Иван - Владимир Осипович Богомолов Страница 11

задумчиво. – Я бы тебя не брал, поверь – это необходимость! Катасоныча вызвали срочно, понимаешь – по тревоге! Представить себе не могу, что у них там случилось… Мы вернемся часа через два, – уверяет Холин. – Только ты сам принимай решение. Сам! И случ-чего на меня не вали. Если обнаружится, что ты самовольно ходил на тот берег, нас взгреют по первое число. Так случ-чего не скули: «Холин сказал, Холин просил, Холин меня втравил!..» Чтобы этого не было! Учти: ты сам напросился. Ведь просился?.. Случ-чего мне, конечно, попадет, но и ты в стороне не останешься!.. Кого за себя оставить думаешь? – после короткой паузы деловито спрашивает он.

– Замполита… Колбасова, – подумав, говорю я. – Он парень боевой…

– Парень он боевой. Но лучше с ним не связываться. Замполиты – народец принципиальный: того и гляди, в политдонесение попадем, тогда неприятностей не оберешься, – поясняет Холин, усмехаясь, и закатывает глаза кверху. – Спаси нас Бог от такой напасти!

– Тогда Гущина, командира пятой роты.

– Тебе виднее, решай сам! – замечает Холин и советует: – Ты его в курс дела не вводи: о том, что ты пойдешь на тот берег, будут знать только в охранении. Вник?.. Если учесть, что противник держит оборону и никаких активных действий с его стороны не ожидается, так что же, собственно говоря, может случиться?.. Ничего! К тому же ты оставляешь заместителя и отлучаешься всего на два часа. Куда?.. Допустим, в село… Ты же живой человек, черт побери! Мы вернемся через два… ну, максимум через три часа, – подумаешь, большое дело!..

…Он зря меня убеждает. Дело, конечно, серьезное, и, если командование узнает, неприятностей действительно не оберешься. Но я уже решился и стараюсь не думать о неприятностях – мыслями я весь в предстоящем…

Мне никогда не приходилось ходить в разведку. Правда, месяца три назад я со своей ротой провел – причем весьма успешно – разведку боем. Но что такое разведка боем?.. Это, по существу, тот же наступательный бой, только ведется он ограниченными силами и накоротке.

Мне никогда не приходилось ходить в разведку, и, думая о предстоящем, я, естественно, не могу не волноваться…

5

Приносят ужин. Я выхожу и сам забираю котелки и чайник с горячим чаем. Еще я ставлю на стол крынку с ряженкой и банку тушенки. Мы ужинаем: мальчик и Холин едят мало, и у меня тоже пропал аппетит. Лицо у мальчика обиженное и немного печальное. Его, видно, крепко задело, что Катасонов не зашел пожелать ему успеха. Поев, он снова укладывается на нары.

Когда со стола убрано, Холин раскладывает карту и вводит меня в курс дела.

Мы переправляемся на тот берег втроем и, оставив лодку в кустах, продвигаемся кромкой берега вверх по течению метров шестьсот до оврага – Холин показывает на карте.

– Лучше, конечно, было бы подплыть прямо к этому месту, но там голый берег и негде спрятать лодку, – объясняет он.

Этим оврагом, находящимся напротив боевых порядков третьего батальона, мальчик должен пройти передний край немецкой обороны.

В случае если его заметят, мы с Холиным, находясь у самой воды, должны немедля обнаружить себя, пуская красные ракеты – сигнал вызова огня, – отвлечь внимание немцев и любой ценой прикрыть отход мальчика к лодке. Последним отходит Холин.

В случае если мальчик будет обнаружен, по сигналу наших ракет «поддерживающие средства» – две батареи 76-миллиметровых орудий, батарея 120-миллиметровых минометов, две минометные и пулеметная рота – должны интенсивным артналетом с левого берега ослепить и ошеломить противника, окаймить артиллерийско-минометным огнем немецкие траншеи по обе стороны оврага и далее влево, чтобы воспрепятствовать возможным вылазкам немцев и обеспечить наш отход к лодке. Холин сообщает сигналы взаимодействия с левым берегом, уточняет детали и спрашивает:

– Тебе все ясно?

– Да будто все.

Помолчав, я говорю о том, что меня беспокоит: а не утеряет ли мальчик ориентировку при переходе, оставшись один в такой темноте, и не может ли он пострадать в случае артобстрела?

Холин разъясняет, что «он» – кивок в сторону мальчика – совместно с Катасоновым из расположения третьего батальона в течение нескольких часов изучал вражеский берег в месте перехода и знает там каждый кустик, каждый бугорок. Что же касается артиллерийского налета, то цели пристреляны заранее и будет оставлен «проход» шириной до семидесяти метров.

Я невольно думаю о том, сколько непредвиденных случайностей может быть, но ничего об этом не говорю.

Мальчик лежит задумчиво-печальный, устремив взор вверх. Лицо у него обиженное и, как мне кажется, совсем безучастное, словно наш разговор его ничуть не касается.

Я рассматриваю на карте синие линии – эшелонированную в глубину оборону немцев – и, представив себе, как она выглядит в действительности, тихонько спрашиваю:

– Слушай, а удачно ли выбрано место перехода? Неужто на фронте армии нет участка, где оборона противника не так плотна? Неужто в ней нет «слабины», разрывов… допустим, на стыках соединений?

Холин, прищурив карие глаза, смотрит на меня насмешливо.

– Вы в подразделениях дальше своего носа ничего не видите! – заявляет он с некоторым пренебрежением. – Вам все кажется, что против вас основные силы противника, а на других участках слабенькое прикрытие, так, для видимости! Неужели же ты думаешь, что мы не выбирали или соображаем меньше твоего?.. Да если хочешь знать, тут у немцев по всему фронту напихано столько войск, что тебе и не снилось! И за стыками они смотрят в оба – дурей себя не ищи: глупенькие да-авно перевелись! Глухая, плотная оборона на десятки километров… – невесело вздыхает Холин. – Чудак-рыбак, тут все не раз продумано. В таком деле с кондачка не действуют, учти!..

Он встает и, подсев к мальчику на нары, вполголоса и, как я понимаю, не в первый раз инструктирует его:

– …В овраге держись самого края. Помни: весь низ минирован… Чаще прислушивайся. Замирай и прислушивайся! По траншеям ходят патрули – значит, подползешь и выжидай!.. Как патруль пройдет – через траншею и двигай дальше…

Я звоню командиру пятой роты Гущину и, сообщив ему, что он остается за меня, отдаю необходимые распоряжения. Положив трубку, я снова слышу тихий голос Холина:

– …будешь ждать в Фёдоровке… На рожон не лезь! Главное, будь осторожен!

– Ты думаешь, это просто – быть осторожным? – с едва уловимым раздражением спрашивает мальчик.

– Знаю! Но ты будь! И помни всегда: ты не один! Помни: где бы ты ни был, я все время думаю о тебе. И подполковник тоже…

– А Катасоныч уехал и не зашел, – с чисто детской непоследовательностью говорит мальчик обидчиво.

– Я же тебе сказал: он не мог! Его вызвали по тревоге. Иначе бы… Ты ведь знаешь, как он тебя любит! Ты же знаешь, что у него никого нет и ты ему дороже всех! Ведь знаешь?

– Знаю, – шмыгнув носом, соглашается мальчик, голос его дрожит. – Но все