Рейчел Кляйн - Дневник мотылька Страница 9

Все наши столпились у двери Кэрол. Миссис Холтон вошла, и мы услышали истошный вопль Чарли:

— Мы не могли, не могли ее остановить, Кики просто бросилась к окну, распахнула его и выпрыгнула! Она еще что-то крикнула про…

До окна миссис Холтон не дошла — рухнула на пол в глубоком обмороке. Мне всегда было интересно увидеть, как это происходит на самом деле, я думала, такое только в книгах бывает. Обеих подружек посадили под домашний арест на две недели. Чарли была в ярости. Странная какая: если за крики из окна записывают замечание, чего она, спрашивается, ожидала за кресло? Теперь все будут следить за каждым ее шагом. Малейшая оплошность — и ее вытурят. А она привыкла регулярно наведываться к Эрнессе за травкой. И почти ежедневно нашу Чарли плющит. Как она вообще функционирует — не представляю!

К тому же она почти не ест — вероятно, подражает все той же Эрнессе. Почему все помешались на Эрнессе? Люси как собачка ходит за ней по пятам. Все девчонки морят себя голодом, следуя ее примеру. Чарли таскается в ее комнату, пьет диетическую колу во время ланча. Правда, Чарли-то хватает дня на два, не больше. Непонятно, зачем ей все это — она совсем не интересуется парнями, и ее не колышет, как она выглядит. С другой стороны, мы с Люси только недавно обсуждали, как жутко наблюдать за тем, что творится с телом Чарли. Она всегда была такой тощей, а теперь раздувается, будто на дрожжах. Никак не могу к этому привыкнуть. Глядя на нее, я всякий раз чувствую: что-то тут не так. У нее не увеличивается грудь, не округляются бедра — она просто вся распухает. Помню, как впервые увидела ее. Она появилась у нас сразу после каникул. Чарли шла по школьному коридору следом за своей матерью. Просто не верилось, что эта краснощекая толстуха в пепельных кудряшках — мать худенькой девочки, бредущей позади нее. Чарли, наверное, габаритами догонит свою мать. Однажды и Чарли вот так же разнесет. Родители заложили в нее бомбу с часовым механизмом, и ничто не может остановить эти часы.

Я хочу навсегда остаться такой, как сейчас, — в мои планы не входит выглядеть старше. Никогда не забуду, как, сидя в холле возле столовой в ожидании своего первого ужина в этом заведении, листала подшивку «Отголосков Брэнгвина». Сотни фотографий: встречи бывших выпускниц, мамаши с детьми, бабушки с внуками. Жирные матроны в туфлях-лодочках (традиционный низкий каблук) и с подобающими сумочками в руках. Неужели они тоже когда-то были такими, как мы? У этих теток толстые ноги, стриженые, испорченные перманентом волосы, ни малейшего намека на талию, безвкусные мешковатые платья. И у каждой — обязательная нитка жемчуга на шее. Это какой-то особый подвид. Они стали такими всего за несколько лет. Моя мама совсем не похожа на этих старух. Она все так же красива и стройна, как в день своего замужества.

Как-то прошлой осенью я обнаружила, что стала заметно округляться. Охваченная паникой, я тут же села на диету. И все мои мысли завертелись вокруг еды. Чем упорнее я заставляла себя забыть о еде, тем неотвязнее становился мой голод. К концу второй недели я сказала Люси:

— Все, с меня хватит, ненавижу диеты!

— Слава богу! — обрадовалась Люси. — Мне уже тошно было тебя слушать: все о еде да о еде. Наконец-то мы снова будем вместе лакомиться сладкими булочками по выходным. Мне приходилось есть их тайком, пока ты сидела на своей диете.

Мы с Люси обожаем пить по субботам чай с медовыми булочками. Купим их замороженными в супермаркете, а вечером разогреем на кухне и наслаждаемся. Всю неделю я только этого и жду: мы будем сидеть рядышком и попивать чаек с медовыми булочками, почти не говоря ни слова. Конечно, Люси не надо беспокоиться за свою фигуру. У нее ни капли жира нигде, за исключением восхитительного круглого животика.

Глядя на этот животик, я вспоминала мамины любимые картины. Одно время все книги в ее мастерской были про фламандцев: Мемлинг, Давид Тенирс-младший, Петрус Кристус, Ван Эйк.

На этих полотнах у каждой девушки под голубоватыми складками платья чуть заметно вырисовывался такой же округлый животик, как и у Люси. У девушек были болезненно-бледные лица, гладкие белокурые волосы, высокие лбы. Солнце никогда не ласкало их кожу. Они видели мир из окон своих комнат. Далекий-далекий мир, наполненный крошечными деревьями и кустами, скалистыми горами и замками, широкими полями, стадами и землепашцами, колосьями пшеницы и водами, небесами и облаками. Ничего подобного не увидишь из окон Резиденции, разве что деревья, кусты да чугунные колья ограды. А за ними — ничего. Лица этих дев и красивыми-то не назовешь. В голову приходит лишь слово «непорочность». Трудно представить, чтобы эти девушки хоть раз обмолвились о еде.

