Филипп Робинсон - Маска свирепого мандарина Страница 9

Так логическое мышление, прародитель науки, в который раз рассеет туман боязливого невежества. Перед нами несомненно еще один муляж. Но не обычный, а сделанный необычайно хитроумно и тщательно, с характерной для Кода старательностью и стремлением к научной точности.

Пластмассовая модель мозга по многим причинам (например, она полая и вдобавок твердая) не годилась для работы. Поэтому Код использовал ее вместо формы, вытащил находившийся внутри гипсовый слепок и залил туда желатин. Потом в строгом соответствии с анатомией разделил застывший муляж на части (его можно разобрать), покрасил серой краской и покрыл лаком. Рассек срединную часть лобной доли левого полушария, нарисовал на срезах тонкую паутинку, — arbor vitae, — белого вещества. Вставил две изюминки — одну в Sella Turicica, расположенную над небом и позади него, чтобы обозначить гипофиз, а вторую, изображающую шишковидное тело, над передней областью Corpora Quadrigemina. Так же до педантизма тщательно он имитировал и другие части мозга.

Теперь муляж следовало разметить. Везде, где только можно — снизу, сверху, на церебральных долях, мозжечке, самых мелких деталях — Код вывел несмываемой черной краской крохотные названия всех известных науке участков мозга: Роландова борозда, борозда Монро, область Брока, Серп большого мозга, Corpus Callosum, Pons Varollii, et multos alios.

Но этим дело не ограничилось. Как ни услаждала латынь сердце человека с классическим гуманитарным образованием, такого как Код, наименования просто обозначали, но ничего не объясняли, ибо не содержали указаний на предназначение той или иной области. Вот для чего понадобились маленькие флажки, воткнутые в податливый желатин. На каждом написано название какой-нибудь части тела, — например, "мускулы бедра" или "веки", — либо мыслительные функции, такие как слуховая память, связанная с работой коры головного мозга, где она и помещается. Отмечены места поступления-передачи данных, участки, которые принимают сенсорные и испускают моторные импульсы: отвечающие за сетчатку в затылочной области, за кожный покров — в теменной, за внутреннее ухо — в височной, и так далее.

И даже таких подробностей оказалось недостаточно, чтобы полностью описать то немногое, что нам известно о мозге — восхитительно сложном органе, причудливый лабиринт которого вмещает десять тысяч миллионов нервных клеток и миллиарды нейрофибрилл. К муляжу прилагаются всевозможные дополнения. Схемы, в которых отслеживается путь отдельных импульсов сквозь кору мозга. Модель нейрона с ядром и отходящими "ветвями", синапсами и длинными нитевидными аксонами, похожая на абстрактную скульптуру. И наконец стопка белых пластиковых карточек, — Код называл их своими Ключами, — куда занесены все подробности, которые нельзя отметить на муляже (а также некоторые детали, которых лучше бы совсем не знать). Код постоянно добавлял новые записи, обновлял Ключи в соответствии с поступавшими данными. Он надеялся, что в относительно недалеком будущем сумеет подготовить еще один набор Ключей, настолько точных и всеобъемлющих, что первый по сравнению с ним покажется таким же устаревшим, как старое учение об атомах.

Итак, именно эту имитацию человеческого мозга Код сейчас пожирал глазами, как предсказатель свой хрустальный шар, и взгляд его выражал непоколебимую уверенность вещего провидца, всепоглощающее внимание ученого мужа, изумленный восторг Творца. Он разъял доли, снова соединил их, нежно касаясь блестящей поверхности, словно счастливый влюбленный, ласкающий свою избранницу. Извлек флажки один за другим, скользнул взглядом по надписям, воткнул на прежнее место. Задумчиво склонился нал Ключами, хотя знал их содержание наизусть.

Он мечтал, размышлял, строил планы.

Часы показывали шесть часов. Пора заканчивать. За дверью уже слышалась возня престарелых сестер. Код бережно поднял муляж, поставил его в шкаф. За ним последовал череп в картонной коробке.

Кот брезгливо, с внушенной инстинктом подозрительностью наблюдал за манипуляциями хозяина квартиры, но позволил себя погладить и успокоить. Код взял его на руки, вышел в коридор, чтобы отдать соседкам. Дверь открыла старшая сестра; она предложила ему зайти и выпить чашечку чая. Он вежливо отказался: "к величайшему сожалению, сегодня вечером я занят".

"Такой милый молодой человек!" — донеслось до него (она каждый раз забывала закрыть дверь). "Как жаль, что он…" Дальше Код не расслышал, но ему не составило труда мысленно закончить фразу: "…так и остался холостяком". А если дать волю фантазии, можно предположить более интересные варианты: "немного не в себе", или "занят какими-то темными делишками".

