Заметки о моем поколении. Повесть, пьеса, статьи, стихи - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 9

Анита же, бодрая и здоровая эмансипированная девица семнадцати лет от роду, просто с характерными бодростью и здоровьем радуется жизни. Два вечера подряд она допоздна провела на танцах. На второй вечер притомилась, под глазами вылезли темные круги. Сегодня она намерена проспать до полудня и, если миссис Джудкинс не разбудит ее, дабы осведомиться о ее самочувствии, встанет свежей – хоть на журнальную обложку.

Однако сейчас еще только восемь, так что вернемся к миссис Джудкинс. Она отправилась на цыпочках взглянуть на обреченную Аниту, но по дороге заглянула в комнату, в которой почивает Клиффорд Джудкинс Третий, двенадцати лет. Воображение ее теперь работает с лихорадочной силой. Оно вышло на полную мощность и выдает по шестьдесят ярких картинок в минуту и будет выдавать, пока к часу ночи миссис Джудкинс, обессилев, не свалится в кому.

У Клиффорда оно тоже обнаруживает темные круги.

Бедный Клиффорд! Она решает, что не будет будить его в школу. Он для этого слишком слаб. А она потом напишет учителю записку и все объяснит. Вчера вечером, вернувшись с тренировки по бейсболу, он выглядел усталым. Бейсбол! Новая страшная мысль! А вдруг…

Не буду вгонять вас в тоску, живописуя все утренние часы миссис Джудкинс; а в тоску она вгонит кого угодно. Нервный, тревожный человек – одно из самых тоскливых зрелищ на свете. Хоть немного приободрить кого-то из окружающих у миссис Джудкинс просто нет сил. Собственно, после завтрака мистер Джудкинс выходит из дому под впечатлением, что в семье все ужасно, а жизнь в целом не задалась.

Впрочем, прежде чем уйти, он совершает колоссальный промах. Нечто, прочитанное в газете, заставляет его воскликнуть, что, если будет принято это тарифное правило Ганча-Бобли, бизнес его полетит ко всем чертям. Собственно, это не более чем дежурная воркотня. Жалобы на тарифное правило Ганча-Бобли – его немудреное хобби, однако…

Можно сказать, что он вбросил очередной мешок помола – помол можно расфасовать по мешкам? – в мельницу воображения миссис Джудкинс. В тот момент, когда он садится в автобус, миссис Джудкинс уже лицезреет его банкротство. Добравшись до центра, он – правда, без собственного ведома – уже просидел год в тюрьме, из-за ворот которой к нему взывают женщина и двое голодных детишек. Входя в контору, он на деле входит в работный дом, где ему предстоит влачить в слезах нищую старость.

Впрочем, довольно; еще несколько часов повседневной жизни миссис Джудкинс высосут все силы и из меня, и из вас – как высасывают из всех, кому доводится с ней общаться.

Таких миссис Джудкинс на свете полно, и рассказывать про них можно бесконечно. Но я вас пощажу, поскольку хочу поговорить о другой женщине, которая, совместно с еще несколькими моими знакомыми, развязала доблестную войну против домашней тоски и скуки и, воспользовавшись совершенно неожиданным оружием, одержала блистательную и заслуженную победу.

Я расскажу вам об очаровательной даме, которая, как я уже сказал, использовала свое воображение самым неожиданным образом. Я не видел другого такого же счастливого дома.

Думаете, она некоторое время проработала в конторе мужа, изучила, как устроен его бизнес, чтобы беседовать с ним на эти темы по вечерам? Ничего подобного, читатель. Думаете, она купила справочник по футболу и вызубрила все правила, чтобы со знанием дела обсуждать игру со своими сыновьями? Нет, вовсе нет. И она отнюдь не организовала семейный оркестр, в котором Кларенс играл на барабане, Мейзи – на арфе, а Вивиан – на гобое. Она ровным счетом ничего не знала о футболе и не собиралась в это вдаваться. Ее замечания о деловой жизни супруга отличались очаровательной расплывчатостью. Он был производителем канцелярских товаров, а она, как мне представляется, по неведомой причине воображала, что он какой-то почтовый сотрудник.

Нет, она не принадлежала к числу тех жутких дам, которые знают о делах всех своих домочадцев больше, чем сами эти домочадцы. Она не доводила сыновей до трясучки, наставляя их в основах футбола, хотя время от времени потешала их полным непониманием того, как именно играют в эту игру. Она никогда не тащила груды канцелярии к семейному очагу. Она даже не в состоянии была решить дочке задачи по алгебре; признавала это в открытую и даже не пыталась. По сути, она вовсе не являлась образцовой матерью в понимании мисс Эмили Хоуп Демстер из средней школы Вайондот-Вэлли, автора статьи «Шагать впереди своих детей».

Она использовала свое воображение более тонким и дальновидным способом. Она знала, что в доме, где все находятся под суровым правлением волевой женщины, девочки превращаются в безгласные тени, а мальчики – в маменькиных сынков. Она отдавала себе отчет в том, что здоровый рост ребенка предполагает постепенное отдаление от дома.

От этих бед миссис Пакстон защищалась, эгоистично наслаждаясь жизнью в собственном понимании этого слова. Она сохраняла молодость не вместе с детьми и не ради детей – пустые и по сути своей ужасные фразы, – она сохраняла молодость для себя. Когда дети бывали надоедливы, она их не ругала; она говорила, что они ее утомили.

Один из ее сыновей был изумительно хорош собой и при этом несказанно туп в учебе. Подозреваю, что из троих своих отпрысков его она любила чуть сильнее; но когда он проявлял свою тупость, она хохотала и говорила ему об этом в лицо. Она обзывала его «неучем» без упрека и злости, но с неизменным чувством юмора. А удавалось ей это потому, что дети для нее были индивидуальностями, а не прелестными вещичками для личного потребления.

Даже не обладая особым умом, можно преуспеть в этом мире. Собственно, Гарри Пакстон, пусть и не получивший высшего образования, весьма преуспел. А то, что он «неуч», до сих пор служит для них с матерью предметом домашних шуток.

Миссис Пакстон всегда обращалась с детьми как со взрослыми. По мере того как они подрастали, она все с большим уважением относилась к их личной жизни и все меньше в нее лезла. Они сами выбрали, в каких школах учиться; выбрали, чем заниматься; а что касается их друзей, если те не нагоняли на миссис Пакстон скуку или, в противном случае, не попадались ей на глаза, выбор друзей тоже оставался за детьми. Она была недурной музыкантшей, но, поскольку