Антология - Вход и выход. Антология мистики Страница 8

Периодически поглядывая сверху вниз, моя спутница вела меня по аллее. Я до сих пор не забыл милые черты ее доброго лица с тонко очерченным подбородком. Тихим, задушевным голосом она задавала мне вопросы и рассказывала что-то, без сомнения, очень приятное, но, что именно, хоть убей, не помню… Некоторое время спустя маленькая обезьянка-капуцин, очень чистенькая, с шерсткой цвета лесного ореха и дружелюбными карими глазами, спустилась к нам с дерева и побежала рядом со мной, беззастенчиво разглядывая меня снизу и скаля зубы, а потом прыгнула мне на плечо. И, преисполненные счастьем, мы возобновили свой путь.

Уоллес замолчал.

– Продолжай, – попросил я.

– Мне вспоминаются всякие мелочи. Например, по дороге я обратил внимание на погруженного в размышления старика, который сидел прямо на земле среди благородных лавров. Затем мы миновали удивительно пеструю поляну, облюбованную длиннохвостыми попугаями, и вдоль широкой тенистой колоннады вышли к роскошному дворцу с великолепными фонтанами и множеством необычайно красивых вещей. Казалось, что в этом месте сбываются все мечты. Я встретил там много людей – кого-то помню хорошо, кого-то смутно, но все они были прекрасны и добры. Каким-то образом, не знаю как, я сразу почувствовал, что дорог им и они рады меня видеть, а их ласковые прикосновения и приветливые, сияющие любовью взгляды пробуждали во мне неподдельное счастье. Да…

Он ненадолго задумался.

– Я нашел там друзей. Это очень радовало меня, потому что прежде я был одиноким мальчиком. Во дворе, где стояли солнечные часы, обрамленные цветами, а трава напоминала ровный зеленый ковер, мы играли в чудесные игры, которые сблизили нас. Странно, но это не запечатлелось в моей памяти. Я совсем не помню, в какие игры мы играли. И никогда не помнил. Впоследствии, еще в детские годы, временами доводя себя до слез, я часами копался в своих воспоминаниях, пытаясь понять, в чем заключалось то счастье, что дарили эти игры. Мне хотелось снова сыграть в них у себя в комнате. Но нет!.. Все, что я мог вспомнить, – это ощущение счастья и облик двух моих постоянных товарищей по играм.

Как-то раз появилась строгая темноволосая женщина с хмурым бледным лицом и мечтательными глазами, в длинном светло-пурпурном одеянии и с книгой в руках. Она сделала мне знак следовать за ней и повела меня в галерею над залом. Мои новые друзья не хотели расставаться со мной, они сразу перестали играть и стояли, глядя, как меня уводят. «Возвращайся к нам! – кричали они вдогонку. – Возвращайся скорей!» Я поднял глаза на женщину, но она не обращала на крики моих товарищей ни малейшего внимания. Ее лицо было абсолютно спокойным и серьезным. Мы подошли к скамье на галерее. Я встал рядом с женщиной, готовый заглянуть в книгу, которую она держала на коленях. Книга распахнулась. Женщина показывала мне, а я в изумлении смотрел: на оживших страницах я увидел самого себя. Это была история обо мне, обо всем, что случилось со мной со дня моего рождения.

И что самое удивительное – в книге были не нарисованные картинки, а настоящая жизнь, понимаешь?

Уоллес надолго умолк, в его глазах, устремленных на меня, сквозило сомнение.

– Понимаю, – сказал я, – продолжай.

– Да, настоящая жизнь, поверь. Реальность, в которой были все, кому там надлежало быть: люди двигались, события следовали одно за другим – моя дорогая матушка, чей образ я помнил уже довольно смутно; отец, как всегда непреклонный и суровый; слуги, детская, знакомая домашняя утварь. Затем парадный вход и оживленные улицы с их броуновским движением. Я смотрел, изумляясь, периодически с недоумением заглядывал в лицо женщины и снова переворачивал страницы, что-то пропуская, чтобы увидеть в этой волшебной книге как можно больше и еще больше, а вот наконец и я сам в тот момент, когда топтался в нерешительности перед зеленой дверью в белой стене, и на меня опять нахлынули те же ощущения страха и внутренней борьбы.

«А что потом?» – взволнованно крикнул я и хотел перевернуть страницу, но строгая женщина остановила меня, накрыв мою маленькую ручку своей ладонью.

«Что дальше?» – настаивал я, изо всех моих детских сил пытаясь освободиться от ее пальцев. И когда она уступила и страница перевернулась, женщина тихо, как призрак, склонилась надо мной и поцеловала меня в лоб.

