Пелам Вудхаус - Держим удар, Дживс! Страница 6

– Целесообразность таких мер представляется совершенно очевидной, сэр.

– Да, но каких мер? Разумеется, я должен поспешить на театр военных действий, и пусть в их ход вмешается голубь мира, другими словами – уравновешенный, доброжелательный, умудренный жизненным опытом друг попытается помирить эту неразумную молодежь. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

– Превосходно понимаю, сэр. Как мне представляется, вы отводите себе роль raisonneur’a, выражаясь по-французски.

– Вроде того. Но заметьте, это не все. Мало того что от мысли о пребывании под крышей Тотли-Тауэрса у меня стынет кровь, так еще и другая загвоздка. Как только что мне сообщил Растяпа Пинкер, Стиффи Бинг желает, чтобы я кое-что для нее сделал. Но вы же знаете, какие у Стиффи желания. Помните случай с каской констебля Оутса?

– Весьма живо, сэр.

– Оутс навлек на себя гнев Стиффи тем, что доложил ее дяде сэру Уоткину о проделках ее терьера Бартоломью, по вине которого констебль рухнул с велосипеда, угодил в канаву, получил ушибы и увечья. Тогда Стиффи подговорила Пинкера, духовное лицо, носящее воротничок рубашки задом наперед, стянуть у Оутса его каску. И это еще одна из самых безобидных Стиффиных проделок. Она такое может изобрести, если постарается! Страшно даже представить себе, что она для меня на этот раз состряпает.

– Дурные предчувствия в данном случае совершенно оправданы, сэр.

– Вот видите. Я, как говорится, стою перед… этой самой… как эта штука называется?

– Дилемма, сэр?

– Вот-вот. Я стою перед дилеммой. Следует ли, спрашиваю я себя, ехать, чтобы посмотреть, нельзя ли как-нибудь залатать лютню, или более благоразумно оставить все как есть, и пусть Время, великий целитель, вершит свою работу.

– Позволительно ли будет внести одно предложение, сэр?

– Валяйте, Дживс.

– Не сочтете ли вы возможным отправиться в Тотли-Тауэрс, но при этом уклониться от выполнения просьб мисс Бинг?

Я задумался. Вообще-то это мысль.

– Хотите сказать, объявить nolle prosequi? И послать подальше?

– Совершенно верно, сэр.

Я с благоговением на него посмотрел.

– Дживс, – сказал я, – вы, как всегда, нашли выход. Телеграфирую мисс Бассет, напрошусь к ним в гости; телеграфирую тете Далии, что не смогу угостить ее обедом, так как уезжаю из города. А Стиффи скажу, пусть на меня не рассчитывает, что бы она там ни забрала себе в голову. Да, Дживс, вы попали в точку. Поеду в Тотли, хотя такая перспектива приводит меня в содрогание. Там будет папаша Бассет. Там будет Спод. Там будет Стиффи. И скотч-терьер Бартоломью тоже. Диву даешься, отчего так много шума по поводу тех ребят, которые скакали в Долину смерти. Уж, во всяком случае, им не грозила встреча с папашей Бассетом. Да ладно, будем надеяться на лучшее.

– Надежда на лучшее – это единственная правильная стратегия, сэр.

– Прорвемся, Дживс. Что?

– Вне всяких сомнений, сэр. Осмелюсь заметить, сэр, главное – это сохранять присутствие духа.

Глава 5

Как и предвидел Растяпа Пинкер, Мадлен Бассет не имела ничего против моего приезда в Тотли-Тауэрс. В ответ на мое послание, где я напрашивался в гости, она открыла мне зеленый свет, а через час или около того после ее телеграммы позвонила из Бринкли тетя Далия, горящая желанием выяснить, какого черта я пишу, что по причине отсутствия в столице я не в состоянии угостить ее обедом, тогда как она уже учла упомянутый обед при составлении своего бюджета.

Ее звонок меня не удивил. Я предчувствовал, что на этом фронте может возникнуть некоторое оживление. Старушенция – добрейшая душа и нежно любит своего Бертрама, но характер у нее властный. Терпеть не может, когда ее желания не исполняются. Вот и сейчас она обрушилась на меня так, будто хотела перекричать целую свору гончих:

– Берти, скверный мальчишка!

– У телефона.

– Получила твою телеграмму.

– Не сомневаюсь. Телеграфное ведомство действует безотказно.

– Что ты там мелешь, Берти? Насчет того, что уезжаешь из Лондона? Ты ведь никогда никуда не ездишь, разве что сюда, к нам, чтобы объедаться стряпней Анатоля.

Она говорила о своем несравненном поваре-французе, при одном упоминании о котором у меня слюнки текут. «Подарок желудку» – так я, бывало, называл Анатоля.

– Куда это ты собрался?

Слюнки у меня перестали течь, и я сказал, что еду в Тотли-Тауэрс. Тетушка досадливо фыркнула:

– Опять этот проклятый телефон барахлит! Мне послышалось, будто ты сказал, что едешь в Тотли-Тауэрс.

– Именно.

– В Тотли-Тауэрс?!

