Нонна Ананиева - Красавец и чудовище

Красавец и чудовище

Нонна Ананиева

© Нонна Ананиева, 2016

© Катерина Колпакова, дизайн обложки, 2016

© Катерина Колпакова, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4483-6016-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Если события и персонажи покажутся кому-то знакомыми, то прошу относиться к этому, как к чистой случайности.

Часть первая

Все искусство автобиографично.

Жемчуг – автобиография устрицы.

1. Река

Окно выходило на реку, по ту сторону которой серыми и бурыми пятнами возвышались нью-йоркские жилые многоэтажки острова Рузвельта. Дома насчитывали от пяти до девяти этажей. Они стояли бескрайним молчаливым, как горы, массивом, а внизу ходили малюсенькие люди. Людей было удивительно мало. Чуть подальше, на втором плане, торчали четыре красно-белые заводские трубы, тоже молчаливые. Во всяком случае, никаких признаков жизни они не подавали.

Жила только река. Она текла и искрилась на вечном солнце. Такая же вечная. Ей не было дела до того, как я смотрю на неё из окна четвёртого этажа и молюсь не о вечности, а лишь о каких-то паре десятков лет для своего мужа. Он лежит в реанимации после четвёртого инфаркта, подключённый к сердечной баллон-помпе, которая работает вместо его сердца. Шансов нет. Массивный инфаркт. Сердце восстановлению не подлежит. Донорское сердце поставить тоже уже нельзя. Вчера он должен был умереть, но сегодня нормализовалось давление, и я опять молюсь.

Вчера, когда я вошла в пять утра в палату, он пытался перекусить пластиковую трубку во рту, через которую дышал. В полусознательном бреду кусался и мычал.

– Ты не хочешь жить? – тихо спросила я.

Он яростно, как мог, замотал головой в обе стороны.

– Но ты ещё живой! – закричала я, – самому нельзя это решать! – мне было страшно, и я взяла его за руку. Точнее, просто дотронулась. Она была опухшая, больше раза в два, чем обычно. Пришлось даже распилить обручальное кольцо, и след от него ещё был виден. Хотя, может быть, его и не распиливали. Это сделали в моё отсутствие – младший сын Игоря Стефан, наконец приехавший со своей учёбы, послушный и податливый, и его девяностодвухлетняя мать. Украдкой. Я ушла из больницы, чтобы принять душ и переодеться. Вернувшись, я сразу заметила, что кольца нет, но мне было не до этого. Посмотрела, помню, на них вопросительно, но они оба отвели глаза. Сара артистично прикрылась носовым платком, а Стефан поспешно вышел из палаты. Оба как будто знали, что Игорь уже не спросит про кольцо, что человека больше нет, можно распоряжаться его имуществом по своему усмотрению, не считаясь со мной. Для меня эти девять грамм золота значили намного больше, чем для его сына или матери, какие бы объяснения они там себе не надумывали. При чём тут сын от давно не существовавшего брака, случившегося в молодости, мать и наше с Игорем обручальное кольцо?

В палату вошла медсестра.

– Помогите разжать ему челюсти! Скажите, чтобы он открыл рот! Он вас послушает, – сказала сестра. Её звали Карен. Она трудилась, не покладая рук, всё время что-то перекладывала, поправляла, следила за лекарствами, мониторами, работала на огромном компьютере, который стоял прямо в палате на отдельном столике. Опытная, сосредоточенная и молчаливая. – Скажите, ну же! – повторила Карен. В руке у неё были резиновые челюсти ярко розового цвета, которые надо было изловчившись, засунуть Игорю в рот. Но он собрал все оставшиеся силы и стиснул зубы ещё сильнее.

– Придётся давать снотворное, – вздохнула Карен после моей ещё одной тщетной попытки.

– Послушай, Игуша, если я дам тебе снотворное, то твоё давление станет ещё ниже. Ниже, чем 70 на 50, ты слышишь?

Игорь слышал и продолжал скрипеть зубами.

Я перевела взгляд с реки на умирающего мужа, подарившего мне четыре года счастья, не сравнимого ни с какими другими моими личными историями. Сейчас он уже лежал с этой розовой резинкой во рту. Карен влила ему в вену снотворное, и через двадцать минут мы разжали ему челюсти. Он был без сознания.

По реке прошла небольшая яхта, белоснежная и стремительная. Как будто пронеслась и исчезла человеческая жизнь, оставив после себя нежный хвостик и несколько волн, докатившихся до обоих берегов и исчезнувших.

Персонал в больнице делал всё, родственникам оставалось только сидеть, смотреть и переживать. От того, что ничего не разрешалось делать, вся энергия уходила на сострадание. Или просто страдание и тоску.

В час дня я вышла на улицу.

