Андрей Арев - Мотя Страница 8

Брат дежурный нервно поправил висящий на поясе штык–нож.

— Да, спасибо, — ответила пораженная Мотя, и на всякий случай отошла от окошечка подальше, срифмовав про себя: «Ник Иванович Ежов с утра ходит безголов…»

Вскоре появился брат начальник караула, он был препоясан двумя васильковыми веревками, проверил пропуск, и разрешил дежурному пропустить Мотю и Коку. Ребята прошли комнату дежурного, и снова оказались перед закрытым турникетом. Мотя растерянно посмотрела на Коку и тот, покопавшись в кармане, бросил пару монет в щель висящего рядом с турникетом стального ящика с надписью «На содержание братства». Турникет открылся и пропустил ребят к эскалатору.

— Вот странно, — сказал Кока, — почему в обычном метро турникет открыт, и закрывается, только если ты проходишь, не бросив жетон? А здесь, в секретном метро, наоборот.

— Наверно, потому что турникеты там — докшиты. Решил обмануть государство — получи.

Они спустились на эскалаторе вниз.

— Здесь все серое. И пластмассовое… — сказала Мотя, осматриваясь.

— Мы же в Д-6, это секретное метро. А серое — специально, как во Внутренней Северо–северной Корее.

— Враки, небось. Ты там был, что ли?

— Мне папа рассказывал, а ему — его папа, мой дедушка. Там тоже все серое и пластмассовое, даже пальмы, только на искусственных окнах маслом подсолнухи вангоговские нарисованы, чтобы не видно было, что за окном вообще ничего нет. И свет люминесцентный. И всего две комнаты: актовый зал и комната отдыха. В комнате отдыха стоит резиновый Майти Маус в человеческий рост, и на подиуме дети–роботы играют на аккордеонах песни группы A-ha. А в актовом зале четырехметровая статуя товарища Кима, вырезанная из цельного рисового зерна. Это гигантское зерно им китайцы из сои 10 лет выращивали. И всё.

— А серое почему?

— Это символ того, что человеку после наступления коммунизма ничего не нужно будет, вообще. Низменные страсти отомрут, а все высокие цели мы достигнем. И наступит вечное Ничего и вечное Теперь.

— А дедушка туда как попал?

— Он секретный инженер–метростроевец был, метро-2 строил, и корейцы его пригласили. А потом отпускать не хотели, даже в тюрьму посадили.

— Во Внутренней Корее? Ты же говорил, что там только две комнаты — и всё.

— Ну, тюрьма–то по умолчанию. Это же, как туалет и забор на стройке, еще ничего не построено, а забор и туалет — есть. В тюрьме две камеры, в одной дедушка сидел, а в другой Хлопчатобумажная Маска.

— Кто-о?

— Про Железную Маску слышала? Вот и у корейцев так же, только с железом тогда тяжело было, ему из х/б маску сделали. Это какой–то секретный физик. Его кормят рисовой кашей с бромом, он у дедушки мыла просил, маску постирать, потому что дырка возле рта заскорузла уже от каши, и губы царапала. Стирать ее надо не снимая, а охранники ему только хозяйственное мыло давали, от него во рту потом неприятный привкус и дедушка ему клубничное подарил. А потом Кеннета Пэ привезли, и дедушку отпустили, потому что камер больше не было, а Пэ важнее, чем дедушка. Он, когда домой вернулся, рис вообще видеть не мог, а от меня все краски и карандаши попрятали, чтобы я рисовать не просил, потому что дедушку от любого слова, где есть рис, сразу рвало — рисунок, риск… Мама говорила, что его рисом пытали, наверно.

Подошел поезд. Мотя и Кока вошли в пустой вагон, сели. Двери закрылись, и поезд мягко тронулся.

— Зато у них, в Корее, интернет не такой зверь, как у нас, — продолжил разговор Кока.

— Что ты имеешь в виду?

— Раньше, мне дед рассказывал, купишь виниловый диск Pink Floyd, например, «Обратную Сторону Луны», и слушаешь его месяцами, каждую нотку через себя пропускаешь… а чтобы даже просто купить этот диск, привезенный каким–нибудь моряком из загранплавания, надо сначала продавца найти, денег где–то взять, потому что обойдется этот диск тебе почти по цене райдера самой группы для выступления где–нибудь в Хартуме. И потом не попасться с этим диском ментам или дружинникам. Это ж не просто обратная сторона Луны получается, а целый кусок твоей жизни, с переживаниями, запахами и потными ладошками… а сейчас — зашел в сеть, а оттуда целый поток на тебя, когда там вдумчиво слушать? Меблировочная музыка, как Эрик Сати хотел, звуковые обои. А в Корее все очень дозированно. Из западного безоговорочно у них A-ha почему–то разрешена. Еще Current 93 можно слушать, наверно, что–то с Тибетом связано, Юрий Ирсенович тоже тамплиерами интересовался, еще когда политэкономию в Пхеньяне изучал.

— Подожди–подожди, какой Юрий Ирсенович?

— Ну ты все же удивительный кроманьон, Мотя! Юрий Ирсенович, будущий Великий Руководитель Ким Чен Ир, родился в Хабаровском крае, в селе Вятское. И звали его тогда Юра.