– Сегодня к вечеру.

– Что это с ними стряслось? Неужели они тебя пригласили?

– Они – нет. Я сам себя пригласил.

– Ты хочешь сказать, что сам нарываешься на общение с сэром Уоткином Бассетом? Ты осел, это я всегда знала, но не думала, что до такой степени. Послушай, этот старый хрыч за неделю совсем меня извел, уж можешь мне поверить.

Ее точка зрения была мне предельно ясна, и я поспешил объясниться.

– Согласен, старикашка Бассет – личность из ряда вон, таких поискать, – сказал я, – и если нет особой нужды, лучше от него держаться подальше. Но меня постиг жестокий удар. Гасси Финк-Ноттл и Мадлен Бассет рассорились. Их помолвка висит на волоске, а вам известно, как много для меня значит их сердечный союз. Вот я и мчусь туда, хочу попытаться залатать трещину.

– Что ты можешь поделать?

– Насколько я себе представляю, я должен играть роль raisonneur’a, если выразиться по-французски.

– И что это, по-твоему, означает?

– Сам толком не понимаю. Надо будет узнать у Дживса.

– Ты берешь с собой Дживса?

– А как же. Да я шагу без него ступить не могу.

– Ну тогда держи ухо востро, вот что я тебе скажу. Мне известно, что Бассет на него глаз положил.

– В каком смысле?

– Хочет переманить.

Голова у меня закружилась. Хорошо, что я сидел в кресле, не то бы непременно упал.

– Не может быть!

– Ошибаешься, очень даже может. Я же тебе говорю – он без ума от Дживса. Когда гостил здесь, смотрел на него, по словам Анатоля, будто кот на сметану. А как-то утром я своими ушами слышала, как Бассет сделал Дживсу недвусмысленное предложение. Ну, что ты молчишь? В обморок грохнулся, что ли?

Молчу потому, объясняю я, что ошеломлен, а она мне – не понимаю, чему ты удивляешься, зная Бассета?

– Разве ты забыл, как он пытался сманить Анатоля? Этот тип способен на любую низость. У него совести нет. Приедешь в Тотли, повидайся с неким Планком, спроси его, что он думает о сэре Уоткине, черт его возьми, Бассете. Старый хрыч надул беднягу Планка на… О проклятие! – в сердцах вскричала тетушка, когда механический голос возвестил: «Три минуты», – и сразу повесила трубку, а меня весьма ощутимо пробрала дрожь, будто тетка была не тетка, а мой ангел-хранитель, о способности которого пугать меня до посинения я уже упоминал.

Мурашки с неослабевающей прытью все еще бегали у меня по спине, когда я гнал свой спортивный автомобиль в Тотли. Разумеется, я ничуть не сомневался, что у Дживса и в мыслях не было менять старую добрую фирму на новую, и когда коварный хрыч Бассет заводил об этом разговор, честный малый, я уверен, прикидывался глухим аспидом, который, как вы, наверное, знаете, отказывался слушать заклинателя, как тот его ни заклинал. Но вот ведь какая штука – вроде и знаешь, что волноваться не о чем, а все-таки вибрируешь. Поэтому я пребывал отнюдь не в безмятежном настроении, когда, въехав в ворота Тотли-Тауэрса, осадил своего арабского скакуна у парадной двери.

Не знаю, случалось ли вам слышать стихи с таким рефреном:

Тра-ля-ля-ля на острове,Сколь божий мир прекрасен,Тим-та-та-там на островеСтоль человек ужасен.

В общем, что-то в подобном духе. Ну так вот – сказано будто про Тотли-Тауэрс. Прекрасный дом, обширный сад, раскинувшийся на холмах парк, ровно подстриженные газоны, словом, лучшего и пожелать невозможно, – но много ли проку в этой красоте, когда знаешь, с кем тебе придется столкнуться? Не жди ничего хорошего, коль скоро в этом раю обосновалась банда папаши Бассета.

Логово старого хрыча представляло собой одно из самых прекрасных поместий в Англии – не из тех описанных в литературе парадных дворцов, являющих посетителю четыреста комнат, пятьдесят лестниц, двадцать внутренних двориков, но и не просто какое-нибудь бунгало. Бассет купил его со всей меблировкой у лорда Имярек, который, как и многие в наше время, позарез нуждался в наличности.

Впрочем, сам-то папаша Бассет в наличности не нуждался. На закате жизни он имел более чем достаточно. Если вы назовете его жирным толстосумом, то это не будет преувеличением. Чуть ли не всю свою сознательную жизнь он служил мировым судьей, и в этом качестве однажды, вместо того чтобы отечески пожурить, оштрафовал меня на пять фунтов стерлингов всего лишь за невинную шалость, совершенную мной вечером после гребных гонок. Вскоре после этого случая Бассет унаследовал от одного своего родственника крупное состояние. Так по крайней мере говорилось. А на самом деле, разумеется, все те годы, когда Бассет исправлял роль судьи, он прикарманивал штрафы и набивал себе мошну. Здесь пять фунтов, там пять фунтов – вот вам и состояние.