер Пимоллер, звезду «Фарроу филмс», писавшую сценарии всех фильмов Кей Гонды. Он просто вошел к ней. Клер Пимоллер всегда была рада прибытию представителя прессы. В данный момент она восседала на длинном и невысоком диване в стиле модерн.

Место, на коем она сидела, не озаряли своими лучами никакие театральные прожектора; однако казалось, что она находится на освещенной сцене. Одежда ее обладала гармоничной элегантностью модерновой стеклянной утвари, подвесных мостов, трансатлантических гидросамолетов. Она казалась последним словом великой цивилизации – строгим, чистым, мудрым, обращенным, пожалуй, к самым тончайшим… глубочайшим проблемам жизни. Однако на диване восседала только плоть Клер Пимоллер; душа ее обреталась на стенах собственного кабинета, заклеенных увеличенными фотографиями иллюстраций из ее журналов. На снимках этих нежные девы обнимали крепких и надежных молодых людей, младенцы взирали на заботливые родительские руки, изымавшие их из колыбели, а лики старых леди могли бы подсластить чашку самого крепкого черного кофе.

– Мистер Пиккенс, – молвила Клер Пимоллер, – невероятно рада видеть вас. Чудесно, просто великолепно, что вы заглянули ко мне. У меня есть для вас очень занимательная история. Я как раз думала, что общество никогда на самом деле не понимало психологического влияния тех мелких моментов, происшедших в детстве писательницы, которые в итоге определили ее будущую карьеру. То есть мелочей… Понимаете ли, мелочи – вот что по-настоящему существенно в жизни. Например, когда мне было семь лет, помню, однажды я увидела бабочку с поломанным крылышком, и это заставило меня подумать о…

– Кей Гонде? – вставил Моррисон Пиккенс.

– Ох, – проговорила Клер Пимоллер, прежде чем поджать тонкие губы. А потом снова шевельнула ими и произнесла: – Так вот по какому поводу вы явились ко мне…

– Я бы сказал, мисс Пимоллер, что вы должны были бы догадаться об этом… сегодня-то.

– А вот и не догадалась, – проговорила Клер Пимоллер. – Никогда не считала, что мисс Кей Гонда является единственной интересной темой на свете.

– Я только хотел спросить у вас, что вы думаете обо всех этих слухах по поводу мисс Гонды.

– Ни на минуту не задумывалась об этом. Мое время слишком дорого стоит.

– А когда вы видели ее в последний раз?

– Два дня назад.

– А случайно не третьего мая?

– Да, именно третьего мая.

– Но быть может, вы заметили нечто особенное в ее поведении?

– А когда в ее поведении не было чего-то особенного?

– А не хотите ли рассказать мне о вашей встрече?

– И в самом деле хочу. A кто не захотел бы на моем месте? В тот день я проехала за рулем весь путь до ее дома, чтобы обсудить наш новый сценарий. Очаровательная история, очаровательная! Я говорила и говорила, час за часом. А она сидела как изваяние. Не то чтобы слова, звука не произнесла. Повседневности, обыденного, простоты… вот чего в ней нет. И тонких чувств. Никаких! Никакого внутреннего ощущения великого братства людей. Никакого…