Джордж Элиот - Мельница на Флоссе Страница 5

Мистер Райлэ остановился на минуту, между тем, мистер Теливер, совершенно-убежденный в достоинстве духовного наставничества, готовился внутренне, как он скажет мистеру Стеллингу: «Хочу, чтоб мой сын знал арифметику».

– Видите, мой любезный Теливер, продолжал мистер Райлэ: – когда вы имеете дело с совершенно-воспитанным человеком, каков Стеллинг, он возьмется учить, чему хотите. Если работник знает, как владеть своим инструментом, то он сделает одинаково хорошо и раму, и дверь.

– Что правда, то правда, – сказал мистер Теливер, окончательно убежденный, что духовные должны быть лучшие учители.

– Пожалуй, я скажу вам, что я сделаю для вас, объявил мистер Райлэ: – это я сделаю не для всякого. Я повидаюсь с тестем Стеллинга, или напишу ему несколько строчек, когда вернусь в Брассиг, и скажу, что вы желаете поместить своего мальчика к его зятю. Стеллинг напишет вам тогда и изложит свои условия.

– Да ведь это еще не к спеху – не так ли? – сказала мистрис Теливер: – надеюсь, мистер Теливер, вы не пожелаете, чтоб Том поступил в свою новую школу прежде Иванова дня. Он начал в академии с Благовещения: видите, много вышло из этого добра.

– Эй, Бэсси! не вари пива на Михайлов-день из худого солода: плохой выйдет запас, – сказал мистер Теливер, подмигивая и улыбаясь мистеру Райлэ с естественною гордостью человека, которого милая супруга была заметно ниже его по уму. – Но что правда, то правда: время еще терпит. Здесь вы напали на дело, Бэсси.

– А лучше не откладывать бы далеко, – сказал мистер Райлэ спокойно. – Стеллинг может получить предложение от других; а я знаю, он не возьмет более двух или трех нахлебников, да и то едва ли. Будь я на вашем месте, я бы разом сговорился с Стеллингом. Нет необходимости отдавать мальчика прежде Иванова-дня, но я был бы спокоен и уверен, что никто не забежит прежде меня.

– А что ж, и то правда, – сказал мистер Теливер.

– Отец, перебила Магги, которая незаметно подошла к локтю отца и слушала с разинутым ртом, держа вверх ногами свою куклу и придавливая ее нос о кресло: – отец, а далеко это, куда отдадут Тома? Поедем ли мы когда-нибудь повидаться с ним?

– Не знаю, моя девочка, – сказал отец нежно. – Спроси мистера Райлэ: он знает.

Магги вдруг повернулась к мистеру Райлэ и сказала:

– Как далеко это, сэр?

– О, очень далеко! – ответил тот джентльмен, который был того мнение, что с детьми всегда должно говорить шутя, если только они Благонравные дети. – Вам придется запастись семимильными сапогами, чтоб попасть к нему.

– Это пустяки! – сказала Магги, надменно встряхивая головой и отвертываясь, со слезами на глазах.

Она стала не любить мистера Райлэ: очевидно, он считал ее пустою, глупенькою девочкой.

– Перестаньте, Магги, постыдились бы расспрашивать и тараторить, – сказала мать. – Пойдите, сядьте на вашу скамеечку, да молчите. Но, прибавила мистрис Теливер, которой опасения были также возбуждены: – так ли это далеко, чтоб я сама не могла стирать и чинить его белье?

– Всего миль пятнадцать, – сказал мистер Райлэ. – Вы спокойно можете туда съездить и вернуться в один день. Да и Стеллинг человек радушный, приятный; он будет рад, если вы у него останетесь.

– Да для белья-то, я думаю, это слишком далеко, – сказала мистрис Теливер печально.

Появление ужина кстати отложило это затруднение и избавило мистера Райля от труда придумывать для него какое-нибудь решение; а этот труд он непременно взял бы на себя, потому что, как вы видите, он был человек очень обязательный. И действительно, он дал себе труд отрекомендовать мистера Стеллинга своему другу Теливеру, но не ожидал себе от того никакой положительно-определенной выгоды, хотя некоторые легкие признаки могли бы обмануть чересчур остроумного наблюдателя. Ничто так часто не вводит нас в заблуждение, как остроумие, если да нападет оно не на тот след; остроумие, убежденное, что люди действуют и говорят из каких-то особенных побуждений, всегда имея в виду предположенную цель, Конечно, даром тратит свои силы в этой воображаемой игре. Интригующая жадность, глубоко-задуманные планы, чтоб достичь эгоистической цели, изобилуют только на сцене театров. Многие из наших собратий неповинны в них, потому что они требуют слишком напряженного действия ума. Легко напакостить своему ближнему и без такого труда: мы часто это можем делать, лениво поддакивая, лениво недоговаривая, тривиальною ложью, в которой мы сами не можем дать отчета, мелким мошенничеством, примиряемым мелкою расточительностью, неловкою лестью и топорными намеками. Большая часть нас побирается в этом случае насущным хлебом, чтоб удовлетворить небольшому кружку непосредственных желаний; мы бросаемся на первый кусок, чтоб насытить это голодное отродье, и редко думаем о сохранении семян, или об урожае следующего года.

