Родди Дойл - Падди Кларк в школе и дома Страница 7

Еле нашли мы дом этой тёти: крошка-коттеджик возле самого полицейского участка.

— Скажите, пожалуйста, — вежливо обратился я к тёте, — а Лайама с Эйданом можно?

Та буркнула из-за двери:

— Они на пруд пошли, уткам прорубь прорубить.

Пошли мы на этот пруд, в Сент-Эннз. Лайам с Эйданом оказались не на пруду, а на дереве. Лайам забрался высоко, на гибкие ветки, и отчаянно тряс дерево. Эйдану туда было не залезть.

— Эй! — заорал Кевин.

Лайам знай шатал дерево.

— Эй!

Лайам замер.

Они к нам не спустились. Да и мы к ним не полезли.

— Почему вы с тётей живёте, а не с папаней? — выкрикнул Кевин.

Лайам с Эйданом ничего не отвечали.

— Вот почему?

Мы пошли через поле для гэльского футбола. Я обернулся и еле разглядел Лайама с Эйданом на дереве. Они ждали, пока мы уйдём. Поискал я камней, не нашёл.

— Мы знаем, почему!

Я тоже кричал «Мы знаем, почему», хоть даже не догадывался.

— Мы знаем, почему!

— Брендан, Брендан, глянь сюда!

У меня в пуху манда!

Это мистера О'Коннелла так звали — Брендан.

— Брендан, Брендан, глянь сюда!

У меня в пуху манда!

— Кстати, — сказал папаня мамане, — что-то давно мистер О'Коннелл на луну не воет. Маргарет шла из магазина… Мы караулили у Кевиновой изгороди. Узнали её по шагам, по мельканию пальто сквозь изгородь.

— Брендан, Брендан, глянь сюда!

У меня в пуху манда!

Брендан, Брендан, глянь сюда!

У меня в пуху манда!

Хотелось воды, не из умывального крана, а кипячёной, с кухни. После ночничка, который в спальне, на лестнице было ни зги не видать. Спускался я ощупью.

Я спустился на три ступеньки, и тут… Переговаривались. Какое переговаривались: ругались! Я застыл как вкопанный. Было очень холодно.

На кухне, вот они где, взломщики. Я спасу папаню. Он заперт в спальне!

Но телевизор работал.

Я присел ненадолго. Замёрз, встал.

Телевизор работает; следовательно, маманя с папаней ещё не легли. Они внизу. А значит, нет на кухне никаких взломщиков. Уф.

Кухонная дверь была не заперта: свет оттуда сочился на ступени прямо мне под ноги. Никак не получалось разобрать, что они там толкуют.

— Перестаньте.

Только это я и смог прошептать.

Сначала я подумал, что один папаня кричит. Шепотом кричит, как все, кто старается говорить тихо и вдруг забывает.

Я стучал зубами, не сдерживаясь. Мне даже нравилось стучать зубами.

Маманя тоже кричала. Папанин крик я чуял нутром, а маманин — слышал ушами. Опять они дрались.

— А ты-то что же, Падди?!

Только эту фразу мамани я расслышал чётко.

И снова шепнул:

— Перестаньте.

Затихли. Сработало: я разнял их! Папаня вышел, уселся к телевизору. Я узнал тяжесть его шагов, особенные промежутки между ними, а увидал — только потом.

Дверьми они уж не хлопали.

Сто лет я сидел на лестнице, слушая, как маманя возится на кухне.

У здорового пони шкура мягкая и гибкая, а у больного — тугая, грубая. Телевидение изобрёл шотландец Джон Логи Бэйрд в 1926 году. Дождевые облака обычно называют нимбостратусы. Столица Сан-Марино — Сан-Марино. Джесси Оуэнс завоевал четыре золотых медали на Олимпийских играх 1936 года в Берлине. Гитлер ненавидел чернокожих, а Джесси Оуэнс был чернокожий. Берлин — столица Германии. Это всё я знал, это всё я читал. Читал я под одеялом с фонариком, притом не только ночью, но и днём: так было веселее, будто бы я шпион и прячусь, чтоб не поймали.

Я перевёл домашку на язык Брайля. До чего ж это оказалось трудно: не проткнуть бумагу иголкой, а лишь наметить пупырышки. Пока я управился, весь кухонный стол истыкал. А потом показал домашку папе.

— Это ещё что?

— Брайлевский шрифт. Для слепых.

Отец закрыл глаза, пощупал страницу, поинтересовался:

— И что там написано?

— Домашнее задание, — втолковывал я, — По английскому. Сочинение «Моё домашнее животное». Пятнадцать строк.

— Учитель что, ослеп?

— Да нет. Я просто для интересу. Обычным шрифтом я тоже написал.

Хенно бы меня изничтожил, вздумай я притащить в класс брайлевский текст.

— Так у тебя же нет домашнего животного.

— Разрешили выдумать.

— Кого ж ты выбрал?

— Собаку.

Папаня посмотрел страницу на просвет. Я тоже смотрел её на просвет.

