Бранкалеоне - Джован Пьетро Джуссани Страница 5

представляется важным: имя, которое он дает себе сам, запечатлевает его попытку присвоить себе другой статус, выше самого высокого статуса в зверином мире: «Если ты лев, то я — Цапни Льва». Иначе говоря, его имя — символ его честолюбивых притязаний, противоречащих наставлениям его мудрых родителей и, как вскоре выяснится, гибельных для него.

Но можно посмотреть на это с другой стороны. Все персонажи, окружающие Бранкалеоне, — персонажи басни, чье бытие исчерпывается их положением: «ослица-мать», «флорентинский дворянин», «огородник», «работник», «старый осел»; собственное имя было бы излишне и мешало бы скупому изяществу их жанрового поведения. В этом смысле Бранкалеоне, нарекший себе имя, стремится выбраться из мира басни в мир истории — тот, где есть Лоренцо Медичи, полководец Скандербег и другие имена, осененные личной славой. Традиционное противопоставление «басни» (fabula), основанной на вымысле, и «истории» (historia), придерживающейся правды, здесь разыгрывается по-новому, с точки зрения честолюбца, стремящегося сменить поприще и во всех смыслах сделать себе имя. То, что по поводу его гибели автор произносит финальную мораль, — свидетельство поражения, которое терпит герой: Бранкалеоне остается запертым в жанре, из которого так усердно старался выбраться.

Бранкалеоне,

история занятная и нравоучительная, из которой каждый может извлечь полезнейшие наставления, как управлять собой и другими

Сочинена некогда философом, нарицаемым Латробио, человеком, искушенным во всех науках, а ныне издана в свет Иеронимо Тривульцио, миланским гражданином клириком, на общую пользу

Сиятельному господину и достопочтеннейшему моему покровителю синьору Карло Антонио Роме[19]

«Бранкалеоне» есть история самая занятная — назову его и я тем словом, каким сочинителю было угодно его назвать: потому, возможно, что в этой басне взору представляются несметные наставления, выбранные из лучших историков. На первый взгляд кажется, что это, подлинно, сочинение, призванное вызывать у нас смех, если рассматривать внешним образом его предмет, образ рассуждений и прочее, что там выведено; но если остротою разума проникнем в тайны, которые под всем сим скрываются, то найдем, словно мед под корой, такую сладость учения, что уму будет весьма вкусно и столь же прибыльно[20]. Здесь есть среди прочего три вещи, правдиво и с тонким искусством описанные: собрание совета, посольство, учреждение королевства. Во-первых, представлено, каковы должны быть качества советников, как вносить предложения, как запрашивать мнение, как выносить решение, клонящееся к общему благу и пользе. Во-вторых, легко можно постичь, какие качества требуются в посланнике, каким образом надлежит его выбирать, как надобно в самом посольстве вести себя в рассуждении того, о чем просить, что советовать, чего избегать. В-третьих, ясно показано, как можно сохранять державу или республику; на кого должна лечь главная забота об управлении; какие достоинства необходимы в короле, какие в министрах, какие в подданных. Из всего этого тем явственней выступает благороднейший разум сочинителя, что он — если воспользоваться его собственным кончетто — сквозь самое убогое платье заставляет блистать драгоценнейшие украшения. Оттого я и пожелал поднести сии последние Вашей Милости, как свидетельство преданности, которой я Вам обязан, и как доказательство почтения, которое я к Вам питаю, уверенный, что не ошибся в выборе. Ибо Ваша Милость, которая в самом прекрасном цвете своей юности обращает все усилия, с великою для себя похвалою, на изящную словесность, увидев красоту этого плода — латинянина по рождению, переодетого учтивым умом в наше наречие, — получит от него величайшее удовольствие и не презрит чувств того, кто Вам его посвящает. И я, уверенный в этом, буду также вполне утешен тем, что таким способом доставлю немалую пользу многим живым умам, которые будут читать этот труд тем охотнее, что увидят, что он отмечен именем Вашей Милости, коего достаточно, дабы наделить доверием и доброй славой все выдающееся, что может выйти из рук людей искусных.

На сем заканчивая, почтительно целую руки Вашей Милости и прошу для Вас у нашего Господа непрестанного умножения самых желанных отрад.

Милан, 24 февраля 1610

Вашей сиятельной Милости преданный слуга

Джован Баттиста Альцато

Иеронимо Тривульцио[21]

К благосклонным читателям

Пока я приводил в порядок и расставлял разные писания моего монсиньора, в руки мне попалась эта занятная история, которую я отложил в сторону и прочел потом с величайшей отрадой. Принимая во внимание богатую назидательность, в ней заключенную, я рассудил, что хорошо было бы издать ее в свет на общую пользу, тем более что сам сочинитель во вступлении, исполненном обширной учености, утверждает, что написал сию историю с этой целью, так что я настоятельно просил о том монсиньора, который сказал мне, чтобы я поступил с нею, как мне угодно, затем что он мне ее дарит, и прибавил, что, хотя предмет, который в ней трактуется, кажется пустым, все же она будет весьма полезна тому, кто ее прочтет и внимательно обдумает, и для того ее и написал этот Латробио, католик и человек набожный, чему свидетелями многие другие особы, доныне живые.

Сего ради, благосклонные читатели, по великой любви, которую я питаю к ближнему, я решил выпустить эту историю в свет и призываю вас ее прочесть, уверяя, что, помимо удовольствия, которое вы вкусите за этим чтением, вы извлечете из нее такую пользу, что останетесь весьма довольны. Читайте ее, и особливо вступление вместе с двадцать пятой главой. Да будет Бог к вам милостив.

Вступление

Нет никакого сомнения, что люди, лишенные благоразумия, не только несведущи и дурны, но и могут называться мертвыми[22], ибо благоразумность есть жизнь человека, которая им движет и подает ему духа, чтобы ступать и действовать, как подобает человеку. Поэтому мы видим, что благоразумные люди умеют весьма хорошо управлять и самими собой, и другими, с великой осмотрительностью оберегаться преград, ловушек и помех сего злосчастного мира и весьма хорошо защищать и охранять себя среди штормов и скал сего бурливого моря; этого не видно в неблагоразумных, коих, словно смрадные трупы, непрестанно клюет всякий оголодавший стервятник, ищущий чем наесться. Хотя все подтвердят, что слова мои — сущая правда, однако весьма немного таких, кто потрудился бы стяжать столь драгоценное и необходимое свойство, как благоразумие, и кто подлинно бы сделался благоразумным. Это происходит с большой частью людей оттого, что они, если только едят, пьют и веселятся, ни о чем другом не заботятся; с другой же частью оттого, что им не по нраву трудиться; а с иными оттого,