Клады великой Сибири - Петр Петрович Дудоров Страница 9

Далеко на севере синели горы Нань-Шаня, а на юге, немного подальше, едва виднелись горы Куэнь-Луньской цепи.

Теплый юго-восточный ветер слегка окреп в этой громадной долине, и корабль медленно шел вперед, работая полным ходом.

– Надо подняться! – решил Бромберг.

Действительно, поднявшись на высоту трех тысяч восьмисот футов, корабль попал в попутное воздушное течение и понесся с быстротою птицы.

Чи-Най-Чанг казался теперь страшно возбужденным.

Он все время что-то бормотал по-своему, грозил кулаком невидимому врагу и выказывал все признаки нетерпения.

В своих порывах он был до того смешон, что путешественники едва сдерживались, чтобы не расхохотаться ему в лицо.

VIII. Арест

Но вот и река Хуан-Хэ осталась позади…

Воздушный корабль повернул еще сильнее на юг и понесся по направлению к городу Лунь-Ань.

Чи-Най-Чанг положительно не сидел на месте.

Он то выскакивал наверх, то возвращался в каюту, хватался за разные предметы, бормотал что-то себе под нос.

Близость врага делала тихого Чи-Най-Чанга неузнаваемым.

Но не менее его волновались и остальные.

Только Верлов казался спокойнее других.

Он как-то весь ушел в себя и все время, не отрываясь, работал над географической картой.

– Э! Да я и забыл вам сказать, что завтра китайский Новый год! – воскликнул он вдруг, отрываясь от своей работы.

– Да, наш Новый год, – отозвался Чи-Най-Чанг. – Завтра большой праздник – бонза Лиу-Пин-Юнг будет все время до обеда сидеть в храме.

– Там мы его и поймаем! – сказал Верлов.

– И я посажу его на кол! – воскликнул Чи-Най-Чанг.

– Как – на кол?! – удивился Верлов.

– Очень просто. Я вобью острый кол в землю, свяжу проклятого Лиу-Пин-Юнга, посажу его на кол и буду смотреть на него, пока кол не вылезет у него где-нибудь среди плеч или из шеи…

– Фу, какая гадость! – воскликнула Вера Николаевна.

– В этом отношении китайцы не знают жалости, – ответил Верлов.

– Меня не жалели, когда распинали, – буркнул Чи-Най-Чанг. – Зачем его жалеть? Я посажу его на кол и выжгу ему один глаз.

– Слушайте, Иван Александрович, – закричала девушка. – Скажите ему, чтобы он не говорил таких ужасов.

Суравин улыбнулся.

– Успокойся, Вера, мы не дадим ему казнить Лиу-Пин-Юнга!

Чи-Най-Чанг угрюмо взглянул на Суравина и вышел из каюты.

После обеда все общество вышло на площадку.

Теперь воздушный корабль несся над густозаселенной местностью.

В этом месте скучилось такое количество населения, что людям, казалось, не хватало места на земле.

Реки у берегов были сплошь покрыты джонками и плотами, на которых жили те, у кого не было земли.

Деревни густой сыпью покрывали землю, и в промежутках между ними ярко зеленели поля, покрытые гаоляном, чумизой и чайными кустами.

– Мы не должны привлекать внимания! – сказал Бромберг. – Сейчас мы поднимемся за облака.

Он повернул рычаг, и корабль стал быстро забирать вверх.

Скоро сырой туман облаков окутал их со всех сторон.

Но прошло еще несколько минут, и корабль снова выбрался на солнечный простор, оставив под собой сплошную белую пелену облаков.

Перед вечером Бромберг стал спускаться и, когда стемнело окончательно, спустился в гаолян.

– Теперь, господа, надо решить, что предпримем мы завтра! – сказал Верлов, когда Вера Николаевна подала чай. – Я предлагаю действовать нахрапом.