— Молодец, — сказал он и вновь пощупал пупырышки с закрытыми глазами. — Но разницы не ощущаю. А ты?

— И я.

— Надо понимать, когда зрение пропадает, остальные чувства как-то обостряются…

— Ага. Брайлевский шрифт изобрёл Луи Брайль в 1836 году.

— Точно?

— Точно. Он был француз и ослеп в детстве в результате несчастного случая.

— И назвал шрифт в собственную честь?

— Ага.

Я учился. Учился читать пальцами. Уже заучив, что написано, я нырял под одеяло без фонарика. Касался страницы: ямочки, пупырышки. Моё любимое животное — собака. Так начиналось сочинение. Но читать по Брайлю не получалось — пальцы не различали, где начинается и где кончается буква.

Я учился быть слепым, но открывал и открывал глаза. Завязывал их платком, узел получался неудачный, а просить кого-то, объясняться мне было стыдно. Тогда я поклялся себе, что если ещё раз открою глаза, прижму палец к горячей плите, но чувствовал, что не сделаю так, и продолжал подглядывать. Однажды Кевин подучил меня прижать палец к плите. Ожог не сходил несколько недель, и от пальца пахло палёным.

Средняя продолжительность жизни домовой мыши — восемнадцать месяцев.

Маманя завизжала.

Я шевельнуться не мог, куда там пойти посмотреть.

Маманя пошла в туалет, а там мышь в унитазе бегает. Папаня был дома. Он бросился на помощь, спустил воду, но поток не смыл мышонка, потому что мышонок спрятался под ободок. Папаня сунул ногу в унитаз и ну спихивать мышь в воду. Тут уж и я захотел посмотреть, в честь чего маманя так визжит. Бедная мышь тонула, захлёбывалась, выплывала, а папаня ждал, пока наполнится бачок.

— Ой, Господи Боже ты мой, — причитала маманя, — Падди, сдохнет или не сдохнет?

Папаня молчал. Вода шумела. Он считал, скоро ли наполнится бачок. Губы его шевелились, отсчитывали секунды.

— Средняя продолжительность жизни домовой мыши — восемнадцать месяцев, просветил я родителей. Совсем недавно я прочел книжку о мышах.

— Только не в моём доме! — прогремел папаня. Маманя чуть не расхохоталась, но спохватилась и дала мне подзатыльник.

— А можно мне посмотреть?

Маманя заступила мне дорогу.

— Пусть его, — разрешил папаня.

Мышь плавала хорошо, но не хотела плавать, а выбиралась и выбиралась из воды.

— Салют! — воскликнул папаня и вновь спустил воду.

— Можно оставим мышонка? — сказал вдруг я, — я о нем заботиться стану. — Эта мысль пришла мне в голову неожиданно. А что, чем не домашнее животное, чем не друг?

Тем временем мышь засасывало в воронку всё глубже, и вот затянуло в трубу. Синдбад лез посмотреть.

— Ничего. Мышонок выплывет на очистных, — сказал я. Синдбад не сводил глаз с воронки.

— Ему там понравится, — подтвердила маманя, — Мыши и должны жить на очистных. Он там приживётся.

— А можно мне мышку? — заныл я.

— Ни-ког-да, — отчеканил папаня.

— Ну, на день рожденья?

— Нет.

— Ну, на Рождество?

— Нет.

— Их даже северные олени боятся, — сообщила маманя, — Ну всё, мальчики, всё, пойдём.

Маманя хотела выставить нас из туалета. Мы ждали, когда мышонок выплывет.

— Чего-чего? — переспросил папаня.

— Мышей, — повторила маманя и кивнула на Синдбада. — Олени боятся мышей.

— И правда, — сказал папаня.

— Ну, пойдёмте, мальчики.

— Я в туалет хочу, — заканючил Синдбад.

— А мышь тебя тяп за попу, — не упустил я случая.

— А мне по-маленькому! Я по-маленькому умею стоя.

— А мышь тебя тяп за яички.

Маманя с папаней спускались вниз, не слушали.

Синдбад стоял слишком далеко и обмочил сиденье и пол.

— А Фрэнсис сиденье не поднял! — радостно заорал я.

— Нет, поднял, нет, поднял! — и Синдбад с грохотом поднял сиденье.

— Он только сейчас, когда я сказал!

Родители не обратили внимания. Синдбад вытер сиденье рукавом. Я от души врезал ему пенделя.

— Если Земля вращается, почему мы не вращаемся? — спросил Кевин.

Мы лежали в высокой траве на сплющенных ящиках и смотрели в небо. Трава оказалась сырая-пресырая. Я знал, как ответить, но помалкивал. Знал ответ и Кевин, потому и спрашивал. Это было понятно по голосу. Не любил я отвечать на вопросы Кевина. И никогда не спешил с ответом, ни в школе, всегда пропускал его вперёд, пусть его выскажется.

Самая лучшая из читанных мною историй была об отце Дамьене и прокаженных. Мирское имя отца Дамьена было Йозеф де Вюстер. Родился он в 1840 году в Бельгии, в местечке Тремелоо.