Мирча Элиаде - Пелерина Страница 8

— Но оставим это, — продолжал Пантази. — Сенсационный момент тут вот в чем: расшифровку кода тебе подсказала Зеведеева пелерина! Ведь ты признался — не правда ли? — на первом же допросе, что тебя поразили заплатки, пришитые на месте эполет.

Пантелимон в смущении заерзал по скамейке.

— Если бы не заплатки, Зеведей не остановил бы тебя у магазина на Мэтэсарь, чтобы спросить, который сейчас год, и ты и по сей день занимался бы потихонечку своими делами в лаборатории. Ты не стал бы объектом номер один некоторых секретных служб, и нам не пришлось бы охранять тебя день и ночь… Надеюсь, — добавил он с улыбкой, — ты понял, что, если тебя в срочном порядке перевели в провинцию, а затем поместили в санаторий под предлогом назревающего воспаления легких, а сегодня на министерской «скорой» доставили в Бухарест как бы для консультации, а потом пригласили погулять по парку в сопровождении санитара и, наконец, предложили посидеть вот на этой вот скамейке… надеюсь, ты понял, что все это для твоего же блага?

— Нет, я ничего такого не понял… Я думал только, что меня стали подозревать после того, как…

— Ты и до этого был под подозрением, — перебил его Пантази. — Но сейчас дело приняло другой оборот: нам приходится тебя охранять. Люди исчезают легче, чем ты можешь себе представить. Только хватишься человека, а он уже за морем, на другом континенте… Такие времена. Кое-кто проведал о твоем открытии, и проведал на двадцать четыре часа раньше нас…

— Но они же все просчитали… — снова попытался возразить Пантелимон.

— Об этом чуть позже. Я начале пелерины Зеведея, не будь которой… Пелерина его мне известна, для меня новостью было только то, что он таскает ее, прямо так, с заплатками, и зимой, и летом. Зеведей — личность мне знакомая, — добавил он, чуть помолчав. — Это я его упрятал за решетку. Мне вовремя доложили, что он собрался в горы, примкнуть к отряду вооруженных до зубов вредителей. И поскольку отряд, по моим сведениям, был уже окружен, я из жалости — Зеведея-то я знал чуть ли не с пеленок, водил когда-то знакомство с его дядей, полковником Бруно Флондором, — так вот, из жалости я в ту же ночь устроил ему арест под предлогом участия в фиктивном заговоре. Думал, получит он лет пять от силы, а он на суде разболтался не к месту и наболтал себе на все двадцать пять. Я был очень огорчен. Но главное — он все-таки вышел сухим из воды. Тех-то, в горах, взяли через несколько дней и сразу — к стенке. — Он помолчал, пристально глядя на Пантелимона. — Если ты его встретишь, не проговорись. Это старая история, Зеведей ничего не подозревает… Да, пелерина! — спохватился он, протягивая Пантелимону руку, как будто хотел показать ему зубочистку, которую только что достал из кармашка. — Я прочел по сто раз все стенограммы — все надеялся узнать, зачем он таскает эту пелерину!

— Да еще заплатками указывает место эполет, — подчеркнул Пантелимон.

— Эполеты сорвали при обыске, в ночь ареста. Я дал инструкцию искать валюту. Нашли бы — он схлопотал бы максимум три года, как раз шел подходящий процесс. Но Зеведей — цельная натура, настроился партизанить в горах, и в доме — ни цента, ни пенса, ни завалящего швейцарского франка!.. Тем не менее, — добавил он, улыбнувшись, — по городу, вероятно, прошел слух про такое внимание к эполетам, потому что с тех пор при обысках практически перестали изымать драгоценности и валюту из-под подкладки. Вот тут-то и начинается черная страница в истории нашей службы: мы не подумали о музейных коллекциях одежды, и в частности о коллекции военной формы. Таким образом, организация смогла свободно проработать по крайней мере десять лет. У них были свои люди в музее вооруженных сил и опытная агентура. Под разными предлогами: моль, пыль, каталогизация и прочее — то один, то другой предмет вынимали из витрин и относили в специально отведенную для этого комнату.

Остальное можешь додумать сам… Так они припрятали немало драгоценностей, валюты и даже кое-какое золотишко. Операция, естественно, дорого стоила, почти половину от цены предметов, которые они прятали. Однако с годами экспонаты стали приходить в ветхость — столько раз их пороли-перепарывали. Тогда замдиректора музея пришла в голову несчастная мысль: отдать их на реставрацию. Это с нашими-то красителями! В общем, форма после реставрации выглядела еще хуже, чем до, и замдиректора предложил ее радикально перекрасить. Так все и вышло наружу, разразился скандал…

— Прямо как в приключенческом романе, — сказал Пантелимон.

