Уильям Теккерей - История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти Страница 8

- Сэм, мой мальчик! - воскликнул посереди нашей беседы Раундхэнд, который успел уже осушить не один стакан портвейну. - Надеюсь, вы не упустите такой случай и всучите им парочку-другую акций Западно-Дидлсекского... а?

- Вы снесли графины вниз, мистер Раундхэнд? - гневно вскричала хозяйка дома, желая прекратить этот неуместный, на ее взгляд, разговор.

- Нет, Милли, я их опорожнил, - отвечал Раундхэнд.

- Никаких Милли, сэр! Извольте спуститься вниз и велите Ленси, моей горничной (взгляд в мою сторону), чтоб она сбирала чай в кабинете. Мы сегодня потчуем джентльмена, который не привычен к пентонвиллским обычаям (опять взгляд в мою сторону); но он не погнушается обычаями друзей.

Тут тяжелый вздох всколыхнул могучую грудь миссис Раундхэнд, и она в третий раз поглядела на меня, да так, знаете, грозно, что я прямо рот разинул. А что до Гаса, так с ним она за весь вечер и двух слов не сказала; но он утешался горячими сдобными булочками, которые поглощал без счету, и чуть не весь вечер (а жара стояла непомерная) прохлаждался на балконе, посвистывая да болтая с Раундхэндом. Уж лучше бы мне тоже сидеть с ними больно душно да тесно было в одной комнате рядом с дородной миссис Раундхэнд, которая расположилась подле меня на диване.

- А помните, какой веселый вечерок у нас выдался прошлым летом? донесся до меня голос Хоскинса, который, облокотясь о перила, бросал нежные взгляды на девиц, возвращавшихся из церкви. - Миссис Раундхэнд была в Маргете, а мы с вами скинули сюртуки, рому у нас было вдоволь и целый ящик манильских сигар...

- Шш-ш! - испуганно оборвал его мистер Раундхэнд. - Милли услышит.

Но Милли не слыхала; Милли с увлечением рассказывала мне нескончаемую повесть о том, как она вальсировала с графом де Шлоппенцоллерном на городском балу, который давали в честь союзных монархов, и какие у графа были густые длинные белоснежные усы, и как ей было чудно кружиться по зале в объятиях столь знатного кавалера.

- Но с тех пор, как я вышла за мистера Раундхэнда, он мне ничего такого не позволял... ни разу не позволил, а в четырнадцатом годе так полагалось принимать особ королевской крови. И вот двадцать девять молодых девиц из лучших лондонских семейств, уж поверьте, мистер Титмарш, самых лучших семейств: там были дочери самого лорд-мэра, и олдермена Доббина, три дочки сэра Чарльза Хоппера, это у которого громаднейший дом на Бейкер-стрит; ну, и ваша покорная слуга, которая в те поры была постройней против нынешнего, двадцать девять нас было, и нам для этого случая наняли учителя танцев, и мы учились танцевать вальс, и для такой надобности нам отвели Египетскую залу в доме лорд-мэра. Да, он был великолепный кавалер, этот граф Шлоппенцоллерн!

- Но зато и дама у него была великолепная, сударыня, - сказал я и покраснел как рак.

- Подите вы, проказник! - хихикнула миссис Раундхэнд и игриво шлепнула меня по руке. - Все вы в Вест-Энде на один покрой, все обманщики. Вот и граф был в точности как вы. Ах, да что говорить! До свадьбы вы сахары-медовичи, так и рассыпаетесь в, комплиментах, а как завоюете девичье сердце, так куда девался прежний пыл. Вон погладите хоть на Раундхэнда, прямо как дитя малое, все норовит бабочку носовым платком изловить. Ну, где ж такому человеку меня понять, где уж ему заполнить мое сердце? - И она прижала руку к своей пыль ной груди. - Увы1 Неужто и вы станете когда-нибудь пренебрегать своей супругой, мистер Титмарш?

Так она говорила, а по городу плыл колокольный звон, кончилась служба, а я представил себе, как моя милая, милая Мэри Смит в скромной серенькой мантильке возвращается из сельской церкви в дом своей бабушки, а колокола перекликаются, и в воздухе пахнет душистым сеном, и река блестит на солнце алая, багряная, золотая, серебряная. Моя милая Мэри за сто двадцать миль от меня, в Сомерсетшире, возвращается из церкви домой с доктором Снортером и его семейством, она всегда ходит с ними в церковь; а я сижу тут и слушаю эту противную сластолюбивую толстуху.

Я не удержался и нащупал половинку шестипенсовика, о которой, вы помните, уже говорил, и, привычным движением прижав руку к груди, оцарапал пальцы об мою новую бриллиантовую булавку. Мне доставили ее от мистера Полониуса накануне вечером, и, отправляясь на обед к Раундхэндам, я ее обновил.

- Что за прекрасный бриллиант! - сказала миссис Раундхэнд. - Я весь обед с него глаз не сводила. Каким же надо быть богачом, чтоб носить такие драгоценности, и как вы можете оставаться в этой противной конторе при ваших-то знатных знакомствах в Вест-Эйде?