Вот это да! Оказывается, сидя на диете, я Люси все уши прожужжала о еде, а сама и не помню об этом. Вообще-то, несколько дней я на нее дулась. Мне было очень неловко. Как глупо постоянно думать только о том, чего бы пожевать.

«Дочь Рапачини»:

— Отец мой, — произнесла Беатриче еле слышно, все еще прижимая руку к сердцу, — за что обрекли вы дитя свое на столь жалкую участь?

Отец медленно травил свою дочь ядами, так что даже ее дыхание стало смертоносным и букет свежих цветов вял у нее в руках. Но была ли отравлена ее душа?

14 октября

Сегодня мы с Люси весь тихий час провели в поисках золотого крестика на цепочке, который она всегда носит на шее. Люси понятия не имела, что могло случиться. Она снимает цепочку, только когда плавает, но за всю осень она ни разу не ходила в бассейн. Люси боялась, что ее отец разозлится, ведь это был его подарок ко дню конфирмации. Мы всё перерыли, пока искали пропажу.

Хотя кресты вообще вызывают у меня не очень приятные чувства, Люси без своего крестика была как голая. Я так привыкла видеть эту цепочку, струящуюся в розовых углублениях ее ключиц. Это была часть Люси, и потому я первая заметила ее исчезновение.

Мы решили, что, если крестик не найдется, Люси придется купить другой. В случае чего я одолжу ей денег. Понятия не имею, сколько сейчас может стоить золотой крестик.

Помогая Люси, я потеряла целый час. Завтра у меня трудная контрольная по математике, но это ерунда. Наконец-то мы хоть что-то делали вместе. Мне это было приятно.

15 октября

Мы с Люси живем в «двушке». Я занимаюсь литературой с мистером Дэвисом, греческим — с мисс Норрис, беру уроки фортепиано у мисс Симпсон, у меня есть София и еще куча подруг.

16 октября

Раньше я любила осень. Но осень никогда не знает, хочет она жить или умереть, возродиться или увянуть.

Я всегда так хотела быть счастливой, беззаботной, нормальной, как Люси. Это все, что мне было нужно. Я думала, что, живя рядом с ней, стану такой же, как она. Пусть бы все шло своим чередом, а я бы не задумывалась ни о чем, просто была бы собой, и никем другим. Бытие омывает тебя, смыкается, как воды над головой, и невесомая, беспомощная, ты погружаешься в эти неведомые глубины и не знаешь, суждено ли тебе когда-нибудь вынырнуть, да это и не важно. Нужно только, чтобы ты была рождена для этого.

Порой мне становится любопытно, как бы я смогла провести всю жизнь в непрерывных размышлениях. Жизнь — это только слова, слова, слова, снующие у меня в голове. Разве для этого я рождена?

17 октября

Сегодня (уже суббота) настроение у меня гораздо лучше. Люси снова решила не ехать домой, и мы на поезде отправились в город на весь день. Думаю, она бы хотела позвать Эрнессу, но я не дала ей возможности даже заикнуться об этом.

— Давай пойдем одни и будем делать что захотим, — сказала я.

Четыре часа мы шатались по городу. Устав, мы усаживались на скамейке где-нибудь в сквере и наблюдали за прохожими, сочиняя про них всякие истории. Каждый из них хранил какой-то ужасный секрет: убийство, инцест, супружескую измену, алкоголизм. Собственно, истории придумывала я, а Люси слушала и хохотала. Мы отлично позавтракали и слопали по огромной порции сливочного мороженого. День прошел великолепно. По дороге к станции Люси затащила меня в музыкальный магазин. Однажды Кэрол дала ей послушать «Чай для земледельца» Кэта Стивенса, и с тех пор Люси до смерти хотелось купить этот альбом. Люси всю дорогу мурлыкала себе под нос, размахивая в такт заветной пластинкой в бумажном конверте. Мне никак не удавалось разобрать слова. Какие-то длинные лодки вперемежку с ключами, дверями и дальними берегами.

— Я не понимаю, о чем эта песня, а ты? — спросила Люси.

— Я ее никогда не слышала.

Люси, наверное, заиграла пластинку Кэрол, потому знала все слова наизусть. Она спела еще раз.

— Бессмыслица какая-то, — сказала я раздраженно, — как могут лодки «завоевать» тебя[7]?

Люси внимательно посмотрела на меня и улыбнулась: