Александр Носов - Архат

Архат

Александр Носов

© Александр Носов, 2017

ISBN 978-5-4485-1591-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Утомляются и юноши и ослабевают, и молодые люди падают, а надеющиеся на Господа, обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут – и не устанут, пойдут – и не утомятся».

Часть первая

I

Стрелка часов ритмично приближалась к пяти вечера. Сосредоточенный взгляд Луки медленно передвигался вниз по строчкам книги Жан Поль Сартра «Тошнота». Чтение быстро утомляло его и, откладывая книгу в сторону, он ходил в задумчивости из одного конца комнаты в другой.

В комнате полностью отсутствовал уют. Она вся была загромождена старой мебелью. В замкнутом и безвкусно обставленном пространстве преобладало давящее ощущение тесноты. Обстановка в квартире как будто застыла во временах Советского Союза: обои с красными цветочками, ковры на стенах и хрустальная посуда в обветшалом коричневом серванте, загородившим собой окно. Только в углу большой комнаты вместо портрета Ильича, печальный взгляд с иконы Богоматери сострадательно взирал на жильцов.

В этой двухкомнатной квартире старого панельного дома Лука жил вместе с матерью.

Однажды в своей тускло освещенной комнате Лука попытался убрать с полок серванта посуду из хрусталя в ящики, выставив на их место книги. Разразился большой скандал, из которого он вынес: «Не трогай! Твоего здесь ничего нет». После этого случая ему пришлось оставить все попытки хоть как-то облагородить свою комнату.

С виду двадцатилетний Лука был высокий, худощавого телосложения. Седые волосы рано появились на темно-русой голове.

Имел склонность часто предаваться размышлениям, погружаясь глубоко в себя, и раздражался всякий раз, если что-то внешнее прерывало поток мысли. Задумчивое выражение лица и узкие карие глаза с тяжелыми веками сразу же давали понять окружающим, что он находится где-то в другом месте.

Лука жил, в своем собственном мире, проявляя мало интереса к происходившим событиям вокруг. Никогда не тратил времени на просмотр новостей и чтение журналов. Ни разу в жизни не ходил на выборы. И когда мать упрекала за это, с его тонких, плотно сжатых губ соскальзывала легкая и едва заметная улыбка.

– Мне от них ничего не нужно, пусть и они ничего не просят у меня, – обобщал он свои общественно-политические взгляды.

Его речь была тихой и медленной. Даже когда смеялся, то почти не издавал при этом никакого звука. В движениях тела прослеживалась зажатость и неуверенность. Его застенчивость уживалась одновременно с чрезмерной гордостью. Особой скромностью Лука отличался при общении с девушками. Он не считал себя сколько-нибудь привлекательным. Некоторые из них находили вполне симпатичным его смуглое лицо, но отчужденность Луки и неизжитые подростковые комплексы оставляли мало шансов, отыскать точки соприкосновения.

Перелистывая пожелтевшую страницу книги, Лука поймал себя на мысли, что за весь день еще ничего не съел, а только утолял голод сладким чаем.

На кухне он аккуратно нарезал тонкими ломтиками белый хлеб, масло, сыр и вскипятил чайник. За столом он принялся с жадностью поглощать бутерброды, запивая душистым кофе. Резкий звук поворотов ключа в дверном замке нарушил трапезу. Дверь распахнулась и в прихожую влетела тощая женщина, с короткими медно-рыжими волосами. Когда она переступала порог, у одного из пакетов оборвалась ручка. С шумом он грохнулся на пол, под выкрики отборной матерщины. Даже когда она говорила спокойно, ее дрожащий голос звучал на надрыве, словно она вот-вот заревет. Он резал и раздражал слух любого собеседника.

Движения ее тела были резки и суетливы, в них не проскальзывало и намека на женственность. Суетливость была неотъемлемой чертой ее характера, и она привносила ее всюду, где оказывалась.

При виде Луки выражение ее лица сделалось недовольным, и глаза навыкате осуждающе впилась в него. Она возвращалась с работы в шесть вечера, и обычно Лука за полчаса до ее прихода уходил из дома к друзьям.

Ему показалось, что в тот день она специально вернулась на час раньше, что бы застать его дома и разжечь очередной скандал. В скандалах она получала разрядку и подпитку необходимую ей для жизни и никогда не упускала случая устроить шумную ссору. Точно на автопилоте она искала конфликтов, цепляясь буквально ко всему.

Она была одной из множества вечно сварливых, всем недовольных и бранелюбивых женщин заеденных неудавшейся жизнью. Настоящая бочка с порохом готовая рвануть в любую секунду.