Эта особа так меня допекла, что я вскочил с дивана и, не ответивши ей ни слова, кинулся на балкон, на свежий воздух, где пребывали джентльмены, и при этом чуть не разбил голову о косяк.

- Гас, - выпалил я, - мне что-то нездоровится, пойдем домой.

А Гасу только того и надо было - он уже успел проводить нежным взглядом всех до одной девиц, что возвращались из всех до одной церквей, и на дворе стало смеркаться.

- Как! Да что это вы? - воскликнула миссис Раунд-хэнд. - Ведь сейчас подадут омара. Надо немножко подкрепиться. Мистер Титмарщ, конечно, не к такому привык, но все же...

Стыдно признаться, но я чуть не сказал: "К черту омара!" - да тут Раундхэнд подошел к своей супруге и шепнул, что мне нездоровится.

- Да-да, - с многозначительным видом подтвердил Гас. - Не забудьте, миссис Раундхэнд, что только в четверг он был в Вест-Энде, и его звали обедать с самыми что ни на есть сливками высшего света. Вест-эндские обеды даром не проходят, верно я говорю, Раундхэнд?

- Ежели бы вы играли в кегли... вы бы, наверно, не отказались от роббера, - мигом нашелся Раундхэнд.

- В воскресенье, в моем доме - не позволю, - гневно отрезала миссис Раундхэнд. - И слышать не хочу ни об таких картах. Или уж мы не протестанты, сэр? Не христиане?

- Ты не поняла, дорогая. Мы говорили совсем об другом роббере, не об висте.

- И слышать не желаю ни об каких играх у себя в доме в воскресенье, заявила миссис Раундхэнд и, даже не попрощавшись с нами, выскочила за дверь.

- Не уходите, - промолвил ее до крайности напуганный супруг, - не уходите. Покуда вы здесь, она не появится. Сделайте милость, не уходите!

Но мы все же ушли, а когда оказались у себя дома на Солсбери-сквер, я попенял Гасу за то, что он проводит воскресенья в безнравственных развлечениях, и на сон грядущий прочел вслух одну из проповедей Блейра. А улегшись в постель, я невольно подумал о том, какую удачу принесла мне. бриллиантовая булавка; причем, как вы узнаете из следующей главы, на этом мои удачи не кончились.

ГЛАВА V,

повествующая о том, как бриллиант вводит его счастливого обладателя в

еще более высокие круги

Говоря по правде, хотя в предыдущей главе я уделил бриллианту всего несколько слов, в мыслях моих он занимал далеко не последнее место. Как я уже упомянул, булавку доставили от мистера Полониуса в субботу вечером; нас с Гасом не было дома, мы за полцены наслаждались жизнью в Сэдлерс-Уэлз; а на обратном пути, должно быть, еще и выпили подкрепляющего; впрочем, это к делу не относится.

Так вот, на столе лежала коробочка от ювелира; я вынул булавку, и боже мой! - как засверкал, заиграл бриллиант при свете нашей единственной свечи.

- Да при нем и без свечи будет светло! - сказал Гас. - Это бывает, я читал про это в истории...

Я не хуже него знал историю Хаджи-Гасана-Альгабала из "Тысячи и одной ночи". Но мы все равно решили попробовать и задули свечу.

- Он освещает всю комнату, вот ей-богу! - воскликнул Гас; на самом же деле напротив нашего окна стоял газовый фонарь, и, я думаю, потому-то в комнате и было светло. Во всяком случае, в моей спальне, куда мне пришлось идти без свечи и окно которой смотрело на глухую стену, стояла кромешная тьма, хотя бриллиант был при мне, и пришлось ощупью отыскать подушечку для булавок, которую мне подарила некая особа (я не прочь признаться, что это была Мэри Смит), и в эту-то подушечку я воткнул его на ночь. Но странное дело, я столько думал о своем бриллианте, что почти не сомкнул глаз и проснулся ни свет ни заря; и если уж говорить всю правду, сразу же, как дурак, нацепил его на ночную рубашку и стал любоваться на себя в зеркале.

Гас любовался бриллиантом не меньше моего; ведь с тех пор как я воротился в Лондон, и особливо после обеда из оленины и прогулки в карете леди Бум, он решил, что лучше меня нет человека на свете, и к месту и не к месту хвастал "своим приятелем из Вест-Энда".

В тот день мы были приглашены на обед к Раундхэндам, и, так как у меня не было черного атласного галстуха, пришлось воткнуть булавку в муслиновое жабо моей лучшей рубашки, отчего в ней, как ни печально, образовалась дыра. Однако же, как вы видели, булавка произвела впечатление на хозяев дома, на одного из них даже, пожалуй, чересчур сильное; а назавтра Гас уговорил меня надеть ее, когда мы шли в контору; правда, рубашка моя, которая после домашней стирки в Сомерсетшире прямо слепила белизною, на второй день несколько помялась, так что вид у меня был уже не тот.