Мистер Райлэ был человек деловой и неравнодушный к своим интересам, но он также был более под влиянием мелких побуждений, нежели дальновидных планов. Он не имел никакой сделки с его преподобием Вальтером Стеллингом, напротив, он очень мало знал этого магистра, и каковы были его способности: может быть, недовольно, чтоб так горячо рекомендовать его своему другу Теливеру. Но он полагал, что мистер Стеллинг был отличный классик; ему это – сказал Гадсби; а двоюродный брат Гадсби был наставником в Оксфорде; мнение его имело, следовательно, лучшее основание, нежели даже его собственное наблюдение, потому что, хотя мистер Райлэ и получил классическую полировку в медпортской гимназии и знал латынь вообще, но его пони мание латыни в частности было очень недостаточно. Нет сомнение, соприкасание с «de Senectute» и четвертою книгою Энеиды, в отроческие годы оставило некоторый аромат; но его нельзя было уже признать за аромат классический: он только еще высказывался в высшей окончательности и особенной силе аукционирного стиля. Потом Стеллинг был оксфордский молодец; а люди оксфордские бывают всегда… нет, нет! это кембриджцы бывают всегда хорошими математиками. Но человек, получивший университетское образование, Конечно, может учить всему, чему хотите; особенно же такой человек, как Стеллинг, который – сказал речь на политическом обеде в Медпорте, и так мастерски, что все говорили: «этот зять Тимпсона удалой малый!» От медпортского уроженца, жившего еще в приходе св. Урсулы, должно было ожидать, что он не пропустит случая сделать одолжение зятю Тимпсона, потому что Тимпсон был человек полезный и с влиянием в приходе; всегда у него было много дела, которое он умел передать в хорошие руки. Мистер Райлэ любил таких людей, оставя даже в стороне деньги, которые, Благодаря их здравому суждению, попадали из карманов менее достойных в его собственные; и ему было бы приятно сказать Тимпсону, возвратясь домой: «Я заручил хорошего воспитанника вашему зятю».

У Тимпсона было также много дочерей; мистер Райлэ сочувствовал ему: кроме того, лицо Луизы Тимпсон, с ее светлыми локонами было таким знакомым ему предметом: в продолжение пятнадцати лет каждое воскресенье он видел его в церкви над дубовою скамьею, что, естественно, ее муж должен быть хорошим наставником. Наконец, мистер Райлэ не знал и другого учителя, которого он мог бы рекомендовать предпочтительно: отчего же не рекомендовать Стеллинга? Его приятель, Теливер, спрашивал у него совета: это так неприятно, в дружеских отношениях, сказать, что вы не можете дать никакого совета. А если вы даете совет, то это должно делать с видом убеждение и совершенного знание дела. Мнение делается вашим собственным, когда вы произносите его, и, естественно, вы увлекаетесь им. Таким-образом, мистер Райлэ, зная, что худого ничего не было назвать Стеллинга и, желая ему добра, отрекомендовал его; но потом он стал думать уже с восторгом про человека, отрекомендованного им, и проникся скоро таким горячим интересом к предмету, что если б мистер Теливер, в заключение, отказался отдать Тома Стеллингу, то мистер Райлэ стал бы считать своего друга Старого Завета ослино-упрямым малым.

Если вы станете сильно порицать мистера Райлэ, зачем он рекомендовал на таких шатких основаниях, то я должен вам сказать, что вы слишком строго к нему. Почему требовать, чтоб аукционист и оценщик, тридцать лет назад забывший свою школьную латынь, был гораздо совестливее многих ученых джентльменов, даже при настоящих успехах морали?

Кроме того, человек, у которого есть лимфа доброты, едва ли может удержаться, чтоб не сделать доброго дела; а нельзя же в одно время быть добрым для всех. Природа сама иногда помещает очень неприятного паразита на животном, к которому она, впрочем, не чувствует особенной неприязни. Что ж? мы удивляемся ее заботливости о паразите. Если б мистер Райлэ отказался рекомендовать, не имея на то достаточного основание, то он не доставил бы Стеллингу выгодного воспитанника; а для преподобного джентльмена это было бы не вовсе приятно. Подумайте также, что он лишил бы себя всех этих приятностей: быть в дружбе с Тимпсоном, дать совет, когда у него спрашивали, внушить своему приятелю Теливеру большое уважение к себе, сказать что-нибудь и сказать это назидательно, и тысячи других неуловимых элементов, которые, в соединении с теплотою камина и грога, примиряли мистера Райлэ с его совестливостью на этот случай.