Лев Толстой - Два гусара Страница 9

XI.

Узнав, что гусарский офицер был сын графа Федора Турбина, Анна Федоровна захлопоталась. - А, батюшки мои! Голубчик он мой!.. Данило! Скорей беги, скажи: барыня к себе просит, - заговорила она, вскакивая и скорыми шагами направляясь в девичью. Лизанька! Устюшка! приготовить надо твою комнату, Лиза. Ты перейди к дяде; а вы, братец... братец! вы в гостиной уж ночуйте. Одну ночь ничего. - Ничего, сестрица, я на полу лягу. - Красавчик, я чай, коли на отца похож. Хоть погляжу на него, на голубчика... Вот ты посмотри, Лиза! А отец красавец был... Куда несешь стол? оставь тут, суетилась Анна Федоровна, - да две кровати принеси - одну у приказчика возьми, да на этажерке подсвечник хрустальный возьми, что мне братец в именины подарил, и калетовскую свечу поставь. Наконец, всё было готово. Лиза, несмотря на вмешательство матери, устроила по своему свою комнатку для двух офицеров. Она достала чистое, надушенное резедой постельное белье и приготовила постели; велела поставить графин воды и свечи подле, на столике; накурила бумажкой в девичьей и сама перебралась с своею постелькой в комнату дяди. Анна Федоровна успокоилась немного, уселась опять на свое место, взяла было даже в руки карты, но, не раскладывая их, оперлась на пухлый локоть и задумалась. "Времечко-то, времечко как летит! - топотом про себя твердила она. - Давно ли, кажется? Как теперь гляжу на него. Ах, шалун был! - И у нее слезы выступили на глаза. - Теперь Лизанька... но всё она не то, что я была в ее года-то... хороша девочка, но нет, не то..." - Лизанька, ты бы платьице муслин-де-леневое надела к вечеру. - Да разве вы их будете звать, мамаша? Лучше не надо, - отвечала Лиза, испытывая непреодолимое волнение при мысли видеть офицеров, - лучше не надо, мамаша! Действительно, она не столько желала их видеть, сколько боялась какого-то волнующего счастия, которое, какой казалось, ожидало ее. - Может быть, сами захотят познакомиться, Лизочка! - сказала Анна Федоровна, гладя ее по волосам и вместе с тем думая: "Нет, не те волоса, какие у меня были в ее годы... Нет, Лизочка, как бы я желала тебе..." И она точно чего-то очень желала для своей дочери, но женитьбы с графом она не могла предполагать, тех отношений, которые были с отцом его, она не могла желать, - но чего-то такого она Очень-очень желала для своей дочери. Ей хотелось, может быть, пожить еще раз в душе дочери той же жизнью, которою она жила с покойником. Старичок-кавалерист тоже был несколько взволнован приездом графа. Он вышел в свою комнату и заперся в ней. Через четверть часа он явился оттуда в венгерке и голубых панталонах и с смущенно-довольным выражением лица, с которым девушка в первый раз надевает бальное платье, пошел в назначенную для гостей комнату. - Посмотрю на нынешних гусаров, сестрица! Покойник граф, точно, истинный гусар был. Посмотрю, посмотрю. Офицеры пришли уже с заднего крыльца в назначенную для них комнату. - Ну, вот видишь ли, - сказал граф, как был, в пыльных сапогах ложась на приготовленную постель: - разве тут не лучше, чем в избе с тараканами! - Лучше-то лучше, да как-то обязываться хозяевам... - Вот вздор! Надо во всем быть практическим человеком. Они ужасно довольны, наверно... Человек! - крикнул он, - спроси чего-нибудь завесить это окошко, а то ночью дуть будет. В это время вошел старичок знакомиться с офицерами. Он, хотя и краснея несколько, разумеется, не преминул рассказать о том, что был товарищем покойного графа, что пользовался его расположением, и даже сказал, что он не раз был облагодетельствован покойником. Разумел ли он под благодениями покойного то, что тот так и не отдал ему занятых ста рублей, или то, что бросил его в сугроб, или что ругал его, - старичок не объяснил нисколько. Граф был весьма учтив с старичком-кавалеристом и благодарил за помещение. - Уж извините, что не роскошно, граф (он чуть было не сказал: ваше сиятельство, - так уж отвык от обращения с важными людьми), домик сестрицы маленький. А вот это сейчас завесим чем-нибудь, и будет хорошо, - прибавил старичок и под предлогом занавески, но главное, чтоб рассказать поскорее про офицеров, шаркая, вышел из комнаты. Хорошенькая Устюша с барыниной шалью пришла завесить окно. Кроме того, барыня приказала ей спросить, не угодно ли господам чаю. Хорошее помещение, повидимому, благоприятно подействовало на расположение духа графа: он, весело улыбаясь, пошутил с Устюшей, так что Устюша назвала его даже шалуном, расспросил ее, хороша ли их барышня, и на вопрос ее, не угодно ли чаю, отвечал, что чаю, пожалуй, пусть принесут, а главное, что свой ужин еще не готов, так нельзя ли теперь водки, закусить чего-нибудь и хересу, ежели есть. Дядюшка был в восторге от учтивости молодого графа и превозносил до небес молодое поколение офицеров, говоря, что нынешние люди не в пример авантажнее прежних. Анна Федоровна не соглашалась - лучше графа Федора Иваныча никто не был - и наконец уже серьезно рассердилась, сухо замечала только, что "для вас, братец, кто последний вас обласкал, тот и лучше. Известно, теперь, конечно, люди умнее стали, а что всё-таки граф Федор Иваныч так танцовал экосес и так любезен был, что тогда все, можно сказать, без ума от него; были; только он ни с кем, кроме меня, не занимался. Стало быть, и в старину были хорошие люди". В это время пришло известие о требовании водки, закуски и хереса. - Ну вот, как же вы, братец! Вы всегда не то сделаете. Надо было заказать ужинать, - заговорила Анна Федоровна. - Лиза! распорядись, дружок! Лиза побежала в кладовую за грибками и свежим сливочным маслом, повару заказали битки. - Только хересу у вас осталось, братец? - Нету, сестрица! у меня и не было. - Как же нету! А вы что-то пьете такое с чаем. - Это ром, Анна Федоровна. - Разве не всё равно? Вы дайте этого, всё равно - ром. Да уж не попросить ли их лучше сюда, братец? Вы всё знаете. Они, кажется, не обидятся? Кавалерист объявил, что он ручается за то, что граф по доброте своей не откажется, и что он приведет их непременно. Анна Федоровна пошла надеть для чего-то платье гро-гро и новый чепец, а Лиза так была занята, что и не успела снять розового холстинкового платья с широкими рукавами, которое было на ней. Притом она была ужасно взволнована: ей казалось, что ждет ее что-то поразительное, точно низкая, черная туча нависла над ее душой. Этот граф-гусар, красавец, казался ей каким-то совершенно новым для нее, непонятным, но прекрасным существом. Его нрав, его привычки, его речи - всё должно было быть такое необыкновенное, какого она никогда не встречала. Всё, что он думает и говорит, должно быть умно и правда; всё, что он делает, должно быть честно; вся его наружность должна быть прекрасна. Она не сомневалась в этом. Ежели бы он не только потребовал закуски и хересу, но ванну из шалфея с духами, она бы не удивилась, не обвиняла бы его и была бы твердо уверена, что это так нужно и должно. Граф тотчас же согласился, когда кавалерист выразил ему желание сестрицы, причесал волосы, надел шинель и взял сигарочницу. - Пойдем же, - сказал он Полозову. - Право, лучше не ходить, - отвечал корнет, - ils feront des frais pour nous recevoir. 1 - Вздор! это их осчастливит. Да я уж и навел справки: там дочка хорошенькая есть... Пойдем, - сказал граф по-французски. - Je vous en prie, messieurs! 2 - сказал кавалерист только для того, чтобы дать почувствовать, что и он знает по-французски и понял то, что сказали офицеры.

