Ковелер Ван - Запредельная жизнь Страница 50

И тут во мне ожило стершееся за годы воспоминание. Может быть, весь путь, который я прошел со вторника, вел меня назад, в май 1989 года... В тот год я сам встретился с духом. Я, конечно, пустил в ход здравый смысл, списал все на свое желание поверить в то, чего на самом деле не было, и мало-помалу начисто забыл. Однако семь лет назад, на берегу Средиземного моря, мне единственный раз была протянута рука из потустороннего мира, к которому я теперь принадлежу... Если розовая вилла еще цела и тогдашняя девушка-призрак - вот кто легко вступал в общение с любым случайно подвернувшимся человеком - все еще там, то я наверняка найду ход на небо.

Это было наше первое летнее путешествие, Фабьена непременно захотела воспользоваться трейлером, чтобы папа видел, что его свадебный подарок пригодился. Я выбрал наудачу - четырехзвездочный кемпинг в Жуан-ле-Пене. Однако сумасшедшие цены ничем не оправдывались, единственной имевшейся в наличии роскошью были автомобили постояльцев. Я с тревогой замечал, что, помимо нежных словечек и болтовни по поводу кухни, игры в мяч или музыкальных групп, мне в общем-то не о чем говорить с Фабьеной. А тут еще она по сто раз на дню спрашивала: "О чем ты думаешь?" Я думал о холстах и мольберте, оставленных в Эксе, чтобы освободить место для нее. И знал, что она думает о раскаленных летним солнцем опущенных железных шторах на витринах нашего магазина с табличкой "Закрыто на каникулы". Она чувствовала себя такой же неприкаянной без клиентов, как я - без своих кистей. Пожертвовав друг для друга каждый своим индивидуальным счастьем, мы оба были несчастны и составляли гармоничную пару.

Как-то раз я пошел выбросить мусор. Контейнеры стояли в жидком сосняке на дальнем конце пляжа. Меленький белый песок ласкал босые ступни, покалывание сухих сосновых иголок унимало мигрень, звуки за спиной становились все тише. Я погружался в траву и зелень, как купальщики там, на пляже, в морские волны. Даже птицы смолкали, когда я проходил рядом.

Сосны кончились, пошел подлесок погуще, редкие стволы пальм и эвкалиптов были оплетены жимолостью и плющом, на колючках боярышника остались висеть клочья пластиковых пакетов. Пляжные крики окончательно утонули в населенной странным шуршанием тишине - насекомые и змеи укрылись здесь от толчеи кемпинга. Было что-то успокоительное и затягивающее в этих пышных зарослях, и я шел все глубже. С каждым шагом усиливалось впечатление неожиданных так близко от пляжного многолюдья джунглей и какой-то неопределенной опасности, и от этого подмывало бежать, позабыв обо всем на свете.

Вдруг на очередном повороте тропинки или, вернее, извилистой просеки в колючих кустах показался увитый плющом дом. Розовая штукатурка выцвела и потрескалась. На обшарпанной террасе стоял старомодный шезлонг с обвисшим от дождей полотняным сиденьем. На подлокотник была надета старая, но целехонькая соломенная шляпа. Плитка на полу потрескалась, паркет рассыпался, двери и черепица с крыши сорваны запасливыми людьми. Посреди гостиной выросла акация. Однако в комнате была и обстановка, как будто упрямый скваттер пытался восстановить в развалинах прежний антураж. Перед камином с выломанной решеткой, где на куче пепла лежали две-три черные головешки, скособочилось вольтеровское кресло. Рядом стоял низкий столик с кипой женских журналов пятидесятых годов. Почти новые бархатные занавеси обрамляли единственное уцелевшее окно.

Я замер под пологом налитых светом листьев, приглядываясь и прислушиваясь в поисках кого-то, чье присутствие было явно ощутимо. Ни одной паутины в этом заброшенном жилище. Разграбить дом могли и неделю назад, навести уют - тоже. Но акации было не меньше десяти лет. Я подошел и хлопнул ладонью по клеенчатой обивке кресла - пыли вылетело самая малость. Неужели кто-то недавно прибирался в этих руинах? Тут мое внимание привлекла полуразрушенная лестница - я явственно слышал нараставшее поскрипывание. И сколько бы я ни твердил себе, что это деревянные балки рассыхались и трескались под палящими солнечными лучами, рациональное объяснение не сходилось с распиравшим грудь тайным трепетом.

Прижимаясь к перилам, я стал вдоль стенки подниматься по краю ступенек. Какой-то вандал расколотил их кувалдой - из мести или чтобы преградить путь наверх. Я все сильнее ощущал некий зов, мягкий, но настоятельный. Перекрывая тяжелый дух гнилого дерева и остывшего пепла, витал нежный аромат духов.