Погода стояла солнечная и тёплая. От этого было ещё жальче Игоря, себя, обрушившиеся планы, разбитое счастье наших четырёх лет. Природа ещё раз напомнила, что и без нас всё будет продолжаться. Улица шумела, навстречу шли люди, о которых я ничего не знала: ни их национальности, ни их возраста, ни их желаний – просто люди. Они точно также безразлично смотрели в мою сторону, если смотрели. Серое, безвкусное чувство одиночества и потери меня охватило ещё сильнее, чем в клинике. Я распрямила плечи, сделала глубокий вдох и направилась поближе к реке в чистенький магазинчик за органик-сэндвичем.

Сразу за больницей стояло огромное стеклянное здание Сотбис. Странное соседство боли и роскоши. Или в роскоши есть боль? Люди пользуются услугами аукционов по разным причинам. Часто на торги выставляется последнее или продаётся коллекция, которую кто-то собирал всю жизнь, а наследникам нужны лишь деньги. И картины и драгоценности, попадающие в Сотбис, почти всегда имеют очень непростую историю. Проходя мимо, я замедлила шаг и стала всматриваться в то, что было за прозрачными стенами. Я увидела поднимающийся эскалатор, деревянные прилавки, где были выложены альбомы по искусству и по всему тому, что там когда-то продавалось на аукционах, а потом начинался знаменитый винный магазин. У входа висела афиша ювелирной выставки, на которую можно было записаться. Ну да, записаться и пойти. Посмотреть на старые брошечки и колечки, восхититься цветом, работой, огранкой, дизайном и забыться. Я и, правда, остановилась, зачем-то прочитала афишу. Какое миру до нас дело? У них выставки и торги, у них записи, экскурсии, а у нас с Игорем совсем другое. У нас – горькое расставание, страдания, слёзы.

Ноги пошли прочь без моего ведома, делая большие и быстрые шаги к лавке с сэндвичами. Я уже не смотрела по сторонам. Мне надо было поесть, немного развеяться, подышать свежим воздухом минут пятнадцать и вернуться в палату. В больнице столовка была дорогой, невкусной и однообразной: скудные салаты с тунцом или курицей в пластмассовых коробках, булки и сладкие йогурты. От такой еды через пару недель можно легко разболеться.

Наконец я увидела лотки с фруктами, букеты цветов, большие и маленькие разноцветные тыквы, красиво разложенные по рыже-жёлтым оттенкам, ящики с водой. Мне нравился этот магазинчик. Я зашла и встала в очередь за полной женщиной в клетчатом плаще и с клетчатой тележкой. Она стояла и придумывала на ходу салаты, которые продавец делал на её глазах в большой железной миске. Она довольно быстро закончила, получила свои салаты в больших пластиковых шарах и пошла к кассе. Я попросила панини со шпинатом. Трудно было выбрать. Сначала я хотела взять суши из тёмного риса или рисовую лапшу. Но мы так часто ели суши с Игорем в Нью-Йорке, что я не решилась есть их в одиночестве. Воспоминания о всяких бытовых мелочах изводили мне душу.

– Эй, белого тунца дали на двоих! – поднос с рыбой пустел на глазах, и я едва успевала схватить понравившийся кусочек. Он орудовал палочками не хуже любого азиата. Что-что, а вкусно поесть в нашем милом семействе всегда очень любили.

В лавке витали самые аппетитные запахи. Ещё я взяла два ржаных кренделька и упаковку биокакао. Вышла. Меня так сильно тянуло к реке, как будто она должна была мне что-то сказать. Повернула за угол и направилась на площадку. Между домами сделали специальную площадку для тех, кто хотел бы, как я, съесть свой ланч на воздухе. Расставили железные столики, стулья, урны для мусора и даже прикрепили какого-то специального охранника, который ненавязчиво следил за порядком. А на задней стороне, почти у стены противоположного от входа на площадку дома журчал трёхметровый водопад. Водопад действительно успокаивал. Думаю, за этими столиками много разного народу смотрело на этот водопад: и служащие из близлежащих зданий, и такие, как я, родственники пациентов, добредшие до площадки в надежде сменить обстановку и подышать свежим воздухом.

К панини в коробочку положили ещё кукурузные чипсы. Я надкусила один, и в голове опять начали мелькать мысли о смерти. От них никуда нельзя было спрятаться. Я ничего не могла проглотить, даже какао. Игорь покидал этот мир, и смерть уже за ним прикатила, я чувствовала это. Его держали на обезболивающих, и он почти всё время был без сознания. Все битвы были закончены. Слёзы стояли в глазах, но не капали, а делали мир вокруг туманным. Подбежала маленькая собачка на длинном поводке. Мини-шарпей. Чудо селекции. Весь плюшевый, с чёрным язычком и толстыми лапками. Милый дурачок, но было не до него. Хозяйка мне улыбнулась, и я как-то неуклюже ей кивнула в ответ. Она меня поняла. Оба исчезли так же быстро, как и появились. Я собрала свою остывающую еду и направилась к Ист-Ривер.