Ник Хорнби - Логорея Страница 6

В моем издании «Без имени» есть предисловие Марка Форда, где рассказывается о том, как последние главы романа Коллинз писал, «испытывая боль и отчаяние, загнанный в рамки издательских сроков». (Действительно, Диккенс, работавший редактором в журнале «Круглый год», где публиковался роман, предложил Коллинзу свою помощь. Диккенс был готов приехать в Лондон и закончить роман за него: «Я могу сделать это в любой момент <...> и никто не заметит разницы». Вот вам и литература.) Бессмысленно задаваться вопросом, зачем Коллинз мучился с этим романом: у него много достоинств, включая сложную главную героиню с непростым отношением к морали и потрясающие двести страниц в начале. Но вполне уместно задуматься, зачем больному человеку понадобилось доводить мелодраму до такого состояния, когда читателю приходится биться с автором. «Без имени» – это история о женщине, пытающейся получить наследство, несправедливо отобранное жестокими бездушными родственниками, и лично мне книга не пришлась по вкусу, поскольку читатель Коллинза должен приходить в ярость при одной мысли о том, что бедной девочке, возможно, придется найти работу, чтобы заработать себе на жизнь – оказаться в унизительной роли гувернантки, например.

Вполне возможно, книга кажется раздутой из-за неумения Коллинза писать именно для журналов, что так хорошо удавалось Диккенсу, и огромные куски романа, в котором изначально было сорок четыре главы, писались лишь для того, чтобы чем-то заполнить пустоту между началом и финалом. Я могу лишь догадываться, но не удивлюсь, если многие подписчики журнала «Круглый год» в период с мая 1862 года по январь 1863-го чувствовали то же самое. А еще есть у меня подозрение, что в то время журнал лишился части подписчиков, и именно из-за романа Уилки Коллинза вы не найдете журнал «Круглый год» на одной полке с «Беливером» в ближайшем газетном киоске.

Однако на войне у каждого своя правда, и Уилки мог бы заметить, как бездумно я поступил, решив прочитать вторую часть его романа во время поездки в Лос-Анджелес. Кто-нибудь пытался читать викторианские романы в Лос-Анджелесе, и если даг то почему? В Англии их читают именно потому, что они длинные, а заняться больше нечем. В Лос-Анджелесе слишком тепло и светло, слишком много спортивных трансляций по телевизору, слишком большие сандвичи (к тому же их подают с картошкой фри). Англичанам не стоит пытаться чем-то заниматься в Лос-Анджелесе; там всего слишком много. Нам лучше лежать в номере гостиницы, задернув шторы и положив на голову мокрое полотенце, пока не настанет время возвращаться домой.

За исключением «Сирен Титана», найденных в букинистической лавке на рынке Ковент-Гарден, все книги этого месяца я купил в лос-анджелесском магазине «Бук Суп». Поход в хороший книжный магазин в Америке – занятие чрезвычайно увлекательное, если только я не разъезжаю по стране с презентацией новой книги, когда воодушевление понемногу улетучивается. Только в Америке я могу узнать с обложки, что один из моих любимых писателей – в данном случае Чарльз Бакстер – выпустил новую книгу, которую не опубликуют в Англии еще несколько месяцев, а то и вовсе позабудут про нее. В музыкальной и видеоиндустрии огромные деньги тратятся на то, чтобы мы услышали о том, что может нас заинтересовать. Зато книжные новости должны почему-то оставаться тайной, раскрыть которую можно лишь после долгих скитаний по книжным магазинам. Авторам такое положение дел не нравится, зато любители походить по магазинам довольны.

О книге Марка Зальцмана я прочитал в «Беливере». С Марком я виделся в Лос-Анджелесе несколько лет назад, и тогда он рассказал много интересного, но больше всего меня поразил его рассказ о том, как писалась книга: значительную часть романа он написал, сидя в машине почти голым, завернувшись в фольгу и обмотав вокруг головы полотенце. Причины такого поведения, которые я не стану пересказывать, были вполне уважительными и не имели ничего общего с душевным расстройством, хотя его жене пришлось нелегко, особенно когда она как-то вернулась домой с друзьями. О Джинси Уиллет я ничего не слышал и купил ее только из-за понравившейся аннотации, что доказывает лишь одно: аннотации на самом деле работают.

В США я был свидетелем двух фантастических противостояний в серии плейофф: «Кабз» против «Марлинз» и «Ред Соке» против «Янкиз», и на время я стал фанатом бейсбола. Роман «Мяч и деньги» оказался у меня, поскольку я что-то о нем слышал, он лежал на самом видном месте в магазине, да и поверженный «Без имени» уже лежал у моих ног – в общем, такой выбор казался мне наиболее удачным. Но по-моему, хуже названия, чем «Мяч и деньги», даже придумать нельзя. Невольно ожидаешь подзаголовка из серии «Как деньги загубили главную игру Америки», но на самом деле книга совсем о другом. Это история Билли Бина, тренера одной оклендской команды по бейсболу, который нашел способ противостоять системе и выиграть множество матчей, несмотря на мизерные зарплаты. Он понял, что (а) статистика, используемая для оценки эффективности игроков, практически бессмысленна и (б) хороших игроков не берут в большие клубы только потому, что те не выглядят как хорошие игроки.

