Эффект дефекта - Алексей Александрович Провоторов Страница 2

— Карамель какая-то, — сказал Халле. — Никогда я не любил эти привозные деревья.

— Ну это не совсем те, что я помню, — ответил Коркранц. — Они, конечно, и до пожара выглядели экзотично, но то, что сейчас тут растет, вряд ли уже можно классифицировать. Значит, правду говорят — год от года они все ярче.

Лязгающий голос наказателя, такой знакомый собеседнику и такой внушительный под белыми сводами кабинетов и среди высоких стен кварталов-колодцев, тут тонул, словно звук кузнечных клещей, которые зачем-то обмотали ветошью.

— Пойдем, — сказал Наказатель, делая шаг вперед. Халле кивнул и последовал за ним, стараясь не оглядываться.

Здесь когда-то был парк. Обезглавленные чугунные остовы фонарей напоминали об этом; в одном месте сапог Коркранца ступил на гулкое железо — люк коммуникаций, и наказатель пообещал себе получше смотреть под ноги.

Вдали, за рядами деревьев, виднелись иногда скелеты скамеек. Один раз в сумеречной аллее им привиделось, что на скамейке сидит некто большой, в пальто и мятом цилиндре.

Коркранц подумал, что ему показалось — резко повернув голову, он ничего не увидел; но Халле сказал, что ему, в таком случае, показалось то же самое.

Они поспешили пройти это место.

— Ну и где нам тут кого искать? Сюда бы взвод, — Халле не выдержал в тишине и пары минут.

— Мы за него, — сказал Коркранц, и дознаватель уловил в его голосе намек на раздражение. И в мыслях тоже.

— Понимаю. Просто это работа для более серьезной группы.

— Работа наша.

— Рад стараться. Но… — Халле обвел мерцающую чащу, полную тихих звуков, раскрытой ладонью в тонкой перчатке, — кому здесь я могу задать вопросы? Вот той тени? — он указал в сторону, где между деревьями мелькнуло что-то двуногое, низкорослое, больше всего похожее на заднюю половину собаки.

— Вот и спросим у брухи Веласки.

— К брухе, — Халле весь передернулся, — к Веласке заехать бы днем.

— Днем она спит, сам знаешь, слишком стара она, при дневном свете показываться.

Халле рассеянно кивнул. Веласка родилась в год без лета, в день без света, а все, кто тогда родился, под солнцем долго находиться не могли.

— Откажется она говорить.

— Не откажется.

Дознаватель вздохнул. Коркранц понимал, что в случае с Велаской телепатия ему вряд ли поможет — старая крага была хитра, изворотлива и немало смыслила в колдовстве.

— А ты помнишь, как фабрика взорвалась? — спросил Халле. — Как все это, — дознаватель обвел рукой мрачную и одновременно яркую панораму, — горело?

О да, Коркранц помнил. Он был тогда ребенком, но взрыв алхимической фабрики и тот цветной пожар, больше суток бушевавший у горизонта, был одним из ярчайших его воспоминаний. Позже нечто подобное он видел лишь раз, когда наблюдал полярное сияние с борта здоровенного винджаммера, где служил в юности. Но то была мирная небесная сила; горящая же дикая смесь химикалий и магии ужасала, хоть и захватывала. Предместье Андренезера, куда только-только проложили ветку подземки, перестало существовать. Целый комбинат, снабжавший всем необходимым добрую половину алхимиков государства, просто испарился вместе с окрестными кварталами.

Огонь тогда плавил даже гранит. Позже из-за отравленного воздуха, воды и земли здесь никто уже не стал строиться. Да и в память о жертвах тоже — пепел десятков людей лежал на этом месте, как тень, намертво въевшись в каждый камень.

С тех пор минуло полсотни лет. Торфяники и до сих пор продолжали тлеть, а гарь зарастала всяким странным быльем, да и существа завелись немного не те, что в обычном лесу.

— Да, — ответил Коркранц. — И буду помнить до конца жизни. Странно, что на этом месте вообще что-то выросло, я думал, земля прокалилась до самой Преисподней.

Коркранц приподнял воротник. Ему было здесь не по себе, хотя он всегда считал, что тьма — лишь отсутствие света. И все же… видимо, он был слишком урбанистом. И всю жизнь после увольнения с флота старался скорее поглубже забраться в город, нежели выбраться из него. И темнота загородная, темнота залитых туманом лугов, непроглядных лесов, старого пепелища казалась ему какой-то другой. Исполненной чего-то древнего, злого. Только тронь, и проснется. И это пугало его.

А еще лось.

В последнее время много стало слухов про зверье, ведущее себя не по-звериному. Рассказывали, конечно, про енотов, научившихся пользоваться ключами, про медведицу, одетую в женское платье, чуть ли не про кота в сапогах, но самыми жутким — с точки зрения Коркранца — были истории про лося.

Якобы на окраинах, в кленовых лесополосах, за ржавеющими трамвайными путями, по которым давно уже прошел их последний трамвай, стали встречать некоего странного лося. Коркранц хмурился, а в его памяти сами собой всплывали строчки протоколов дознания.

Кора Джей, двадцать восемь лет, торговка-цветочница. Встретилась с животным в парке. Испугавшись, с целью задобрить животное, ласково окликнула его дважды. Животное с цинизмом передразнило очевидицу, также дважды. Кроме того, она утверждает, что лось ухмылялся, видя ее испуг.

Иллемарья Уишборт, сорок лет, дипломат Посольской управы. Просила точно процитировать в протоколе ее показания: «Лось заступил мне дорогу и смотрел прямо в душу». Госпитализирована с нервным расстройством.

Джебедайя Даггон, шестьдесят лет, пенсионер. Зверь, по словам очевидца, жестом «велел ему проваливать», сопроводив указание звуками, в тоне которых явственно слышалась брань. Очевидец трезвенник, отставной государственный купец торгового флота, уважаемый человек.

И это не говоря о слухах и отрывочных показаниях задержанных деклассированных. В их среде вообще творилось бог знает что.

Коркранц не стал углубляться в раздумья и постарался сосредоточиться на дороге.

Аллеи потеряли строй и рассыпались отдельными деревьями; светящиеся мятно-зеленые грибы с сильным запахом аммиака росли то тут, то там; улитки на деревьях тоже светились. Казалось, лесная жизнь вобрала в себя тот давний огонь, пропиталась им.

Они миновали черный, гладкий пруд — Халле был почти уверен, что жидкость в нем горюча, как нефть — и оплывшее, перекошенное здание вокзала за ним. Потекший и вновь застывший камень сталактитами свисал в арках порталов, колонны изогнулись, как пьяные; статуи у входа растеклись, растрескались, и казались скульптурами чудовищ. Ярко-зеленые блуждающие огни бродили в глубине.

Потом потянулось пепелище с оплавленными какими-то столбами, по левую же руку стоял лес, теперь темный и угловатый, и только иногда мелькали в нем белые и голубые огни, щелкали невидимые насекомые, да сонно, тяжко, словно ей снился кошмар, стонала птица. Или не птица.

Коркранц надеялся, что Халле не станет читать его мысли и вообще не почувствует того, что он ощущал. Это что-то походило на страх. Но наказатель Коркранц давно не испытывал страха, и теперь крутил, мял это чувство, пытаясь уложить его на