Лестница вела в пустую комнату, где распустила крону акация. В конце коридора со сломанными половицами была дверь, тоже единственная, за ней - спальня с узкой кроватью, покрытой розовым стеганым одеялом. На полированном комоде стоял старый флакон духов без пробки и лежала овальная черепаховая щетка с запутавшимися в ней черными волосами. Я взял щетку, закрыл глаза и глубоко вдохнул, чтобы из дурманящего цветочного запаха возникло видение,

И в тот же миг я ее увидел. В белой до полу рубашке она стояла, прислонясь к стене, и заслоняла лицо локтем. Я ощутил леденящий страх. Не свой - ее. На меня нахлынули впечатления: опасность, близость врагов, обыск, разгром, арест... Я открыл глаза - при свете дня наваждение рассеялось. Ни запаха, ни чувства, что здесь кто-то есть. Что-то подталкивало меня поскорее уйти. Словно внутренне внятная просьба, призыв подождать, отложить удовольствие, обещание встречи...

В тот же день Фабьена сильно поранила ногу об острый камень, и вечером мы уехали из Жуан-ле-Пена.

Что ж, я вернусь попросить прощения и предложить свою помощь сегодня. Вдвоем мы приведем дом в полный порядок. Не знаю, кто ты и как тебя зовут, откликаюсь так нескоро, но чувствую, что ты меня ждешь. Зову тебя, как когда-то позвала меня ты, чтобы попытаться спасти обитель, в которой ты затворена. Может быть, если бы я помог тебе увековечить память о твоем жилище, ты получила бы свободу и была бы вольна отправляться куда угодно и к кому угодно, как я. Ведь я был связан с моими близкими, пока чувствовал, что им меня не хватает, что они растеряны, страдают.

Сосняк на три четверти выгорел. Вилла отстроена, увеличена на один этаж, расширена с трех сторон, перекрашена в желтый цвет. На месте ветхой террасы устроен бассейн с двумя кипарисами по краям. На площадке около лимузина сосредоточенно играют в бадминтон дети. Их мать обрезает розовый куст в глиняной кадке. Отец сидит под квадратным тентом, читает рулончики факсов и носком тапки почесывает комнатную собачку.

Я зову сестру, раньше меня покинувшую мир, черноволосое видение в длинной рубашке. Витаю в кондиционированном воздухе новехоньких, в провансальском стиле интерьеров и предоставляю себя в полное распоряжение потусторонних сил, напрашиваясь в ученики настоящему призраку.

И вдруг происходит что-то ужасное. Впервые с тех пор, как расстался с телом, я ощущаю физическую боль. Я отвержен с такой неприязненной силой, отринут так энергично, что мое сознание сковывает паралич... Она меня гонит. Ей нужны не мертвые, а живые: цепляясь за них, она может оставаться в доме. Всеми силами пытаюсь объяснить, что я с самыми дружескими намерениями, но все напрасно: я вторгся на ее территорию, и она меня атакует, пожирает, как делают пауки, когда впрыскивают в жертву желудочный сок и переваривают ее, прежде чем заглотить. У меня атрофируется представление о собственной личности, утекает память, я уже не могу ни спастись бегством, ни вернуться откуда пришел. "Предоставьте мертвым погребать своих мертвецов..." Нет! Не хочу! Стены и свет исчезают или, не знаю уж, засасывают меня, последняя попытка удержать вышедшее из-под контроля сознание терпит крах... я гасну.

А дальше - некое подобие музыки, туманная дымка, колышущиеся в ней силуэты. Смутное ощущение, что вокруг полно народу, на меня со всех сторон смотрят, за мной наблюдают, меня обступают... И вот я посреди толпы, состоя-шей из фрагментов лиц, неполных тел, плывущих над парадными платьями улыбок. Ко мне тянутся руки, поднятые бокалы. Вокруг меня струятся, обвиваются, меня ласкают поземному обольстительные голоса:

- Вы новенький?

- Как самочувствие?

- Бокал шампанского!

- Вы здесь впервые?

Не знаю, кто это, но я видал таких, и я от них уже не раз отделывался. Мимолетные знакомцы, чужие люди, с которыми надо здороваться, которых надо выслушивать, развлекать... Благотворительный концерт, прием в супрефектуре, вернисаж, коктейль в гольф-клубе... Назойливые статисты, являвшиеся красть мое время и силы... Фигуры их становились все отчетливее и реальнее; жадные до свежих душ, они замкнули мой островок покоя в кольцо улыбок, тостов и объятий.

- Чем вы занимаетесь?

- Поведайте о своих замыслах.

- Вы так молодо выглядите!

- Вы, можно сказать, в хороших руках.

Поймали, связали, взяли в плен. Видно, только и ждали момента, чтоб затащить меня в свой круг, в свой ад, в свою общую могилу. Кажется, это прием у Амбер-Аллеров в Шамбе-ри. Разносят печенье и горячие напитки для согрева... Все-все в сборе. Барон Трибу из Общества спортивных игр, доктор Нол-лар из водолечебницы, Анжелика Бораневски и президент Рю-мийо, члены жюри конкурса "Мисс Савойя", пятеро нотариусов из конторы Сонна... Все по очереди подхватывают меня и кружат в медленном танце, морочат трескучим смехом и жеманными голосами, меняют в угоду мне лица, превращаются в Фа-бьену и Наилу, в отца и даже в Люсьена - вот он пробирается в толпе, хочет позвать меня... Но это невозможно! Или они с самого начала играли мной? Принимали обличья моих близких, терзали мою память, чтобы разыграть передо мной мою же собственную жизнь в комическом виде?