Тобиас Вулф - Рассказы Страница 9

Впрочем, одно было правдой: Миллер действительно уже два года не получал писем от матери. Она много писала ему, когда он только поступил на службу - не реже раза в неделю, а иногда и два раза, - но Миллер отправлял все ее письма назад нераспечатанными, и примерно через год мать сдалась и перестала писать. Она пыталась звонить, но Миллер отказывался подходить к телефону, и ей пришлось прекратить и эти попытки. Миллер хотел, чтобы она поняла: ее сын не из тех, кто подставляет другую щеку. Он человек серьезный. Кто хоть раз обидел его - потерял навсегда.

Мать обидела Миллера тем, что не за того вышла замуж. Фил Доув, учитель биологии. У Миллера были проблемы с этим предметом - мать отправилась в школу побеседовать с преподавателем, а кончилось дело тем, что они обручились. Миллер пытался вправить ей мозги, но безуспешно - мать и слушать его не хотела. Глядя на нее, можно было подумать, что она и впрямь нашла себе достойную партию, а не рядового учителишку, который только и умеет, что препарировать лягушек, да к тому же еще и заикается.

Как ни старался Миллер помешать этому браку, ничего не выходило: мать будто ослепла и забыла, как хорошо им было вдвоем. Он всегда ждал возвращения матери с работы, приготовив к ее приходу кофе. Попивая горячий кофе, они болтали о всякой всячине, а иногда просто сидели в сгущавшихся сумерках, ничего не делая, пока телефонный звонок или скулеж просившейся гулять собаки не заставлял их подняться. Прогулка с собакой вокруг пруда. И снова - домой. Потом они ужинали, ели что хотели, иногда - вообще ничего, иногда - одно блюдо три или четыре вечера подряд, смотрели что-нибудь по телеку - тоже по своему выбору, и спать ложились, когда хотели, а не потому, что их кто-то заставлял. Вот так и жили вдвоем у себя дома.

Фил Доув так запудрил мозги матери, что она совсем забыла, как хорошо им жилось. Не ведала, что разрушает. "Ты все равно когда-нибудь уйдешь, повторяла мать. - Годом раньше, годом позже". Эти слова показывали, до какой степени она не понимает Миллера: ведь он никогда не бросил бы ее, ни за что на свете. Он сказал об этом матери, но она только засмеялась, словно услышала что-то забавное. А ведь он не шутил. Миллер говорил вполне серьезно и так же серьезно пообещал, что никогда больше слова ей не скажет, если она выйдет за Фила Доува.

Она вышла-таки за Доува. В первый же вечер Миллер перебрался в мотель и провел там еще две ночи - пока не кончились деньги. А потом записался в армию. Он понимал, что причинит этим матери сильную боль: до окончания школы оставался всего месяц, и, кроме того, его отец погиб, когда служил в армии. И не во Вьетнаме, а в Джорджии. Несчастный случай. На отца опрокинулся котел с кипятком, когда он и еще один солдат закладывали в него грязную посуду. Миллеру было тогда шесть лет. С тех пор мать возненавидела армию, но даже не потому, что муж погиб, - она знала, что его рано или поздно пошлют на войну, где всякое может случиться, она слышала про засады и мины, - а потому, что он потерял жизнь так нелепо. Армия не дает солдатам даже погибнуть достойно, говорила она.

И она оказалась права. Армия ни к черту не годилась, и жизнь там была еще хуже, чем думала мать. Время проходило попусту. Глупейшее существование. Миллер тяготился каждой минутой, проведенной в армии, но это мерзкое чувство смягчалось сладким ядом мести: ведь мать знает, как ему плохо. И страдает от этого. И хотя ей не так тяжело, как ему - ни на день не отпускавшая его боль устремлялась в живот, пронзала зубы, проникала в каждую клеточку его тела, но большего страдания он просто не мог для нее придумать. Во всяком случае, мать теперь его не забудет.

Кайзер и Лебовиц рассуждают о гамбургерах. О том, каким, на их взгляд, должен быть идеальный гамбургер. Миллер старается не прислушиваться, но солдаты упорно не меняют тему разговора, и вот уже и он не может думать ни о чем, кроме бифштекса с кетчупом и горчицей и куске дымящегося мяса с луком, на котором еще видны темные, крест-накрест, полоски от гриля. Он совсем уже собрался попросить солдат сменить тему, но в этот момент Кайзер поворачивается к нему со словами:

- Ты как, способен чего-нибудь пожевать?

- Не знаю, - мнется Миллер. - Думаю, да.

- Мы не прочь остановиться и перекусить. Но решать тебе. Скажешь - поедем дальше без остановок. Нам ведь приказано доставить тебя прямо на базу.

- Я поел бы, - говорит Миллер.

- Вот и молодец. Сейчас тебе как никогда нужны силы.

- Я поел бы, - повторяет Миллер.