Пантази испытующе, с тенью разочарования взглянул на него.

— И все же мне никак не понять, зачем Зеведей и зимой, и летом ходит в этой пелерине. Насколько я его знаю, без причины он ничего делать не станет. Но что за причина? Нет, конечно, мы должны быть ему признательны. Из-за пелерины ты с ним познакомился, узнал про фальшивые издания, про фон Брауна и прилунение и выдвинул единственную стоящую гипотезу. Вот только ты не до конца ее изложил. Концовку приберег для себя.

— Я не понимаю, о чем вы, — упавшим голосом пробормотал Пантелимон.

Пантази снова смерил его долгим взглядом. Улыбнулся.

— Мне трудно поверить, что ты остановился на полпути. Я ожидал, что ты подскажешь Нэстасе при расшифровке посланий учитывать лунный календарь не только наших широт, но и, например, Франции, России или Мексики. Или Уганды.

Пантелимон, побледневший, резко вскинул голову.

— Но это чистая бессмыслица! — громко сказал он. — Если подпольные издания, предположительно с шифровками, появляются в Румынии, они не могут быть адресованы никому, кроме как румынам, и только по-румынски.

— По виду бессмыслица, — согласился Пантази, нащупывая в кармашке новую зубочистку. — Но факт. В компьютер ввели лунные календари всех широт, и расшифровано уже за сотню сообщений на пятнадцати языках, включая румынский.

— Не может быть! — обомлел Пантелимон. — Вздор! Какие сообщения?

— Вполне безобидные и пресные. Цитаты из Ганди, из Евангелия, из Хартии ООН, из Марка Аврелия, Конфуция и из прочих подобных источников. Больше всего из Евангелия. Пока что на пятнадцати языках, но еще не весь набор исчерпан…

Пантелимон слушал с изумлением, глядя на него во все глаза.

— Но зачем? — прошептал он наконец. — Какой смысл печатать у нас многоязычное издание, да еще зашифрованное так, чтобы никто не понял?

— А это в некотором роде пацифистская пропаганда, — отвечал Пантази, по-прежнему с улыбкой, — осуществляемая в мировых масштабах.

— Но смысл, смысл? Что это за пропаганда, если ее под силу расшифровать только компьютерам?..

— Да, мне тоже это не совсем понятно, — признался Пантази. — Но не стоит забывать, что прибегнуть к компьютерам пришлось только нам, румынам. Французский, шведский или мексиканский читатель обходится без них: смотрит на дату, когда напечатана газета, смотрит, в какой фазе в тот день находилась луна над его страной, потом, по системе, которую открыл ты, начинает складывать слова. Если видит, что не складываются, — ничего страшного, он проинструктирован: значит, в тот день послание адресовали не его стране.

— Однако же это чересчур сложно! — настаивал Пантелимон. — И ни на гран смысла. При чем тут румынская газета?

— Кое-какое объяснение все-таки есть, — возразил Пантази. — И ты его сейчас услышишь. Ты доказал, что умеешь хранить тайну. Целых три дня. Но твоей тайне, надо признать, цены не было. А то, что скажу тебе я, это только мои домыслы и не относится непосредственно к нашей стране. Однако предпочтительно и это не разглашать.

— Даю вам честное слово, — пообещал Пантелимон, прижимая руку к сердцу.

— Мы — страна маленькая, — начал Пантази с оттенком грусти в голосе. — И принадлежим к разряду более или менее закрытых обществ. Такова историческая конъюнктура, мы должны с ней считаться… Среди наших соседей были попытки несколько видоизменить систему — то, что на Западе называют «либерализацией». Ты знаешь, с каким результатом. Но неверно думать, что тенденцию к «либерализации» можно радикально уничтожить. С другой стороны, неверно думать, что отдельные сверхдержавы упустят возможность нагреть руки на такой тенденции.

Он смолк, извлек обломки зубочистки изо рта и стал аккуратно укладывать их рядком на краю скамейки.

— То, что я тебе сейчас говорю, это, повторяю, только догадки. Я их тебе излагаю, потому что ты усвоил урок фон Брауна: кто смотрит далеко вперед, за тем победа. Ты молодой, тебе еще смотреть и смотреть… Уточняю. Какой смысл, говоришь ты, печатать фальшивые издания «Скынтейи» с шифрограммами, которые в Румынии никто не расшифрует. Смысл тут может быть один. Определенные службы некоей сверхдержавы проводят некие испытания, и, по мотивам, которые нам не известны, проводят их на нас. А чтобы избежать разных ошибочных интерпретаций, и прежде всего дипломатических трений, для шифрограмм используется код, который в нашей стране расшифровке не поддается; более того, содержание шифрограмм политического веса не имеет, то есть пока это просто пацифистская пропаганда.