– Это будет самым лучшим способом, – поддержал инженер. – Завтра чуть свет мы поднимемся повыше, дождемся, когда начнется празднество, и тогда с шумом опустимся в город, пролетим над самыми головами толпы… Произойдет паника. Пользуясь ею, мы долетим до пагоды Лиу-Пин-Юнга, и я остановлю корабль над самой пагодой.

– Так, – похвалил Верлов. – Лишь только остановимся, я спущусь вместе с Чи-Най-Чангом на землю, свяжу Лиу-Пин-Юнга и подниму его к нам…

– Ты срисуешь с его ноги план и потом отдашь Лиу-Пин-Юнга мне, – сверкая своими узкими глазами, перебил Чи-Най-Чанг. – Я выколю…

– Папа, да заставь его замолчать! – закричала Вера Николаевна.

– Чи-Най-Чанг, не говори глупости! – остановил китайца Верлов. – Итак, мы поднимаем его, срисуем его татуировку и выпустим где-нибудь в таком месте, чтобы он не мог нам повредить.

– Он не догонит… не повредит! – пробурчал Чи-Най-Чанг.

После чаю Верлов подошел к Вере Николаевне.

– Вы не хотите прогуляться? – спросил он.

– Пойдемте, – согласилась молодая девушка.

Они отошли от воздушного корабля и пошли по берегу ручья.

Ночь была тихая, теплая, кругом царило гробовое молчание.

Верлову хотелось говорить и говорить без конца, а между тем он шагал молча, словно не зная, с чего начать.

Он испытывал какую-то робкую радость от сознания, что молодая девушка идет с ним рядом в этой дикой стране и не боится оставаться с ним наедине.

Казалось, и молодая девушка испытывает нечто подобное.

Они шли молча и не замечали, что молчат, довольные лишь присутствием друг друга.

Пройдя с полверсты, они повернули назад.

И только когда корпус корабля вынырнул в темноте перед ними, Верлов тихо произнес:

– Как славно мы прогулялись.

– Да, хорошо, – так же тихо ответила молодая девушка.

А темная ночь скрыла румянец, которым покрылись ее нежные щеки.

Еще не наступил рассвет, когда Бромберг поднял своих друзей.

Быстро одевшись, все напились чаю и сделали все приготовления, необходимые к предстоящему дню.

Лишь только стало светать, воздушный корабль поднялся на воздух и приблизился немного к городу Лунь-Ань.

Взобравшись на высоту семи тысяч футов, воздушный корабль остановился.

Теперь с помощью прекрасных подзорных труб путникам хорошо была видна вся внутренность этого города, окруженного, по китайскому обыкновению, высокой стеной с огромными башнями по углам.

Легкий ветер рассеял за ночь тучи, и ничто не мешало наблюдению.

Сначала путешественники увидели, как проснулся город.

На улицах замелькали прохожие; дома и улицы, а также две башни с воротами в центре города расцветились флагами.

Торговля на время праздника, который у китайцев длится целую неделю, прекратилась, и поэтому праздная, свободная от работы и занятий толпа росла на улицах все больше и больше.

Часам к десяти утра город окончательно ожил.

На улицах появились обтянутые шелком, резной работы двухколесные, безрессорные экипажи, именуемые фудутунками, показались разряженные китайские офицеры в бархатных коротких сапогах, темных шелковых хурмах (рубаха без рукавов), надетых поверх ярких цветных халатов, с собольими хвостами и стеклянными шариками на зонтообразных шапках.

На деревянных подмостках, устроенных около центральных башен, появились бродячие комедианты, акробаты и фокусники, в разных концах города зазвенели гонги и бубны.

Тысячи рабочих и детей огласили воздух треском хлопушек, подвешенных в виде коралловых кусочков на нитках, которые китайцы поджигали снизу.

Словно крошечные патроны, эти кусочки разрывались один за другим с громким треском, производя страшный шум.

Воздушный корабль медленно спускался со своей первоначальной