Бетон - Томас Бернхард Страница 15

фантазировал, сидя в железном кресле, и меня всё сильнее ободряли эти нелепые размышления, Мелиа с сотнями и тысячами яхт под окном, столичная Пальма, Тимео с бугенвиллеями, цветущими у окна, невероятный морской бриз Мелиа, старинная ванная в Тимео, Кристина или Каньельес, бугенвиллеи или морской бриз, собор или древнегреческий театр, думал я, сидя в железном кресле, майоркинцы или сицилийцы, Этна или Полленца, Раймунд Луллий и Рубен Дарио или Пиранделло. Прямо сейчас, сказал я себе в конце концов, так как я собираюсь начать своего Мендельсона, мне нужна столичная атмосфера, больше людей, больше событий, сильная встряска, подумал я, сидя в железном кресле, не одна-единственная улица, ведущая вверх и потому доводящая до верха напряжения, не всего лишь одно кафе, а много оживленных улиц (и площадей!) много разных кофеен, и вообще столько людей вокруг, сколько возможно, потому что теперь мне ничто так не нужно, как люди; не то что я хочу общаться с ними, я не собираюсь с ними заговаривать, подумал я, сидя в железном кресле, но меня должны окружать люди, и по всем этим понятным причинам я выбрал Пальма-де-Майорку, а не Таормину, Каньельес, а не Кристину, и, в конце концов, климат, полезный в моем состоянии, летний климат, который возможен в Пальма-де-Майорке уже в феврале, тогда как в Tаормине в феврале еще зима и к тому же бóльшую часть времени идет дождь, и Этна, думал я, сидя в железном кресле, в феврале ее редко разглядишь, а если она и видна, то сверху донизу покрыта снегом и постоянно самым пагубным образом напоминает мне об Альпах, а значит, об Австрии и о доме, что в конце концов всякий раз вызывает у меня лишь тошноту. Но всё это вдруг показалось мне лишь бессмысленной фантазией разволновавшегося больного, который сидит в своем железном кресле, сделало меня еще печальнее и ввергло в уныние. Но от этого уже никуда не деться, хотя я, всё еще сидя в железном кресле, убеждал себя в том, что мне достаточно просто навестить кого-нибудь из соседей. Итак, я встал, переоделся и пошел в Нидеркройт, который находится так близко, что даже я, в своем жалком состоянии, могу до него добраться, и который представляет собой четырехвековые сырые и невзрачные развалины, где живет бывший офицер кавалерии Первой мировой войны, который, как и все подобные люди, называет себя бароном, в общем, старый сыч. Я отправился туда не потому, что меня особенно интересовал этот старик, а потому, что добраться до него было быстрее и легче всего, он совершенный чудак, когда я навещаю его, я обычно выпиваю чашку чая и слушаю его рассказы о Первой мировой войне, о том, как он был ранен на Монте-Чимоне и как он три месяца лежал в госпитале в Триесте, а затем получил золотую медаль за отвагу. В принципе, он всегда рассказывает одну и ту же историю и рассказывает эту историю не только мне, но и всем, кто его навещает. Преимуществом этого старика является то, что он превосходно готовит чай, а также то, что, несмотря на старость, а ему уже около восьмидесяти пяти, у него нет дурного запаха изо рта, так как я опасаюсь посещать стариков прежде всего из-за дурного запаха изо рта. Этот старик, в общем, не позволяет себе распускаться, хотя, как я уже сказал, ему восемьдесят пять, а выглядит он довольно привлекательно. У него есть домработница, которая присматривает за ним, он называет ее Мукси, никто не может сказать, что это означает, когда приходят гости, она исчезает на кухне. Примерно каждые полчаса она просовывает голову в дверь и спрашивает, не нужно ли чего-нибудь старику. Нет, Мукси, каждый раз говорит старик, а когда она снова закрывает дверь, он подается к гостю и говорит: она глупа как пробка! Всегда одно и то же. Надо сказать, я отправился к старику в Нидеркройт от отчаяния‚ желая избавиться от абсурдной идеи отъезда, да еще и в Пальма-де-Майорку, что было вообще самой бредовой идеей в моем положении, я просто использовал его в своей ужасной ситуации, короче говоря, старик подвернулся мне, чтобы я смог выбросить из головы Пальма-де-Майорку. Как только я потянул веревку колокольчика, я услышал шаги домработницы, которая открыла мне. Прошу вас. Я вошел. Надеюсь, я не помешаю, сказал я, входя в его комнату, которую домработница сделала уютной, чрезвычайно приятной и теплой, но не успел я произнести эту фразу, как она меня разозлила тем, что я сказал именно ту фразу, которую постоянно говорит моя сестра и которая меня раздражает, как никакая другая, поскольку эта фраза является одной из самых лицемерных фраз, какие только существуют. Хозяин встал, пожал мне руку и мы сели. Я заварю чаю, сказал он. В руке у него была книга. Сейчас время для чтения, сказал он, какая-то бессмысленная книжка, что-то о Марии-Луизе, сестра прислала ее мне, думаю, полная чушь. Чего только не пишут люди, им плевать на факты, и где они только нахватались своих знаний! Я промолчал, у меня не было никакого желания заводить разговор со стариком на эту тему, вместе с тем, сидя в ожидании чая, я обнаружил, что уже начал отвлекаться от своего намерения отправиться в путешествие. Жить здесь не так уж невозможно, сказал я себе и посмотрел на картины на стене. Это мой дед, фельдмаршал и главнокомандующий Итальянским фронтом на Адриатике, но я, должно быть, говорил это сотни раз, сказал старик, когда домработница принесла воду и снова исчезла. Войны сейчас ведутся совсем иначе, сказал он. В корне иначе. Сейчас всё иначе. Он поднял крышку чайника, помешал чай и сказал: всё повернулось на сто восемьдесят градусов. Это выражение он употребляет в каждом доверительном разговоре, всегда найдет повод для фразы: всё повернулось на сто восемьдесят градусов. В живых осталось всего тринадцать человек, они получили золотую медаль за отвагу от самого императора. Всего тринадцать, представьте себе. Сначала он хотел завещать имущество своей дочери, которая живет в Англии, но потом решил, что это глупо. Потом он подумал, что завещает свое состояние церкви. Однако церковь его разочаровала, и тогда он решил завещать состояние государственной службе социального обеспечения. Но государственная служба социального обеспечения, сказал он, теперь тоже сплошная низость. Нет абсолютно ни одного учреждения, которому я хотел бы хоть что-то оставить. И нет ни одного достойного человека из тех, кого я знаю. Поэтому я решил заказать по почте телефонный справочник из Лондона. И c