Элизабет Гоудж - Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны Страница 8

Марию охватило страстное желание поднять крышку рабочей шкатулки и заставить шахматные фигурки сразиться друг с другом. Но она не могла бросить клавесин. Прелестная журчащая мелодия, которой она не знала, выходила из-под ее пальцев. Она всегда хорошо импровизировала, играя на том, что мисс Гелиотроп называла «инструмент», но теперь ей казалось, что эту мелодию сочинила не она сама; она почувствовала, что мелодия была заперта в клавесине с тех пор, как на нем играли в последний раз, а теперь обрела свободу. Это была чудесная легкая мелодия, и Мария с радостью отдалась ей, пока внезапно не оборвала игру… Кто-то слушал ее…

Не раздалось ни звука, но она почувствовала, что кто-то внимательно слушает, как она играет. Она вскочила, подбежала к окну и выглянула, но в розарии никого не было, только птицы. Тогда она подбежала к двери, ведущей из гостиной в большую залу, открыла ее и увидела, что Рольв сидит у огня, а сэр Бенджамин, на этот раз одетый в темно-зеленый костюм для верховой езды, только что вошел в залу через дальнюю от гостиной дверь. Он улыбнулся так сердечно и ласково, как будто солнце взошло в первый теплый день в году, но явно не обратил внимания на ее игру, и как ей показалось, даже не слышал ее.

«Как тебе спалось, дорогая?» — спросил он. «Хорошо, сэр», — ответила Мария, и подбежав к нему, привстала на цыпочках, чтобы поцеловать его. Такое с ней случилось, может быть, впервые, потому что в те времена младшие не целовали старших без их разрешения. Но она почувствовала, что ужасно сильно его любит. Сэр Бенджамин, похоже, не рассердился. Наоборот, он казался довольным, и несмотря на то, что она была уже совсем взрослой юной леди тринадцати лет, он схватил ее в охапку и сжал в своих медвежьих объятьях. Когда он ее отпустил, она почувствовала на руке что-то мокрое и теплое, и к своему удивлению, увидела, что Рольв, поднявшись на ноги и подойдя к ней сзади, лижет ей руку, медленно виляя при этом хвостом.

«Посмотрите-ка!» — победно вскричал сэр Бенджамин. — «Рольв признал это, В тебе настоящий мерривезеровский стиль, дорогая, и Рольв признал это».

Мария смущенно положила руку на огромную голову Рольва и с бьющимся сердцем осмелилась взглянуть ему прямо в горящие странным желтым огнем глаза. Они уставились на нее, завладевая ею. Теперь она была его. Внезапно страх исчез, она обхватила руками его шею и зарылась лицом в рыжеватую шерсть.

Потом она снова взглянула на сэра Бенджамина. «У меня такой прекрасный вид из окон, сэр», — сказала она. — «А куда смотрят ваши?»

«На юг и на восток, дорогая», — ответил он. — «Это вторая башня, и моя комната рядом с той, что занимает мисс Гелиотроп. Пока моя мать была жива, это была ее комната, а теперь она моя. Маленькая комната наверху, похожая на твою, но без резьбы и с дверью нормального размера, была моей, когда я был мальчиком. Но потом она стала мала для меня, и больше ею не пользуются». Затем он обугленной палкой на пепле перед камином нарисовал план дома.

В нижнем этаже усадьбы были только кладовые и комната, где спал Дигвид. Балки потолка большой залы оказывались под самой крышей, весь второй этаж занимали кухня, выходящая на одну сторону, и гостиная, выходящая на другую. Спальня мисс Гелиотроп была над гостиной, а комната сэра Бенджамина над кухней.

«А теперь я покажу тебе карту поместья», — сказал сэр Бенджамин.

Он открыл ящик старого письменного стола, стоящего у стены, вытащил пергаментный свиток, положил его на стол и раскатал. «Ты можешь взять его и поизучать на досуге, дорогая. Тут все королевство вашего высочества — вся Лунная Усадьба, а сейчас просто быстро взгляни на него, чтобы понять, где что находится».

Это была старая карта, и Мария склонилась над ней с бьющимся сердцем, на карте были показаны только несколько квадратных миль западного побережья, но именно об этих нескольких квадратных милях сэр Бенджамин сказал, что они — ее собственные, ее королевство. Справа на карте полумесяц синего обозначал море — бухту Доброй Погоды — Мерривезеровскую бухту. Так что же, Мария Мерривезер, которая никогда не видела моря, владелица всего этого полумесяца голубой воды?…

Слева была церковь, наверно та, что она видела из окна, называлась она Церковь Богородицы Девы, а прелестный холм за ней назывался Райский Холм. Названия на карте, какими бы обычными они ни были, звучали для нее, как самая любимая и знакомая музыка. Она, молча, улыбаясь, взглянула на сэра Бенджамина, и он понимающе кивнул.