Но на этой странице не оказалось ни зачарованного сада, ни пантер, ни девушки, которая вела меня за руку, ни моих товарищей по играм, так не хотевших меня отпускать. Я увидел длинную серую улицу Западного Кенсингтона, окрашенную в унылые тона послеполуденных часов, когда уже приближаются сумерки, но еще не зажгли фонари. И там был я – маленькая жалкая фигурка: я плакал навзрыд, не в силах сдержать слезы, плакал, потому что не мог вернуться к моим дорогим друзьям, товарищам по играм, кричавшим мне вслед: «Возвращайся к нам! Возвращайся скорей!» Да, я был там. И уже не на странице книги, а в жестокой реальности. Зачарованный сад и печальная женщина, подле которой я стоял и которая материнской рукой пыталась удержать меня, внезапно исчезли – но куда?

Уоллес снова замолчал и какое-то время в задумчивости глядел на огонь в камине.

– О, как мучительно было возвращение! – прошептал он.

– Ну и?.. – спросил я спустя минуту-другую.

– Меня вернули обратно в этот безрадостный мир, где я был несчастным и жалким! Как только я полностью осознал, что произошло, мной овладело безудержное отчаяние. До сих пор помню, какой стыд я испытал, рыдая в присутствии посторонних, и какое унижение, когда был с позором доставлен домой. Как наяву вижу обходительного старого джентльмена в золотых очках, который, ткнув меня зонтиком, остановился и участливо сказал: «Бедный малыш, ты, наверное, потерялся?» И это он мне – лондонскому мальчишке пяти лет с гаком! Вдобавок ему зачем-то понадобилось привести любезного молодого полисмена и собрать вокруг нас толпу, а потом всем миром сопроводить меня домой. Вот так, привлекающий всеобщее внимание своим плачем, испуганный и удрученный, я вернулся из зачарованного сада в отцовский дом.

Таким, насколько я помню, был этот сад, который не отпускает меня по сей день. Разумеется, я не могу описать словами магию призрачной нереальности того мира, столь непохожего на привычную, обыденную действительность, но… все так и было. Если это был сон, то, я уверен, самый удивительный сон наяву… М-да!.. Ну и, конечно, дома мне устроили настоящий допрос: пришлось отчитываться перед тетушкой, отцом, няней, бонной – перед всеми…

Я пытался рассказать им правду, в результате чего отец впервые в жизни выпорол меня за ложь. А когда я повторил свою историю тетушке, она, в свою очередь, наказала меня за злостное упрямство. В конце концов мне вообще запретили об этом говорить и всех предупредили, чтобы они не слушали мои небылицы. Даже книги сказок у меня на время забрали, дабы не потакать моему «слишком богатому воображению». Как тебе такое? Да, они сделали это! Отец принадлежал к старой школе… И я вынужден был держать все пережитое при себе, живя лишь воспоминаниями. Но по ночам, уткнувшись в мокрую от слез подушку, я вновь и вновь нашептывал свою историю, ощущая на губах соленый вкус неизбывной тоски, навсегда поселившейся в моей детской душе. И с тех пор, без особого рвения произнося обычные молитвы, я неизменно заканчивал их единственно значимой для меня просьбой: «Господи! Дай мне увидеть во сне зачарованный сад! Помоги вернуться туда! О, Господи! Пожалуйста, верни меня в мой сад. Верни меня в мой сад!»

И я на самом деле часто видел его во сне. Возможно, я что-то упустил в своем рассказе, а может, добавил какие-то детали, не знаю… Но ты ведь понимаешь, как трудно связать воедино отрывочные воспоминания о неизгладимом событии, произошедшем в раннем детстве. Между ним и всем тем, что было потом, в отроческом возрасте, пролегла огромная бездна. Со временем я уже не мог представить, что когда-нибудь расскажу кому-то о том чудесном мимолетном видении.

– А ты пытался найти зачарованный сад? – задал я очевидный вопрос.

– Нет, – ответил Уоллес. – Во всяком случае, я не помню, чтобы в раннем детстве предпринял хоть одну попытку отыскать его. Сейчас мне это кажется странным, но, видимо, после того злополучного инцидента за мной стали намного строже присматривать, опасаясь, что я могу снова заблудиться. Я начал разыскивать свой сад не раньше, чем познакомился с тобой. И на какое-то время, хотя сейчас в это трудно поверить, я вообще о нем забыл. Думаю, мне тогда было лет восемь-девять. Ты помнишь меня в этом возрасте в колледже Святого Ательстана?

– Еще бы!

– В те дни я и виду не подавал, что лелею в душе тайную мечту, не так ли?

II

Уоллес посмотрел на меня, и лицо его осветилось улыбкой.

– Ты когда-нибудь играл со мной в «Северо-западный путь»?.. Нет, конечно, я тогда еще не знал тебя. Короче, была такая игра, – пояснил он. – И каждый ребенок, наделенный живым воображением, мог играть в нее целые дни напролет. Суть заключалась в том, чтобы найти «Северо-западный путь» в школу. Обычный проторенный маршрут был слишком прост и неинтересен, по условиям игры требовалось отыскать какой-нибудь более сложный окольный путь, он-то и назывался «Северо-западным». Для этого нужно было выйти из дома на десять минут раньше, направиться куда глаза глядят в наиболее безнадежном направлении, а потом в обход, по незнакомым улицам, добраться до своей цели.