Последний вывод поразил меня больше всего, ведь моя карьера футболиста не задалась из-за похожих предрассудков. Английские скауты, наблюдавшие за мной во время утренней пятничной игры, отмели мою кандидатуру, основываясь на второстепенных – как я полагаю – данных: моем возрасте, весе, длительности перерывов, когда я в изнеможении валился на землю, чтобы отдышаться. Зато они не обратили внимания на то, с каким усердием я играл, а ведь именно это важнее всего. На экраны уже давно бы вышел фильм «Играй, как Хорнби», если бы Билли Бин работал здесь. (И, конечно, если бы умел хоть как-то попадать по мячу – тоже, кстати, переоцененное и не самое важное умение в футболе.) Как бы то ни было, в этом романе я понимал примерно одно слово из четырех, но все равно я очень давно не читал столь увлекательную книгу о спорте. Если вы хоть что-нибудь понимаете в бейсболе, то вам она понравится в четыре раза сильнее – только вы осторожнее, такого счастья можно и не выдержать.

Мой сын – аутист, но я нечасто читаю книги об аутизме. Большинству издателей нужны истории или про аутичных людей с выдающимися способностями, как в фильме «Человек дождя» (несмотря на сложившийся стереотип, у моего сына, как и у большинства аутичных людей, нет особых талантов, если не считать удивительную способность слышать звук открывающегося пакета чипсов за несколько кварталов), или же от родителей, которые – как им кажется – смогли «спасти» или «вылечить» своего ребенка-аутиста (на самом деле аутизм не лечится, хотя некоторые и рассказывают странные истории об исцелении, но они вряд ли помогут в случае с моим сыном). Большинство книг на эту тему пробуждают во мне обидчивость, цинизм и желание от всех отгородиться или же просто оставляют в недоумении. Правда, такие чувства у меня может вызвать любая книга на любую тему, но в данном случае я считаю себя вправе чувствовать что угодно, поскольку сам не понаслышке знаком с темой.

Книгу Шарлотты Мур я прочитал потому, что согласился написать к ней введение. А введение я согласился написать потому, что она была автором серии отличных статей в «Гардиан», где не только сумела правдиво рассказать об аутизме, но и сделать это с юмором. Хотите верьте, хотите нет, но «Джордж и Сэм» (у Мур трое сыновей, двое из которых аутисты) – это самая смешная книга, прочитанная мной в этом году. Я бы вряд ли нашел ее забавной лет шесть-семь назад, когда Дэнни только поставили диагноз и аутизм не был поводом для шуток. Но теперь я не удивлюсь, увидев в окне, как десятилетний мальчик нагишом прыгает на батуте и он счастлив, хотя на улице ноябрь и там холодно, сыро и темно. Я был готов по достоинству оценить истории, которые есть у всех родителей аутичных детей.

Старый штамп «Такое могла придумать только сама жизнь» всегда вызывает уныние у авторов художественных текстов: ведь если ты не смог сам такого придумать, то, пожалуй, не стоит об этом говорить и писать. Но об аутизме писать стоит, и не только из-за большого количества людей, столкнувшихся с ним, но и из-за того, что в свете этого заболевания мы можем иначе взглянуть на самих себя. И хотя можно предположить склонность аутичных детей к навязчивым идеям, сами эти идеи оказываются порой непредсказуемыми и до умиления странными. Например, Сэм, младший из детей Шарлотты Мур, одержим страстью к башням, где сушат хмель, – однажды он сбежал из дома и проделал путь в два километра, чтобы поглядеть одну из таких башен. Хозяин дома как раз задремал после обеда и страшно перепугался, обнаружив в своей кровати маленького мальчика в высоких резиновых сапогах.

А Джордж тем временем пытается уверить всех, что он ничего не ест, хотя на самом деле это не так. Приготовив завтрак, мама должна убедить его, что завтрак для Сэма, а потом отвернуться, чтобы Джордж мог его съесть. (В школу еду приходится проносить тайком, пряча ее в мешке с плавками и полотенцем.) Сэм обожает все белое, особенно стиральные машины, и потому во время двухнедельной поездки в Лондон его каждый день водили в новую прачечную, и он просто светился от радости. А еще он любит смотреть на бутылки с чистящими средствами сквозь узорчатое стекло в двери. Джордж повторяет фразы, услышанные в фильмах. «Меня подставили люди из правительства», – признался он как-то учителю, прыгая на батуте. (По определенным причинам батуты являются важной частью нашей жизни.) «Кен Рассел еще будет локти кусать от зависти», – загадочно пообещал он в другой раз. Страсть к сушилкам для хмеля, стиральным машинам, попытка убедить всех, что ты не ешь, хотя на самом деле ешь... Видите? Такое действительно могла придумать только сама жизнь.