Франческо Петрарка - Автобиографическая проза Страница 6

Между прочим, зная, что я с ранней юности был привержен к церковной жизни, он, чтобы теснее связать меня не только с собою, но и со своим городом, велел назначить меня каноником Падуи. И если б его жизни было суждено продлиться, моим блужданиям и странствованиям был бы положен конец. Но, увы! Между смертными нет ничего длительного, и если случается что-нибудь сладостное, оно вскоре венчается горьким концом. Неполных два года оставив его мне, отечеству и миру, Господь призвал его к себе, потому что ни я, ни отечество, ни мир говорю это, не ослепляемый любовью,- не стоили его. И хотя ему наследовал его сын, муж редкого ума и благородства, который, следуя примеру отца, всегда оказывал мне любовь и почет, но я, потеряв того, с кем меня более сближало особенно равенство лет, опять вернулся во Францию, не в силах оставаться на одном месте, не столько стремясь снова увидеть то, что видел тысячи раз, сколько с целью, по примеру больных, переменою места утишить мою тоску.

ПИСЬМО К ПОТОМКАМ

Свои "Старческие письма" ("Rerum sеnilium libri", 1366) Петрарка предполагал завершить автобиографическим письмом, обращенным к потомкам. Письмо осталось в наброске, который ученики и почитатели Петрарки не решились включить в его собрание "Старческих писем". В последующие времена набросок Петрарки, подвергнувшись порой весьма произвольным исправлениям был опубликован (XVI в.). Но только уже в XX веке стараниями ряда ученых текст петрарковского письма был освобожден от всевозможных наслоений и опубликован в более или менее его первозданном виде ("Prose petrarcesche" a cura di P. G. Ricci, Milano-Napoli 1955). Текст этот воспроизведен в издании: "Opere di Fr. Petrarca" a cura di E. Bigi, U. Mursia edit., Milano, 1968, по которому велась подготовка настоящего русского издания. Тем не менее в истории и датировке написания "Письма" остается еще очень много неясностей. Достаточно сказать, что ряд серьезных ученых полагает, что письмо было написано в 1370-1371 годах, другие же относят время написания к 1351 году, объясняя наличие в нем сведений о событиях более поздних домыслами издателей. П. Риччи пытается примирить эти две точки зрения, относя петрарковскую основу ко времени до 1367 года, а к 1370-1371-только его же позднейшие вставки.

Публикуемый перевод М. Гершензона (впервые напечатан в 1915 г.) подвергся в настоящем издании правке лишь в той степени, которая явилась неизбежной при сличении его с более точным текстом оригинала, недоступным покойному переводчику.

Стр. 9. Род мой (как сказал о себе кесарь Август)-древний.- Так сообщает Светоний в "Жизни двенадцати цезарей" (книга 2, "Божеств. Август").

Стр. 10. ...последователи Апиция с их изысканными обедами.- Целий Апиций, знаменитый гурман времен Тиберия. Ему приписывается "Кулинарный сборник" ("De re coquinaria").

Стр. 11. В юности страдал я... не погасила уже гаснущее пламя.- Под "юностью" Петрарка имел в виду возраст между "детством" и "зрелостью", то есть от 17 до 30 лет. Стало быть, "жгучая любовь" к Лауре продолжалась до 1333 г., когда он совершил первое "бегство" из Авиньона (Петрарка пожелал объяснить свое путешествие по Западной Европе в 1333 г. "гаснущим пламенем" любви, вступая тут в очевидное противоречие с содержанием "Канцоньере"). Любовь эта совсем "погасла" в 1348 г. со смертью Лауры. Комментаторы усматривают в этом пассаже некоторую нарочитость, желание Петрарки "покрасоваться" перед потомками своей моральной чистотой.

...приближаясь к сороковому году... и далее до конца фразы.- Петрарка слегка преувеличивает моральную свою стойкость. В письмах 1351 и 1352 гг. он еще сетует на то, что никак не может полностью избавиться от плотских вожделений.

Стр. 13. ...увлеченный священной наукою...- На 1346-1347 гг. падает особенное увлечение Петрарки библейскими и христианскими текстами.

Стр. 14. ...шесть следующих-в Анцизе...- то есть в Инчизе, где Петрарка прожил с 1305 по 1311 г.

...Урбан V, казалось, вернул ее на ее законное место...- Скорее всего, позднейшая вставка. Папа Урбан V вернулся в Рим из Авиньона в 1367 г. и снова отбыл туда в 1370-м.

Стр. 15. ...оставил славное свое намерение вместе с жизнью.- Урбан V умер 19 декабря 1370 г. Выше Петрарка говорит о своих "попреках" Урбану за намерение оставить Италию. Речь идет о "Письмах к разным лицам" ("Уапа"), где Петрарка об этом пишет.

...потом в Болонью, где в продолжение трех лет...- На самом деле Петрарка пробыл в Болонье с 1320 по 1326 г. "Три года" надо понимать в том смысле, что Петрарка "проучился" там три года, ибо тамошний университет был на некоторое время закрыт.

Стр. 16-17. ...увез меня в Гасконь, где... я провел почти неземное лето..См. соответствующий сонет на с. 252.

Стр. 18. ...долину, которая зовется Запертою...- то есть Воклюз.

...а исполнении оказывались трудными...- Речь идет, видимо, об "Африке", над которой Петрарка продолжал работу еще в 50-ые годы.