XII.

Лиза покраснела и, потупясь, будто бы занялась доливанием чайника, боясь взглянуть на офицеров, когда они вошли в комнату. Анна Федоровна, напротив, торопливо вскочила, поклонилась и, не отрывая глаз от лица графа, начала говорить ему, то находя необыкновенное сходство с отцом, то рекомендуя свою дочь, то предлагая чаю, варенья или пастилы деревенской. На корнета, по его скромному виду, никто не обращал внимания, чему он был очень рад, потому что, сколько возможно было прилично, всматривался и до подробностей разбирал красоту Лизы, которая, как видно, неожиданно поразила его. Дядя, слушая разговор сестры с графом, с готовой речью на устах выжидал случая порассказать свои кавалерийские воспоминания. Граф за чаем, закурив свою крепкую сигару, от которой с трудом сдерживала кашель Лиза, был очень разговорчив, любезен, сначала, в промежутки непрерывных речей Анны Федоровны, вставляя свои рассказы, а под конец один овладев разговором. Одно немного странно поражало его слушателей: в рассказах своих он часто говорил слова, которые, не считаясь предосудительными в его обществе, здесь были несколько смелы, причем Анна Федоровна пугалась немного, а Лиза до ушей краснела; но граф не замечал этого и был всё так же спокойно прост и любезен. Лиза молча наливала стаканы, не подавая в руки гостям, ставила их поближе к ним и, еще не оправясь от волнения, жадно вслушивалась в речи графа. Его незамысловатые рассказы, запинки в разговоре понемногу успокоивали ее. Она не слышала от него предполагаемых ею очень умных вещей, не видела той изящности во всем, которую она смутно ожидала найти в нем. Даже при третьем стакане чаю, после того, как робкие глаза ее встретились раз с его глазами и он не опустил их, а как-то слишком спокойно продолжал, чуть-чуть улыбаясь, глядеть на нее, она почувствовала себя даже несколько враждебно расположенной к нему и скоро нашла, что не только ничего не было в нем особенного, но он нисколько не отличался от всех тех, кого она видела, что не стоило бояться его, - только ногти чистые, длинные, а даже и красоты особенной нет в нем. Лиза вдруг, не без некоторой внутренней тоски расставшись с своей мечтой, успокоилась, и только взгляд молчаливого корнета, который она чувствовала устремленным на себя, беспокоил ее. "Может быть, это не он, а он!" думала она.