Его мать не всегда была такой. В молодости она вела себя тише Луки. Случай в детской поликлинике разом вычеркнул скромность из ее характера. Когда на ее глазах равнодушные и обнаглевшие от безнаказанности медсестры жестоко обращались с маленькими детьми, а все вокруг молчали. В тот момент внутри у нее что-то надломилось, и произошел срыв. Она привела их в оцепенение, набросившись в бешенстве с осуждающими криками. А когда заметила страх в их лицах, то усилила напор. Мысль, что ее боятся, доставила ей удовольствие. Одним из самых приятных воспоминаний ее молодости был их испуг и то, как они «поджали хвостики и засуетились».

После этого случая она сделала вывод, что люди – это тупые животные, которые ничего не поймут, если на них как следует не наорать. Орать стало ее привычкой, а с годами укоренившаяся привычка переросла в потребность.

– Все кушаем? – спросила она с фальшивой лаской в голосе, скидывая обувь.

Лука не отвечал. Скрупулезными движениями он убирал остатки еды, в холодильник, понимая, к чему все идет.

Его мать в свою очередь, приметив беспокойство в движениях Луки, только больше распалялась:

– Все жрем? Работать не хотим, только жрать нам подавай, да?! – неистовствовала она лихорадочным голосом. – В старину лентяи считались самыми погаными людьми в народе.

В желании избежать нападок не обронив, ни слова Лука быстро ушел в свою комнату. Он закрыл дверь и попытался продолжить чтение, но дверь с треском ударилась об стену.

– Позакрывай мне тут двери еще, тварь! – кричала она, прожигая его осуждающим взглядом.

С тяжелым вздохом Лука отложил книгу и уставился на нее тусклыми глазами. Его выражения лица было как у человека, которого собираются принести в жертву.

– Чего тебе? – пробубнил он почти шепотом.

– Япона мать! Ты работать собираешься?!

– Я уже устал тебе объяснять. Как только найду, то чем хочу заняться так сразу же. Я не хочу делать, что попало и быть каким-то рабом.

– А я, по-твоему, хочу?! Жрать – то вон ты каждый день хочешь!

– Я еще от предыдущей работы не отошел. Дай мне немного времени найти себя.

– Долго ли ты за мой счет искать себя собираешься?! Вон Марк-то не сильно ищет себя – зарабатывает, – причитала она, пытаясь пристыдить сына.

Мать Луки имела склонность заниматься постоянным сравнением его и себя с другими. Для нее было жизненно необходимо, чтобы все было как у всех или хотя бы не хуже.

– Я как лошадь должна пахать за двоих?! Пока здоровый кобелина дома за книжечками высиживает. Рабом, видите ли, он не хочет становиться! Себя он, падла, ищет! Жрать надо?! Счета оплачивать надо?! А им скотам еще и любовь к работе подавай!

– Ты понимаешь, насколько коротка жизнь, чтобы горбатится на кого-то за кусок хлеба? – спросил Лука, сдерживая раздражение от ее выкриков.

– Ешь свой кусок! Долго ли на шее моей сидеть будешь? Присосался! Посмотри хотя бы на друзей своих: кто высшее образование получает, кто бизнесом занимается, семье помогает. А ты что за бестолочь такая?! – ядовито выкрикивала она.

В сердцевине грозной натуры его матери глубоко сидел страх – оказаться в чем-то хуже других. В порыве обиды Лука попытался уколоть им, по опыту зная, что это ни к чему не приведет. Так как своего сына она воспринимала не как человека, а как личную собственность.

– А ты получила высшее образование? Или ты делаешь бизнес? Может, помогаешь семье?

Она молчала не в состоянии подобрать слов из-за нарастающего приступа гнева.

– Пойми, что это твоя жизнь! – продолжал он, возвысив голос. – И ты сделала свой выбор, не делай мой выбор за меня. Ты двадцать лет так поступала. Хватит! Услышь меня хотя бы раз! Я не хочу, работать на кого попало и кем попало. Работать ради желудка – это не жизнь, а я хочу жить!

– Ну и живи за свой счет, тварь неблагодарная! – ответила она, обиженным тоном сжав зубы, и громко хлопнула дверью.

Почти все их ссоры заканчивались этим предложением. Лука всегда беспрекословно принимал и соблюдал ее условия. Он находил быстрые подработки и скудно кормился сам. И каждый раз примерно через неделю его мать готовила сытный обед, уговаривая Луку отведать результат ее кулинарного труда. В приливе доброты она предлагала все забыть, и помириться как будто ничего и не было, а затем все повторялось по новой. Она продолжала попрекать его куском хлеба, и если Лука ел хлеб, то совесть ела его.