Стр. 22. Об этом событии существуют и. письма мои...-"Стихотворные послания" (II); "Письма к друзьям" (IV).

Стр. 23. ...к источнику Сорги, в мое заальпийское уединение...- Второй петрарковский "воклюзский период" длился с весны 1342 по сентябрь 1343 г.

...благоволение Джакомо Каррара-младшего...- Властитель Падуи до 1350 г., когда был убит.

Стр. 24. ...наследовал его сын, муж редкого ума...- Франческо де Каррара, которому Петрарка посвятил в 1373 г. одно из "Старческих писем" (XIV).

...переменою места утишить мою тоску. - Вполне вероятно, что это место навеяно чтением Данте ("Чистилище", VI, 148-151).

{25}

ВСТУПЛЕНИЕ

Часто и с сокрушением я размышляю о том, как я вошел в эту жизнь и как мне придется уйти из нее. И вот случилось недавно, когда я лежал не объятый сном,хотя обыкновенно больной дух бывает внезапно охвачен дремотой,- а томимый страхом и в полном сознании, я увидал пред собою женщину неописуемого сияния и блеска. Что это была дева,- обнаруживали ее одежда и лицо. Неведомо как она вошла, и я, ошеломленный необычным светом, не смел поднять глаза навстречу лучам, которые струило солнце ее очей. Войдя, она сказала: "Не трепещи, и пусть невиданное явление не смущает тебя. Я сжалилась над твоим блужданием и издалека сошла сюда, чтобы еще вовремя подать тебе помощь. Довольно, слишком довольно был {26} доныне прикован к земле твой отуманенный взор. Если эта смертная юдоль так сильно прельщает твои глаза, что же, ты думаешь, будет, когда ты поднимешь их на вечное?" Выслушав эти слова, еще не оправившись от страха, я едва выговорил в ответ дрожащим голосом стих Марона:

Как величать тебя, дева? Твой вид не подобен обличью

Дщерей земли, ни твой голос - их голосу...

"Я - та,- отвечала она,- которую ты с изысканным изяществом воспел в нашей "Африке", кому ты, не уступая диркейскому Амфиону, с удивительным искусством и руками истинного поэта воздвиг лучезарное и прекрасное жилище на крайнем западе, на вершине Атласа. Итак, слушай спокойно и не страшись, видя ту лицом к лицу, которая тебе давно коротко знакома, что ты доказал своей сладкогласною песнью". Едва она кончила речь, я, соображая все признаки, сразу понял, что говорящая должна быть самой Истиной, ибо я вспомнил, что именно ее дворец на вершине Атласа я описал. Но не знал я, из какой страны она явилась, однако был уверен, что она могла прийти только с неба. Поэтому, горячо желая увидеть ее, я поднял глаза, но - увы! - человеческий взор не мог вынести {27} небесного света, и я снова потупил глаза.

Она, заметив это, после краткого молчания начала опять и опять заговаривать со мною и ничтожными вопросами принудила меня к долгой беседе с нею. Я понял, что это мне вдвойне полезно, так как, Во-первых, я становился немного более сведущим, во-вторых, самая беседа успокаивала меня, так что я постепенно получил возможность прямо смотреть на это лицо, которое вначале устрашило меня своим чрезмерным блеском и которое теперь я мог созерцать без смятения. Объятый дивным очарованием, я не сводил с нее глаз. Когда же я стал озираться, чтобы узнать, привела ли она кого-нибудь с собою или совершенно одна проникла в мое глухое уединение, я увидал рядом с нею престарелого и почтенного мужа величественной наружности.

Не было надобности спрашивать его имя: его благочестивый вид, скромное чело, серьезный взгляд, размеренный шаг, священная одежда и в то же время римское красноречие достаточно ясно обнаруживали в нем преславного отца Августина. К тому же в его облике было нечто столь чарующее и внушительное, чуждое всем другим людям, что я не посмел расспрашивать. Однако я не остался бы безмолвным, я подбирал уже слова вопроса, и они уже готовы были сорваться с моих губ, как вдруг я услыхал из уст {28} Истины то сладкозвучное для меня имя. Обернувшись к нему и прерывая его глубокую задумчивость, она сказала: "Дорогой мне из тысяч Августин, ты знаешь, что этот человек тебе предан, и не тайна для тебя, сколь опасною и долгой болезнью он одержим, которая тем ближе к смерти, чем менее сам больной осознает свой недуг.

Поэтому необходимо теперь принять меры к сохранению жизни этого полуживого, каковое дело благочестия никто из людей не может исполнить лучше, чем ты. Ибо он всегда страстно любил твое имя, а всякое учение имеет то свойство, что оно гораздо легче внедряется в душу слушателя любимым наставником; и если нынешнее твое блаженство не заставило тебя забыть бедствия, пережитые тобою в то время, когда ты был заключен в темнице плоти,ведь и ты перенес многое, подобное тому, что он терпит; а если так, то ты наилучший целитель изведанных тобою страстей. Поэтому, хотя безмолвное размышление приятнее всех других вещей, прошу тебя - прерви это молчание твоим святым, мне необыкновенно приятным голосом и попытайся, не удастся ли тебе каким-либо способом ослабить столь тяжкий недуг". На это он: "Ты - моя вожатая, Ты - моя советница, утешительница, госпожа и наставница; зачем же Ты велишь мне говорить, когда сама присутствуешь здесь?"