Лебовиц глядит на него в зеркальце, качает головой и отводит глаза. Они сворачивают с шоссе, удаляясь от океана, и подъезжают к перекрестку, где напротив двух бензоколонок расположились симметрично два ресторанчика. Вход в один заколочен, и Лебовиц подкатывает к стоянке перед другим - "Молочным раем". Здесь он выключает мотор, и неожиданная тишина опускается на трех неподвижно сидящих мужчин. Потом тишину нарушает отдаленный лязг металла, карканье вороны, скрип сиденья под заерзавшим Кайзером. Рядом с тронутым ржавчиной трейлером заливается лаем собака. Тощая беленькая собачонка с желтыми глазами. Она лает и одновременно, задрав ногу, чешется о вывеску, на которой изображена открытая ладонь с надписью над ней: "Предсказываю будущее".

Они вылезают из джипа, и Миллер плетется следом за Кайзером и Лебовицем. В теплом воздухе разлит запах машинного масла. На противоположной стороне дороги, у бензоколонки, мужчина в плавках, с обгоревшей на солнце кожей изо всех сил старается накачать велосипедные шины: он нервно, рывками давит на насос, отчаянно при этом ругаясь. Миллер прикасается языком к сломанному мосту, легонько его приподнимает. Интересно, удастся ли ему съесть гамбургер? Подумав, он приходит к выводу, что это не исключено - надо только жевать другой стороной рта, и больно не будет.

Но он ошибся. Было больно, и еще как! И потому, куснув пару раз, Миллер отодвигает тарелку. Подперев руками подбородок, он слушает, как Лебовиц и Кайзер спорят, можно ли предсказать будущее. Лебовиц рассказывает про знакомую девушку с экстрасенсорными способностями.

- Едем мы как-то вдвоем в машине, и вдруг она ни с того ни с сего говорит, о чем я думаю. Все как есть - просто невероятно.

Покончив с гамбургером, Кайзер запивает его молоком.

- А что тут такого? - говорит он. - Я так тоже могу. - Он придвигает к себе тарелку Миллера и откусывает кусок от его гамбургера.

- Ну валяй, - подначивает его Лебовиц. - Скажи, о чем я сейчас думаю. Но знай, я думаю не о том, о чем, ты думаешь, я думаю.

- Нет, о том.

- Ну хорошо, сейчас о том, - соглашается Лебовиц. - Но раньше, - не о том.

- Я гадалку даже близко не подпустил бы, - вступает в разговор Миллер. Чем меньше знаешь, тем лучше.

- Сама мудрость заговорила устами рядового У. П. Миллера, - иронизирует Лебовиц, косясь на Кайзера, который приканчивает Миллеров гамбургер. - А ты как? Я бы испытал судьбу.

Кайзер задумчиво жует. Проглотив последний кусок, облизывает губы.

- Я согласен, - объявляет он. - А почему нет? Если Миллер не против.

- Против чего? - спрашивает Миллер.

Лебовиц встает и надевает темные очки.

- Не волнуйся за Миллера. У него нервы как канаты. Он не теряет головы, даже когда все вокруг сходят с ума.

Кайзер и Миллер поднимаются из-за стола и идут за Лебовицем. На улице тот, устроившись в тени мусорного ящика, вытирает платком ботинки. Вокруг кружат блестящие, с синим отливом мухи.

- Так против чего? - повторяет свой вопрос Миллер.

- Да вот хотим проверить, на что годятся эти предсказания, - отвечает Кайзер.

Лебовиц выпрямляется, и все трое идут к трейлеру.

- Я вовсе не прочь пойти с вами, - говорит Миллер, но возле джипа останавливается. Лебовиц и Кайзер идут дальше. - Слушайте, вы, - говорит он и вприпрыжку догоняет солдат. - У меня куча дел. Нужно поскорее попасть домой.

- Мы знаем, каково тебе, - отзывается Лебовиц, не поворачиваясь и продолжая идти.

- Это не займет много времени, - добавляет Кайзер.

Собака предостерегающе лает, но, поняв, что задержать этих троих не удастся, убегает за трейлер. Лебовиц стучит в дверь. Ее открывает круглолицая женщина с черными запавшими глазами и полными губами. Один ее глаз слегка косит, и потому кажется, что она смотрит на солдат только здоровым глазом, а другим высматривает что-то совсем в другом месте. Явно цыганка - никакого сомнения. Миллер никогда прежде не видел цыган, но сразу признал в женщине цыганку: точно так же он ни с каким другим зверем не спутал бы при встрече волка. Живи он здесь, обязательно пришел бы сюда ночью с другими мужчинами, и они бы, размахивая факелами, с криками прогнали ее.

- Вы как, работаете сейчас? - спрашивает Лебовиц.

Женщина кивает, вытирая руки о юбку. На ярких лоскутах, из которых юбка сшита, остаются белые полосы.

- Гадать всем? - осведомляется она.

- Ага. - Голос Кайзера звучит неестественно громко.

Женщина снова кивает, ее здоровый глаз смотрит сначала на Кайзера, потом на Лебовица и наконец на Миллера. Глядя на последнего, она улыбается и выпаливает набор каких-то несусветных звуков - то ли слова незнакомого языка, то ли заклинание. Как будто рассчитывает, что Миллер ее поймет. Один из ее передних зубов совсем черный.