«Ночные ведьмы» - Наталья Федоровна Кравцова Страница 9

уничтожить штаб в самой станице.

– Я там знаю каждый дом, – объясняла она всем со странной торопливостью.

Мы понимали: она волнуется.

Штаб Юлька действительно разбомбила. Утром прилетела назад довольная, возбужденная. Размахивая шлемом, рассказывала:

– Понимаете, я видела свой дом! Спустилась и низко-низко над ним пролетела!..

Усталые, мы медленно шли по ровному полю аэродрома. Героем дня была Юлька. И все это признавали.

– А немцы не ждали бомбежки, – продолжала она. – Я спланировала совсем неслышно. Они только потом спохватились. Начали стрелять, когда услышали взрывы.

Ветер трепал светлые Юлькины волосы, лицо ее горело. Такой она запомнилась мне на всю жизнь – на фоне ветреного неба, гордая и счастливая.

Вскоре наши войска освободили Юлькину родную станицу. Но ей самой уже не пришлось там побывать. В одну из черных мартовских ночей Юлька была смертельно ранена.

Всего несколько месяцев летала с нами Юля Пашкова. Наша Юлька. А казалось – годы…

А речка маленькая…

Сразу за станицей пруд, поросший камышом. Каждый вечер мы слушаем лягушечьи концерты. Кваканье разносится по всей станице. Даже на аэродроме слышно звонкое пение лягушек, и только шум мотора, работающего на полной мощности, заглушает его.

В стройном хоре без труда различаешь отдельные голоса. Почти ни одна из лягушек не квакает в буквальном смысле слова. Они что-то выкрикивают, каждая свое.

«Пи-ва! Пи-ва!»

«Курро-Сиво! Курро-Сиво!»

«Тё-ть! Тё-ть! Тё-ть!»

Уже стемнело. Скоро одиннадцать. Но кажется, что еще рано, потому что небо светлое. Луна плывет высоко-высоко. На ней отчетливо видны темноватые пятна, похожие на земные материки.

Сегодня я впервые поведу самолет на цель как летчик. И Жека Жигуленко тоже. Мы с ней вместе шли на аэродром, но об этом никто из нас не обмолвился ни словом. Пусть будет все как всегда… Как раньше.

На старте, как обычно, все заняты своими делами. Получив боевую задачу, летчики расходятся по самолетам.

Я иду к своей «шестерке», и девушки на прощание желают мне удачи – кто улыбкой, кто кивком головы или приветственным взмахом руки.

– Распадается, распадается благородное штурманское сословие, – говорит штурман полка Женя Руднева. Она сегодня «вывозит» меня.

– Ничего. Новые, свежие силы вольются в славную штурманскую семью, – отвечаю я в том же тоне.

Действительно, с прибытием в полк группы летчиц, так называемого пополнения, стала остро чувствоваться нехватка штурманов. После того как в феврале нам присвоили гвардейское звание, в полку стало четыре эскадрильи вместо двух. И если к нам присылали женщин-летчиц, работавших инструкторами в аэроклубах, и даже техников, то штурманов взять было неоткуда: их просто не было. Тогда Женя Руднева организовала внутриполковой «университет»: девушки из вооруженцев и кое-кто из техников стали изучать штурманское дело. Преподавала сама Женя и лучшие штурманы полка. Девушки, которых обучала Женя, души в ней не чаяли. Занимались с энтузиазмом, ходили за ней по пятам…

Еще некоторое время орут, перебивая друг друга, лягушки. Потом кваканье сменяется фырканьем и рычанием моторов.

Я взлетаю. Мы с Женей летим бомбить немецкую технику в населенном пункте. И Женя, как штурман, говорит мне все то, что я всегда говорила своему летчику. И я слушаю ее так, будто все это мне неизвестно…

Вот и цель впереди. Обыкновенная. Ничего особенного. Я уже бомбила ее раньше, она мне хорошо знакома. И все же сегодня она выглядит по-другому. Населенный пункт разросся, небольшая речушка со светлым песчаным руслом кажется огромной рекой, а лесок за ней вдруг стал больше и темнее.