Код возвратился в половине одиннадцатого. Следуя почти незыблемой традиции, весь субботний вечер он тешил свою плоть в злачных местах на Глассхаус Стрит. Это уже нехорошо, и узнай пожилые дамы о подобных привычках, они бы резко переменили мнение о "милом молодом человеке". Ничуть не меньше их шокировало бы то, что теперь наш герой собирался занести собственные впечатления в особую записную книжку; правда, то ли повинуясь капризу, то ли желая соблюсти приличия, он по крайней мере сделал их непонятными для большинства посторонних, изложив хронику ночной жизни "благородным в силу своей недоступности языком ученых", языком, которому посвятил всю невеселую юность отличника.

Уважая подобную сдержанность, мы не станем переводить сами записи; кто знает, возможно это послужит примером для наших современников.

На обложке записной книжки, похожей на гроссбух, выведено "Stuprum" ("Разврат"). На каждой расчерченной странице имеется несколько граф: "Quomodo" ("Каким способом"), "Quotiens" ("Сколько раз") и "Quando" ("Когда"). Две последних содержат просто цифры и даты, но в первой можно увидеть либо слова, — "Stans", "Recumbens", "Suspense" ("Suspensa?!"), "Ex Latere", "Supra", "Subter", — либо некие таинственные обозначения: букву "p" в сочетании с "r", "c", или "o". Иногда попадаются довольно длинные заметки, например, "cervie meretricis cruribus constricta" и "paelex pellita et caligata".

Но больше всего места отведено для последней графы справа. Поскольку сюда заносятся не сухие, точные факты, а личные впечатления, название написано не на латыни, а по-гречески. Здесь мы видим разнообразные, сочные, иногда весьма пикантные комментарии.

Психолога заинтересовали бы не сами записи — в целом, вполне обычные и даже банальные, — а то, что Код затратил столько усилий на подобную горькую насмешку над казуистикой, схоластикой, или даже над собственной педантичностью и "научным" подходом. Психолог, очевидно, обратит особое внимание на несколько дополнительных разделов со странными названиями "Turpitudo" ("Мерзость"), "Dedecus" ("Извращение"), "Nefas" ("Запретное") и "Novitas" ("Необычное"). Например, отчет об удивительной мании некого бизнесмена, торговца цветными металлами, объектом вожделения которого стало свиное сало. А вот отзыв об одном искрометном выступлении танцовщицы в брюссельском ночном клубе "Дьявольская стряпня":

"Suae mamillae oculae pintae, umbilicus naso, et in "ore" mirable dictu — mellis ramulus insertus, spectantium linguis oblatus (quorum qui ultimus linxit ille omnium felicissimus ratione habetur)".

Что касается сегодняшних записей в книжке, наш помешанный на всяческих отклонениях психиатр наверняка не сочтет их достойными внимания. На новом листке Код просто вписал "supra" ("сверху") в графу "Каким способом", цифру "2" в раздел "Сколько раз" и проставил сегодняшнюю дату ("Когда")

Настало время заняться научной работой. Объект у себя: из соседней квартиры доносились звуки проигрывателя, хотя всего несколько минут назад было тихо.

Он накинул халат, надел перчатки. Сел за стол, открыл ящики. Но тут из комнаты Роджерса донесся странный тонкий звук, похожий на заунывные стенания призрака. Код сразу все понял.

Бог ты мой, это же самисен, японская шлюшка!

Он совсем запамятовал — сейчас Роджерс наслаждается обществом мисс Ито. Вчера Код договорился с ней на одиннадцать, так что она успела провести с его подопечным по крайней мере четверть часа, хотя до сих пор ничем не выдала своего присутствия.

И тут Кода посетила блестящая идея — истинное свидетельство яркого самобытного мышления, присущего лишь гениальным умам.

Он извлек из ящика стола стетоскоп. Приложил к стене.

Самисен продолжала свой нелепый горестный вой.

Потом вдруг затихла.

Наконец, послышался шелест снимаемой одежды, глухой стук сброшенной туфельки. Пронзительно взвизгнули пружины матраса. Приглушенные голоса. Короткий смешок.

Код навострил уши.

Тяжелое дыхание: кровать скрипит все чаще и чаще: женский стон (мисс Ито отличалась похвальной добросовестностью), затем по-азиатски мелодичный словно звон колокольчика шепот: "Да, котик, кончай!"

Код бросился к столу, включил Машину. Установил шкалу сразу на половину мощности.

Через секунду раздался приглушенный вопль. Задыхающиеся всхлипы. Громкие призывы о помощи, предположительно по-японски. Звук захлопнувшейся двери.