«Ты вернулась домой, дорогая», — г сказал он. — «Но ты не можешь выразить словами то, что чувствуешь. Мерривезеры этого не умеют. Мы не выставляем напоказ своих чувств».

«Скажите, пожалуйста, сэр, что значат эти слова, вырезанные над камином в гостиной?»

«Храбрая душа и чистый дух наследуют царство, а вместе с царством веселое и любящее сердце», — процитировал сэр Бенджамин. — «Это наш фамильный девиз, дорогая. Это был наш девиз со дней первого сэра Рольва. Я думаю, он указывает на два типа Мерривезеров, солнечных и лунных, которые всегда веселы, когда любят друг друга. А кроме того, это еще наверно и способ связать вместе те четыре добродетели, которые нужны для совершенства — смелость, чистоту, любовь и радость». Сэр Бенджамин замолчал на минутку, а потом с видимым облегчением внезапно завопил: «Колбаски!!!»

В первую секунду Мария решила, что колбаски — это еще что-то, что необходимо для достижения совершенства, но восхитительный запах подсказал ей, что ее дядя был неожиданно низвергнут из духовного в материальное, где, как она догадалась, ему куда уютнее и спокойней.

В один и тот же момент отворилась дверь гостиной, чтобы пропустить мисс Гелиотроп в шуршащей шелковой блузке, черной шали и белом чепце, веселую и довольную после великолепно проведенной ночи, совершенно свободной от кошмаров, вызванных несварением желудка. и дверь кухни, через которую старый кучер внес огромное блюдо дымящихся колбасок.

«Доброе утро, Дигвид», — сказал сэр Бенджамин.

«Доброе утречко, сэр, доброе утречко, леди», — отозвался Дигвид.

Увидев Дигвида при дневном свете и без шляпы, Мария немедленно полюбила старика. У него были большие, невинные, как у младенца, голубые глаза, высокий морщинистый лоб и совершенно лысая голова. Его заплатанный плащ уступил место мышиного цвета жилету и куртке и большому кожаному фартуку, обвязанному вокруг талии. Улыбка, которую он послал Марии и мисс Гелиотроп, была полна нежности и любви, и он поставил колбаски на стол жестом, который, казалось, приказывал им съесть побольше.

Но на завтрак были не только колбаски. Еще Дигвид принес огромный кусок окорока домашнего копчения, сваренные вкрутую яйца, кофе, чай, свежеиспеченный хлеб, мед, сливки с толстым слоем жира сверху, свежесбитое масло и парное молоко, еще теплое и пенящееся. Выбор был такой широкий и прекрасный, что у Марии проснулся небывалый аппетит, не говоря уже о Виггинсе, чья зеленая мисочка была уже распакована и стояла прямо перед ним, наполненная колбасками щедрой рукой самого сэра Бенджамина… Рольв, как оказалось, всегда завтракал на кухне, потому что он предпочитал сырое мясо и не был самым приятным компаньоном во время еды… Даже мисс Гелиотроп, ободренная свободной от кошмаров ночью, рискнула скушать крутое яичко. Что до сэра Бенджамина, невозможно описать, сколько он съел, и зрелище семейного аппетита, соединенное с обхватом его талии, заставило Марию поразмышлять минутку, что предпочесть, колбаску или яйцо.

«Не беспокойся, дорогая», — подбодрил ее сэр Бенджамин. — «Только солнечные Мерривезеры склонны к полноте. Лунные Мерривезеры могут есть, сколько хотят, и оставаться тоненькими и бледными, как лунный серп».

Мария широко улыбнулась и взяла колбаску.

«Откуда у тебя этот наряд, Мария?» — внезапно спросила мисс Гелиотроп.

«Я нашла его в своей комнате», — ответила Мария.

«Лучше тебе переодеться в твое обычное платье, чтобы начать утренние занятия», — укорила ее мисс Гелиотроп. — «В той маленькой гостиной можно устроить отличную классную комнату, и мы начнем работу сразу же после завтрака».

Мария подняла глаза, полные отчаянной мольбы, и заметила, что сэр Бенджамин смотрит на ее наряд с нескрываемым изумлением. Казалось, он не замечал его раньше. Но он пересилил себя и ответил на мольбу, выраженную в ее глазах.

«В вас слишком сильно чувство ответственности, мадам», — сказал он мисс Гелиотроп. — «Позвольте себе полентяйничать этим утром, чтобы пообжиться в новом доме и отдохнуть после утомительного путешествия. Сегодня утром, мадам, я вместо вас буду руководить занятиями вашей ученицы».

Он. сказал это отменно вежливо, но вместе с тем настолько твердо, что мисс Гелиотроп тут же согласилась. Она, к тому же, рада была согласиться, потому что мечтала о таком спокойном утре, чтобы разложить по порядку вещи в своей очаровательной спальне.