Я знаю, сейчас зажгутся прожекторы. Их здесь четыре. И пулеметы начнут стрелять. Но мы уже почти над целью, а они молчат. И я начинаю нервничать…

Наконец зажглись. Застрочили пулеметы – всё так, как и должно быть. Женя спокойно направляет самолет на цель, бомбит, уводит меня от пулеметных трасс. Мы даже выходим из лучей. Сами.

Я оглядываюсь: нет, все-таки речка совсем маленькая, а лесок такой же, как и был…

– Ну, теперь ты летчик обстрелянный, настоящий летчик, – громко смеется Женя.

…В следующую ночь мы бомбили переправу. Сплошная облачность заставила нас лететь на высоте ниже восьмисот метров. В небе – ни звездочки. Внизу темнела Кубань. Неподалеку от линии фронта горели пожары, и в воздухе стояла дымка. Красноватые отблески лежали на темных клубах туч.

Когда прожекторы поймали самолет, зенитные пулеметы обрушили на него весь свой огонь. Женя спокойным голосом говорила что-то, а мне казалось, что нам уже не выбраться… В самый неподходящий момент мне вдруг страшно захотелось узнать, что будет через пять минут. Будет ли мой По-2 лететь с курсом домой или…

Мы вернулись домой. И еще два раза слетали на цель.

А утром после боевой ночи я никак не могла уснуть. Тогда я взяла карандаш…

…Не скоро кончится война,не скоро смолкнет гром зениток.Над переправой – тишина,и небо тучами закрыто.Зовет мотор: вперед, скорей,лети, врезаясь в темень ночи!Огонь немецких батарейкак никогда предельно точен.Еще минута – и тогдавзорвется тьма слепящим светом…Но, может быть, спустя годаво сне увижу я все это.Войну и ночь. И свой полет.Внизу – пожаров свет кровавый.И одинокий самолетсреди огня над переправой.

Убита над целью

Доложив командиру полка о выполнении задания, я уже хотела уходить, но задержалась на старте. В воздухе вспыхнула и медленно погасла красная ракета. Сигнал бедствия.

На посадку заходил самолет. Не зажигая навигационных огней, без обычного круга над аэродромом.

Бершанская нахмурила брови: что-то случилось.

– Прожектор! – распорядилась она.

И сразу посадочная полоса залилась мягким, рассеянным светом.

Самолет снижался неуверенно. Далеко от посадочных знаков. Слишком далеко. В свете луча был отчетливо виден белый номер на хвосте. «Тройка». «Это вернулась Дуся Носаль», – подумала я.

Командир полка вынула папиросу и стала машинально чиркать зажигалкой, продолжая смотреть на самолет. Папироса в руке смялась, но Бершанская не замечала этого. С тревогой она следила за приземлением самолета.

Почти у самого края аэродрома он тяжело стукнулся колесами о землю, пробежал немного и остановился. Видимо, летчик не собирался рулить к старту.

– «Санитарка»! Быстро! – хрипловатым голосом крикнула Бершанская.

Машина с красным крестом уже ехала через аэродром. Все бросились на посадочную полосу.

Когда я подбежала к самолету, Дусю вынимали из кабины. Ее положили на носилки. Сняли шлем с головы. Неподвижно, неестественно согнувшись, лежала она на носилках, поставленных прямо на землю. Свет прожектора падал на безжизненное лицо. На виске темнело пятно.

«Зачем ее так положили? Ей же очень неудобно… – подумала я. – Зачем ее так положили?» Эта мысль не давала мне покоя. Я не хотела, я отказывалась понимать, что теперь это не имеет значения.

Подошла Бершанская. Штурман Глаша Каширина шагнула ей навстречу.

– Товарищ командир… задание выполнено. – Она глотнула воздух и шепотом добавила: – Летчик… Дуся… убита.

Я смотрела на Дусю. Казалось странным, что она никогда не поднимется, даже не пошевельнется…

Прожектор погас, и только луна освещала голубоватым светом ее лицо. Белела цигейка отвернутого борта комбинезона. Светлели пятнистые унты