Вильям Козлов - Маленький стрелок из лука Страница 64

Удивительно, как быстро накатился на них шторм. Уже все небо заклубилось рваными облаками с дымчатой подпалиной по краям, трудно определить, в какой стороне солнце, волны с пушечным гулом ударяли в содрогающуюся корму карбаса, выталкивая его еще дальше на берег. Золотистым дождем осыпались береговые сосны и ели, а лиственные деревья подернулись матовой изнанкой, умолкли птицы, между низким, ощетинившимся небом и вздымающейся темной, с клочками белоснежной пены водой промелькнули чайки и исчезли, возвестив печальным криком начало шторма.

Шторм, как на море, бушевал двое суток. Все это время они не выходили на озеро, лишь когда кончилась рыба, Кирилл с берега побросал спиннинг, но щука не брала, тогда он на удочку с трудом поймал несколько плотвичек и у самого берега поставил жерлицы. На две к вечеру село по щуке. Уха из щуки после окуневой-то показалась им не очень вкусной, зато поджаренную съели с удовольствием. Евгения храбро выбиралась из сторожки и уходила к скиту, но скоро возвращалась, промокшая и окоченевшая. Кисть не держалась в пальцах. Шторм принес с Белого моря холод. Если в солнечные дни остров Важенка казался им раем, то в шторм превратился в тюрьму. Они подумывали о том, что хорошо бы сейчас очутиться в Клевниках, где можно с книжкой растянуться на кровати и слушать в теплой комнате вой ветра и грохот волн. Шума и грохота здесь хватало, но вот тепла не было. А валяться днем в спальных мешках и воевать с комарами не хотелось. Ветер пронизывал остров насквозь, холодные брызги кололи лицо, бедный карбас стонал от ударов накатывающихся волн, но крепкая пеньковая веревка не давала ему спуститься на воду. Печку они топили по два раза в сутки, однако ветер быстро выдувал тепло и в сумрачной сторожке становилось неуютно. Мутные, в извилистых струйках дождя стекла единственного окна чуть пропускали бледный свет, а лампы и свечей здесь не было. Лишь жар от раскаленной докрасна печки освещал унылые бревенчатые стены с вбитыми в них крюками и ржавыми гвоздями. Единственным украшением на стене был невесть какими путями попавший сюда плакат Аэрофлота: прекрасная стюардесса призывно улыбалась, а надпись внизу гласила: "Летайте самолетами Аэрофлота..."

На третьи сутки шторм стал затихать, несколько раз во второй половине дня на минутку проглянуло солнце и снова спряталось за облаками, да и сами облака стали другими: пышными, рельефными, с яркой окаемкой, на них можно было подолгу смотреть и не надоедало. Облака проплывали над Важенкой, как большие гордые корабли, плывущие по воле шторма без руля и без ветрил. Так на смену шторму пришла спокойная и умиротворенная погода.

После обеда, когда высокое синее небо наполовину расчистилось, а волны уже не так свирепо кусали берег, Евгения попросила его растопить железную печку и принести воды. Когда вода в ведре закипела, Евгения выпроводила его наружу и, занавесив окошко своей сорочкой, устроила баню.

Кирилл бесцельно слонялся вокруг сторожки, удивляясь, что за блажь ей в голову пришла: через несколько часов будут в Клевниках, а там в любое время можно русскую баню истопить. Он слышал, как лилась вода, шипела печка, когда на нее попадали брызги, как шлепали по мокрому деревянному полу ее босые ноги.

Закончив мыться, она приоткрыла дверь, выставила порожнее ведро и крикнула:

- Ты можешь тоже помыться, только принеси с озера еще воды!

Она была в той самой кружевной сорочке, которой занавесила окно, щеки разрумянились, мокрые волосы черными змейками вились по округлой спине, в широко раскрытых глазах кружились по своим орбитам знакомые звездочки и планеты.

Сквозь низкий вырез шелковой сорочки он видел высокие груди. Ему было душно, не хватало воздуха. Впору сейчас не мыться горячей водой, а броситься с берега вниз головой в ледяное озеро...

Она, как ребенку, намылила ему душистым зеленоватым мылом голову, долго лила из кружки тоненькой струйкой горячую воду, а он, млея от блаженства, обеими руками скреб свои мягкие темно-русые волосы, залепившие глаза. Какое-то далекое-далекое воспоминание промелькнуло в голове... Корыто, горячая вода и мягкие руки, касающиеся его тела... Сорочка промокла и облепила стройные бедра Евгении, ее волосы пахли сосновой хвоей и лилиями. Он носом уткнулся ей в грудь и вдруг и впрямь на какое-то мгновение почувствовал себя беспомощным младенцем.

- Евгения... - бормотал он.

- Молчи, - шептала она, проводя ладонью по его широкой смуглой груди, плечам. - Ничего говорить не надо... Какая у тебя кожа гладкая! Тебе, наверно, говорили об этом женщины?

