От А до Я. Избранные рассказы русских писателей - Коллектив авторов Страница 64

Я помнил, как по рядам войск пробежало сначала крылатое слово: «тут-то оно и сказалось», произнесенное весело, с лукавым видом взаимного понимания, вдали от начальства, бородатым дядьком, а потом: «бабушка надвое сказала», угрюмо произнесенное суровым боевиком, как отблеск надвигавшейся кровавой зари, две трещины, пересекшие мир того дня.

«И не к „войне ли до конца“ относилось это загадочно-суровое „бабушка надвое сказала“?» — невольно спрашивал я себя. Может быть, число, может быть, треугольник был пастухом этих двигавшихся на запад волн. Не он ли расставил громадные прутья железной мышеловки?

Всей силой своей гордости и своего самоуважения я опускал руку на стрелку судьбы, чтобы из положения внутри мышеловки перейти в положение ее плотника. «В игре в дураки, кто кого оставит в дураках?» — спрашивал я себя.

Я помнил, как шепот «царь проедет» собирал толпы на углу Тверской. Скороход огромного роста, на аршин выше среднего уровня платков и котелков, передвигался в ней, городовые заботливо наводили порядок.

Вдруг коршун, зорко, как сыщик, выискивавший кого-то в толпе, два раза пронесся над ней и, точно не найдя, что ему надо, отлетел прочь, скрытый крышами. И только когда промчалась запряженная черной парой коляска царя, и мелькнуло его лицо, коршун неожиданно вылетел снова и, опустившись над самой головой царя — точно выполнив поручение, — быстро поднялся и исчез. Точно опущенный палец вдруг указал на кого-то, а голос произнес: «Вот он». «Коршун», — разочарованно повторяли многие, и праздник встречи был испорчен, сорван внезапным приходом нового действующего лица.

Дмитрий Цензор

«Счастливая веревка»

Джемсу присудили виселицу.

Казнь была назначена утром на Мертвой площадке за арсеналами, где, обыкновенно, в этом старом приморском городке вешали убийц и разбойников. Джемс умирал, как опасный бродяга и злодей, для которого у судей не могло быть снисхождения.

В связи с историей, разыгравшейся в день казни на Мертвой Площадке, и дальнейшими событиями, — следует заметить про Джемса, что он, поистине, был несчастнейшим человеком в стране. Как выяснилось на суде, Джемса, чуть ли не со дня его появления на свет Божий, преследовали удары судьбы и несчастья. Он провел жизнь, полную обид, гонений, нищеты и мелких преступлений; причем больше полжизни он сидел по тюрьмам. Одинокие скитания привели его, обезображенного и голодного, в этот город, где он был арестован, когда, действительно, совершил ужасное преступление: он однажды ночью забрался к старой толстой лавочнице, чтобы что-нибудь украсть. Но когда лавочница, проснувшись (он не рассчитывал, что она будет здесь), подняла отчаянный крик, бедняга в страхе несколько раз ткнул ей в живот ножом, и она с хрипом испустила дух.

Спастись ему не удалось. Сбежались на крик соседи, застали его, дрожащего, в комнате лавочницы, и он покорно отдался полиции.

Это убийство потрясло весь город. Старожилы говорили, что не запомнят ничего подобного. Несчастного Джемса приговорили к виселице.

В день казни на Мертвой Площадке собрался весь город. Здесь очень давно никого не казнили, и зрелище обещало быть исключительным.

Все возвышения, выступы окон, крыши расположенных вокруг площади домов пестрели любопытным народом. Уважаемые и богатые граждане были допущены ближе — им были предоставлены почетные места, и эта часть публики пестрела нарядами и дамскими шляпами. В толпе переливался глухой говор, о разбойнике рассказывались ужасные истории, ему приписывались невероятнейшие преступления.

Полицейские оттесняли толпу на значительное расстояние от виселицы, которая наивно темнела на ясном утреннем небе своими незатейливыми очертаниями. Сверху, с перекладины, еле заметно спускалась серая веревка, оканчивающаяся петлей. Под виселицей находился невысокий деревянный помост, ничем не прикрытый, и в стороне стояла простая скамейка.

Вдали послышались глухие удары барабана. Толпа зашевелилась и загудела. К виселице подошла рота солдат и выстроилась около с ружьями на плечах. Потом к помосту подошли еще люди. Один из них был высокий человек в сюртуке и твердой шляпе, у него была длинная смешная шея и длинное лицо с большим, красным носом и большими бровями.

— Рис, Рис, — зашептали в толпе. — Он будет вешать.

Остальные были, — судебные чины, рыхлый доктор и священник в черной сутане.

Гул барабана все приближался и, наконец, по дороге из-за арсеналов показались солдаты, ведущие Джемса. Впереди шли два барабанщика и отбивали траурную дробь. Затем брел Джемс под охраной двух конвойных. Руки у него были скованы за спиной. Он шел в своем арестантском платье, бледный, понурый и безучастный.

В толпе пронесся гул ярости и злорадства.

— Разбойник! Убийца! Будь проклят!

Пожилые женщины протягивали кулаки по направлению к Джемсу, и дети, держась за руки взрослых, с жестоким любопытством тянулись, чтобы взглянуть на него. Он пугливо оглянулся на крики, и глаза его жалко забегали, ему показалось, что толпа сейчас бросится на него.

Когда дошли до помоста, и солдаты расступились по сторонам, — Джемс посмотрел перед собой на виселицу с удивлением. Он словно не понимал чего-то. Читали какую-то бумагу, что-то говорили кругом. К нему подошел священник и стал шептать последнее напутствие. Джемс рассеянно слушал и смутно видел перед собой площадь, покрытую громадной толпой. Сознание его стало ленивым, бессильным, неподвижным.

Высокий человек с красным носом подошел к нему, тронул его за плечо, и Джемс вскинул на палача тусклые покорные глаза.

— Ну, готово. Пожалуй, приятель, пора…

Он властно повернул Джемса за плечо и настойчиво подтолкнул его к помосту. Внезапное, острое сознание пронзило мозг Джемса и вонзилось где-то сзади, в затылок. Он сказал упавшим, сухим голосом:

— Уже?..

Рис направлял его твердой рукой на ступеньки, и Джемс безвольно всходил по ним. Вдруг мертвящий, неодолимый ужас охватил его. Он крикнул и сделал попытку вырваться.

Все кругом дрогнули, солдаты насторожились и взялись за ружья, по всей площади загудел и вырос жуткий рев толпы, потрясающей кулаками и палками.

Этот зловещий рев как бы придавил Джемса, и он поник. Сильная рука палача ввела его на помост и поставила под виселицу. Джемс ослабел, покорился, почувствовал себя маленьким, больным, беспомощным ребенком. Рис и его помощник готовили белый мешок и прилаживали скамейку.

Джемс мутным взглядом посмотрел перед собой, на пеструю толпу, на голубое небо и белые облака, на далекие клубы дыма, выходящего из жилищ. И вдруг ему до безмерной боли стал дорог этот большой и прекрасный мир, где он перенес столько мучений. Как будто в первый раз увидел его и почувствовал. И сердце его переполнилось великой любовью и жалостью ко всему. На щеку у него выкатилась большая слеза и затекла ему