Любовь и смерть. Русская готическая проза - Алексей Константинович Толстой Страница 143

– Не считай по годам, а мерь по бородам.

– У меня обгорела в 12-м году.

– Слушай, пойдем на мир.

– На мир так на мир. Давай мне дом с богатым убранством, со всеми угодьями, дом теплый, сухой, да чтоб в доме ни одной человеческой души не жило, чтоб дом был про меня одного, про дедушку-домового: я знать никого не хочу! Чтоб дом был игрушечка, а не дом.

– Видишь! Смотри, какой дом придумал: про тебя одного. А кто такой дом будет про тебя строить?

– Не мое дело.

– Молоденек надувать.

– Ну, как знаешь.

– Постой, подумаю.

– Подумай.

– Подумаю, – повторил сам себе домовой с правой стороны, – подумаю, нет ли такой хитрости на свете.

Воротился за печку и стал думать; не лежится; вылез, ходит по комнате да твердит вслух: «Хм! Игрушечка, а не дом! Игрушечка, а не дом!»

– Что? – проговорил барин во сне.

– Построить дом, чтоб был игрушечка, а не дом! – отвечал дедушка-домовой, занятый своей мыслью и продолжая ходить из угла в угол.

– Игрушечка, а не дом, – затвердил и барин во сне, – игрушечка, а не дом!

Ночь прошла, домовой ничего не выдумал, а барин встал с постели, закурил трубку, велел подавать чай и начал ходить, как домовой, задумавшись и повторяя время от времени:

– Игрушечка, а не дом!.. Что за глупая мысль пришла мне в голову, ничем не выживешь – построить в самом деле игрушечку, а не дом?.. А что ты думаешь? Построю![309]

Продолжая ходить по комнате, курить трубку за трубкой и рассуждать сам с собою о постройке не простого дома, а игрушечки, барин выведен был из этой думы докладом человека, что пришли из магазинов за деньгами.

– Ах, канальи! Я им велел вчера приходить! – выкрикнул барин. – Мошенники! Просто ждать не будут!.. Надо им еще что-нибудь заказывать… Кто там?

– Да там фортепьянный мастер, мебельщик, из хрустального магазина, да и еще из каких-то магазинов.

– Позови фортепьянного мастера.

Немец вошел.

– За деньгами?

Немец поклонился.

– Отчего ты вчера не пришел? А? – прикрикнул барин.

– Все равно, – отвечал немец.

– Нет, не все равно! Вчера был день, а сегодня другой… Ну, слушай, вот еще что мне нужно: можно сделать вот такой маленький рояль, в седьмую долю против настоящего?

– Хм! игрушка? я игрушка не делаю, – отвечал немец.

– Нет, не игрушка, а настоящее фортепьяно, в эту меру.

– Это что же такое?

– А у меня есть такой маленький виртуоз, карлик, – ему играть… Можно?

– Хм! можна, отчево не можна, все можна за деньги делать.

– Так, пожалуйста, сделай… В седьмую долю…

– В седьмая доля? Хорошо. Только эта будет стоить то же, что настоящая рояль.

– О цене я ни слова, – сказал барин, – только сделай, а потом мы и сочтемся.

– Хм, – произнес, углубившись сам в себя, немец, которого заняла уже тщеславная мысль сделать крошечный рояль на славу. – Das ist ein kurioses Werk![310] – сказал он, выходя и забыв о деньгах.

Вслед за ним явился мебельный мастер, потом приказчик из хрустального магазина. Одному заказал барин раскошную мебель рококо, в седьмую меру против настоящей, другому в ту же меру – всю посуду, весь сервиз, графины, рюмки, форменные бутылки для всех возможных вин.

Таким образом началась стройка и меблировка игрушечки, а не дома. Знакомый живописец взялся поставить картинную галерею произведений лучших художников. На ножевой фабрике заказаны были приборы, на полотняной – столовое белье, меднику – посуда для кухни, – словом, все художники и ремесленники, фабриканты и заводчики получили от барина заказы на снаряжение и обстановку богатого боярского дома в седьмую долю против обычной меры.

Барин не жалел, не щадил денег.

Вот и готов не дом, а игрушка. Стоит чуть ли не дороже настоящего; остается, по обычаю, только застраховать да заложить в Опекунский совет[311].

Барин и призадумался об этом.

– Странная вещь, – говорил он сам себе, – князь Василий построил же гораздо глупее игрушечку, а не дом, в котором жить нельзя; его приняли в залог, а мой, я уверен, что не примут. А между тем закладывать дом необходимо: в старину закладывали до постройки, а теперь очень умно и расчетливо закладывают после постройки. Нельзя не закладывать!

VIII

Во все время, когда игрушечка, а не дом строился и снаряжался, дедушка-домовой с правой стороны был вне себя от радости и по ночам ходил вокруг него и потирал руки.

«Вот оно, – думал он, – как ухитрился свет-то… Барин этот должен быть колдун: только что я показался, тотчас узнал; только что задумался, как бы ухитриться, а он в угоду мне и выдумал!..»

– Ну, будет дом по твоему вкусу, – говорил дедушка-домовой с правой стороны своему сопернику.

– Посмотрим, – отвечал тот.

– Увидишь, – говорил этот.

– Ну ладно, покажи.

– Постой, не готов.

– Э, лжешь!

– Верь, право слово!

– Ну смотри.

Прошло еще несколько времени до совершенного окончания и отделки домика. Дедушка нетерпеливо похаживает и сам дивится, как люди-то ухитрились.

– Истинно игрушечка, а не дом! Ну, надул же я его!

Наконец дом совершенно готов, дом на семи четвертях, состоит из великолепного салона и столовой – она же и бильярдная. Салон – пол парке´[312], обои шелковые, мебель роскошная – люстры, лампы, канделябры, зеркала, картины, рояль – словом, все.

– Ну, пойдем! – сказал домовой с правой стороны домовому с левой и привел в кабинет. Барина, по обычаю, не было дома. Ночь светлая; месяц отразился в окно на лаковом парке домика, на бронзе, на мебели: светло как днем.

– Ну, где же?

– А вот, полезай за мной.

– Да это стол.

– Полезай!.. Ну, видишь? Что?

– Постой, борода зацепила… А-а-а! – проговорил с удивлением домовой с левой стороны, входя в резные золоченые двери салона.

– Что? а?

– Да! ах какая бесподобная вещь! что твоя печурка!

И домовой присел на кресла, потом на диванчик, потом прилег на подушку, шитую синелью по буф-муслину[313].

– Ну, спасибо. А это что? гусли?.. а? славная вещь!.. вот будет мне житье… роскошь! не то что за печкой…

«В самом деле роскошь… – подумал дедушка с правой стороны. – Жаль и уступить… право жаль!..»

– Бесподобно! ай спасибо! – продолжал дедушка с левой стороны, растянушись на диване. – Так уж ты владей всем домом, живи за которой хочешь печкой, а я уж здесь и расположусь…

– Э, нет, погоди еще: ты видишь, что в доме еще и печей нет.

– В самом деле, печей нет, как же это забыли печи выложить?

– Без печей нельзя… зима настанет, замерзнешь.

– Нельзя, нельзя; да скоро ли их сложат?

Уверив соперника, что к зиме сложат непременно, хитрый домовой спровадил его, а сам залег на диванчик и начал потягиваться и расправлять кости.

– Нет, приятель, извини: не видать тебе, как ушей, этого домика, я сам в нем буду жить… Как же это я