- Какие женщины? - глупо смеялся он. - Есть только ты, Евгения, одна ты! Одна на всем белом свете!..

- Слышишь, как ветер воет? И сосны шумят... - будто издалека доносился ее нежный голос. - Эта ночь наша, Кирилл... Ну что же ты? Целуй меня! Крепче! Еще...

Да, это была их ночь. За окном еще ветер трепал деревья, волны набегали на берег, погромыхивал гром, зеленым колдовским светом озаряли далекие молнии их маленькую комнату...

В эту светлую ночь он подумал, что сам бог послал ему женщину, к которой он бессознательно всегда стремился, которую человек ищет всю свою жизнь и чаще всего не находит. В ней все для него было родным, близким, прекрасным... Даже Ева всегда для него была чужой, хотя и желанной. Не в силах сразу порвать с ней, он был вынужден терпеть ее постоянные измены. Кстати, Ева не считала это изменой кому бы то ни было. Она никого не любила, потому ей некому было и изменять, она просто жила, как живется, ни в чем себя не стесняя и не сдерживая...

- Ты сейчас думаешь о другой? - спросила Евгения, проводя кончиками пальцев по его щеке.

Кирилл коротко рассказал ей о Еве. Не скрыл ничего, даже того, что, когда впервые увидел ее, подумал, это никогда в жизни не встречал девушки прекраснее...

- А сейчас? - помолчав, спросила она.

- Я даже не могу вспомнить ее лицо. Походку, фигуру помню, а лицо ускользает...

- Ты видел в ней лишь женщину, а не человека.

- Я сам себя обманывал, - сказал Кирилл.

- Когда нам этого хочется, все мы себя обманываем...

- А потом раскаиваемся, - подхватил он.

- Этого как раз и не следует делать, - заметила она. - Чтобы не совершать в жизни ошибок, нужно иногда ошибаться...

- Ты сама придумала этот парадокс?

- Не жалей о том, что было... - она запустила пальцы в его влажные волосы, повернула его голову к себе и крепко поцеловала.

- Евгения, я с ужасом думаю, а если бы тогда мы с Вадимом не поехали в Парголово? Если б я не полетел кувырком с горы... Неужели мы никогда бы не встретились?

- Я сначала хотела пройти мимо, - сказала она. - Думала, ты притворяешься...

- Все-таки есть бог на небесах... Это он нас свел на белой горе.

- Ты иногда становишься совсем мальчишкой, - улыбнулась она. - Мне это нравится.

- Я просто поглупел от счастья...

В окошко, крадучись, заполз голубоватый лунный луч, он высветил пожелтевшую доску обеденного стола, соскользнул на грубую табуретку, на которой заблестел ковшик. Будто вытканная на ковре, тень от сосновой ветви зашевелилась на бревенчатой стене. Тоненько совсем рядом пропел комар. В берег все еще тяжело бухали волны. Низко над избушкой пролетели утки, Кирилл узнал их свистящий торопливый мах крыльев. Утки и ночью чего-то боялись, потому так и летали суматошно и быстро, будто в любую минуту ожидая выстрела.

- Я очень боялась еще раз влюбиться, Кирилл, - произнесла она чуть хрипловатым голосом. - Я не современная женщина, у меня средневековые понятия о любви. Он должен быть рыцарем, а она преданной до гробовой доски.

- Мне это подходит, - улыбнулся он.

- В наш век рыцарей не осталось, да и преданность уже не достоинство. В мужчинах много хамства, даже у интеллигентных. Правда, они ловко умеют его прятать за внешним вниманием: пропустить женщину вперед, подать руку, прийти на свидание с цветами... Это еще далеко не рыцарство, скорее, элементарная вежливость. А рыцарство - это совсем другое.

- Драться на турнирах за любимую женщину, совершать подвиги, как Дон-Кихот, во славу любимой дамы?..

- Я от тебя не потребую так много, - рассмеялась она. - Уважай женщину... Причем не только ту, которую любишь...

- Я любого только одну женщину, - прижимаясь губами к ее плечу, прошептал Кирилл. - Она у меня сильная, умная, талантливая... Одним словом - личность!

- Я хотела бы, чтобы эта ночь никогда не кончалась, - проговорила она, обвивая его шею руками. Губы ее приоткрылись, блеснула влажная полоска зубов. И снова напомнила она ему дикого зверька. Красивого, нежного зверька...

Утром выглянуло солнце. Кирилл, столкнув карбас в воду, погрузил рюкзаки, потом схватил в охапку Евгению и, шлепая по мелкой воде, посадил ее в лодку.

Когда он запустил движок и они отплыли от острова, Кирилл заметил, что Евгения, раскрыв альбом и быстро взглядывая на него, наносит туда размашистые штрихи.

- Меня рисуешь? - сложив руки рупором, прокричал он.