— А вот гора Пэктусан? Двойная радуга и яркая звезда? Вот это все?

— Не Пэктусан, а пектусин. Таблетки, знаешь, мятные, простужался Юра часто. Такой «Кондуит и Швамбрания» корейского разлива, — хихикнул Кока. — А гора называется Хакутосан на самом деле.

— Ну хорошо, допустим. Я еще понимаю связь тамплиеров и политэкономии, но согласись, все это немного странно.

— Что тут странного? опять музыка. В Союзе в 60–е битломания. У нас за них гоняют, а в Корее — тем более. У нас появляются разные какбыбитлы, в том числе узбекского извода — «Ялла». Учкудук там, помнишь, три колодца… «Яллу» — то точно разрешалось слушать.

— И чего? помню, тамплиеры сюда каким боком?

— Ялла, — Кока полез в записную книжку, — вот, смотри, Умберто Эко пишет: «во многих показаниях говорится о «фигуре Бафометовой». Но, вероятно, речь идет об ошибке первого писца. А если документы процесса фальсифицированы, понятно, каков механизм повторения ошибки и в остальных протоколах. В некоторых других местах упоминается Магомет («сей лик частью богов есть и частью Магометов»). То есть мы видим, что тамплиеры создали собственную синкретическую литургию. Кое–кто из свидетелей утверждал, что на сборищах полагалось восклицать «Ялла!», что происходит от «Аллах!». Конец цитаты.

То есть, представь, по стране гастролирует группа, открыто заявляющая о своих связях с тамплиерами, и главный хит у них — про Учкудук, закрытый город, между прочим, там уран добывали. Песню, правда, запрещали, но ненадолго.

— С ума сойти….

— Точно! А недавно в Корее разрешили Sopor Aeternus, когда Ким Чен Ир умер. Очень уж им The Sleeper понравилась, помнишь, из Эдгара По?

— At midnight, in the month of June,I stand beneath the mystic moon.An opiate vapor, dewy, dim,Exhales from out her golden rim,And, softly dripping, drop by drop,Upon the quiet mountain top,Steals drowsily and musicallyInto the universal valley… — продекламировала Мотя.

— Да, а еще перевели неверно, так, что они решили, что очень песня подходит. И Анна—Варни, солистка, на концертах буто обычно танцует — так корейцы же от всего японского просто балдеют. А в мавзолее, где у них эскалатор проложен до тел вождей, теперь Sopor Aeternus только и играет. Представь, эскалатор длиной в километр, и едет со скоростью 2 километра в час, а из динамиков — Sopor Aeternus….

— Ну что, не самая плохая музыка, — сказала Мотя.

Помолчали.

11

Поезд остановился в очередной раз, и они вышли из вагона на станции «Библиотека имени И.», железная тетенька сообщила, что следующая станция — Даерммуазуая, и поезд плавно исчез в темноте. Станция была такой же серой, только возле эскалатора стоял памятник Глебу Святославичу Суворову, лейтенанту МГБ, погибшему в боях с частями Советской Армии. Василькового цвета лейтенант попирал ногами человека в телогрейке и овчарку, сжимая в руках по пистолету Макарова, и зорко прищуривался в будущее. Сбоку в гильзе стояли две пластмассовых гвоздики с цветами из красной вощеной бумаги. Мотя и Кока поднялись на эскалаторе прямо к входу в библиотеку, над которым висел барельеф, изображающий самого И., закутанного в тогу и склонившегося над книгой. Тяжелые, с большими латунными ручками, двери библиотеки украшала стальная табличка — «ДСП библиотека имени И.».

И. был Адамом Ришоном, вместилищем всех советских душ, частных и общественных, юридических и физических, человеческих и животных. После смерти овечки Долли партия отказалась от идеи клонировать И., но тогда была клонирована его мумия. Она была создана гигантской, и, возвышаясь над трибуной Президиума во Дворце съездов, словно парила в своем алом гробу, нависая над залом и будто бы с хитрым прищуром разглядывая из–под прикрытых век лица сотен делегатов. Над мумией, золотом по бычьей крови, шла надпись — GBRVH.

После того, как стали появляться и другие партии — для каждой клонировалась новая мумия, поменьше. Когда мумии перестали помещаться в Мавзолее, то волевым решением их раздали по партиям, а Мавзолей закрыли куполом и загнали туда бригаду молдаван, которые поломали все перегородки из гипсокартона и содрали ламинат и линолеум, положенный в комнатках некоторых партий прямо на гранитный пол — теперь там лежала одна мумия, исходная. Многие, правда, сомневались в этом — поговаривали, будто Богданов—Малиновский слил кровь И. и загнал ее в какие–то фильтры в своем Институте, чтобы создать из нее спецгематоген, а Красин заморозил настоящее тело И., как сначала и планировалось, и оно хранится для будущего в неких подземных холодильниках под Тюменью. Тем более, что клонов делалось очень много, и все уже запутались. Специальный клон мумии был создан, например, для Новодворской — небольшой, с семилетнего ребенка ростом. А в девяностые кустари–кооператоры их чуть не в каждом дворе мастерили, был потом скандал с кыштымским карликом Алёшенькой…