Дмитрий Волчек - Книга дождя. Повесть

Книга дождя

Повесть

Дмитрий Волчек

© Дмитрий Волчек, 2016

ISBN 978-5-4483-0556-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Всю свою сознательную жизнь я – подсознательно – занимался саморазрушением. Много где учился – но так и остался без высшего образования; пил; сидел в тюрьме по тяжкой статье. В настоящее время, в 47 лет, я нищий и бомж… Но теперь я кое-что понял. На самом деле я разрушал не свою личность – а только внешнюю оболочку, кокон; настоящее моё «я» растёт внутри.

Раскольников после совершённого убийства, проходя по мосту, ощутил, как улетает куда-то высоко-высоко – и все нити, связывавшие его с человечеством, обрезаны ножницами безвозвратно, навсегда…

Я это тоже почувствовал явственно. И хотя прошло уже без малого 20 лет, отчуждённость моя от людей, по-моему, только возросла. Всё, к чему они стремятся в жизни, что считают важным, значительным, – для меня неинтересно и тягостно. Все их ценности как грошовая погремушка, и всё, чем они потрясают как священным, – кажется мне картонной молнией в руках постановочного Зевса.

Но нет, это не книга про мой конфликт с человечеством. Это было бы слишком напыщенно. Это книга… про дождь. Ведь дождь – это то, что внутри; то, что нас всех объединяет.

2

Когда отбывал наказание в одной из дальневосточных «командировок», пошёл там в школу. Просто чтобы время быстрее проходило. Хотя до этого успел поучиться в университете, в далёком Городе… Нашёл, таким образом, для себя хоть какую-то отдушину в однообразном тусклом существовании. В небольшом одноэтажном школьном здании пахло свежей краской, было непривычно тихо, чисто и празднично; по периметру закипали золотом заросли сирени.

А ещё там работала молодая учительница физики Марина…

Физика выпекалась в печи жарких взглядов, делилась на сдобные булочки, обтянутые джинсиками. Когда Марина (Анатольевна) поворачивалась к доске, наклонялась немного, за мелом или ещё за чем-то, класс замирал… Дождь цепенел за окном. Шум сердец, пульсация эрегированных пенисов в плену застиранных зековских штанов.

Со мной ей, конечно, интереснее было общаться, чем с остальными. Иногда, когда она задерживалась, приходил после уроков, поболтать.

В классе было холодно. Договорились с приятелем с местными умельцами, и они за энное количество универсальной валюты (чай, сигареты) сварганили обогреватель. Батарею. Железные трубы, внутри тэны. Шнур с вилкой для подключения в розетку. Аккуратные сварные швы, никакой протечки.

– Ты знаешь, я не считаю себя вправе кого-то судить. У каждого, как говорится, своя жизнь и свой путь, – она говорила, чуточку растягивая гласные – и это тоже было чертовски мило и сексуально! – Ты думаешь, я здесь от хорошей жизни? Ну да, муж работает здесь, удобно. Зарплата повыше, чем в обычной школе…

Дальше шли обычные сетования на свою судьбу. А я сидел и любовался этим изящным, красивым существом, словно по волшебству перенесённым в нашу серость из другой, яркой, праздничной, вольной жизни!

Привезла как-то показать фотографии сынишки: вот он в маленьком матросском костюмчике – а вот в столь же миниатюрном гусарском доломане…

Потом, вечностей где-то через сто, дверцу клетки всё-таки приоткрыли – и птичка выпорхнула на свободу! Ну я, то бишь. Помню, как ужасно давили сооружённые местными же умельцами ботинки. Нет, мама присылала модные тогда туфли с заострёнными носами, но они мне крайне не понравились. Пришлось «загнать» их за ту же самую местную валюту другому, более приобщённому к современным тенденциям моды сидельцу.

Я уехал в свой город. На прощание оставил ей томик рассказов Борхеса, небольшую, нарядно оформленную в красных тонах книжицу.

Первое письмо моё к ней было обычное, на бумаге. Потом стали переписываться по электронной почте: она по мере сил пыталась ликвидировать мою компьютерную безграмотность. Рассказывала в посланиях о новой работе, о семье, о детях (к тому времени родилась ещё дочь), о поездках на дачу, где она с удовольствием хозяйничала. О муже, как она однажды выразилась сгоряча, алкоголике и наркомане. О «любимой» свекрови.

Потом был секс по телефону.

У женщины как минимум три мини-портала в рай. И тот, что сзади – предмет самых тонких вожделений.

Все мы взрослые люди, не надо ханжества. Да и «сексуальные революции» все отбушевали уже давным-давно. В том числе и в литературе.

Выяснилось, что они с мужем давно практикуют этот вид соития, к обоюдному удовольствию. И когда, захлёстнутый нашими откровенными фантазиями, я бормотал полузадушенно: «теперь я хочу тебя в зад», – она мгновенно откликалась.

– Хорошо! – и тут же с ходу придумывала, как именно.

Вообще, её эротическое воображение било безудержно, я лишь следовал бледной тенью по пятам.

– Да, вот так, да… хорошо. Входи… – и медленно, нараспев: – Я наклоняюсь, протягиваю руку между ног и достаю до твоей мошонки. Обхватываю нежно её пальцами…

Говорила, как это всё выглядит в реальности: домашние все спят, она сидит запершись на кухне, широко расставив ноги, одна – на низенькой табуреточке. Трогает себя. Подносила телефон к промежности, и я слышал завораживающее чмоканье – как чмоканье детских сапожек по осенней слякоти… Солнце мягко запуталось в волосах. Ветер и воспоминания. Её чуть припухлые губы полуоткрыты, будто выпускают из себя невинный и незримый возглас – как знак всепрощения и любви. Ко всем. Ко всему.

Потом мы разругались из-за чего-то. То ли я что-то наговорил спьяну, то ли ещё что – не помню.

3

Мне нравится жить так, будто до меня и не было никакой поэзии. Мне нравится думать, что это – моё изобретение. Ведь её столько во всём, чего касаются мои руки и взгляд! В ней самой нет людей – но есть их цветение.

Вся моя жизнь проходила в тени домов, под сенью зданий. А улицы были как крёстный путь.

Поэма моего бытия – она странная и печальная. В 13 лет я прочёл «Исповедь» Л. Н. Толстого. И для меня открылся тёмный, но завораживающий мир инсинуаций смерти, наполненных непостижимостью собственного отсутствия. В этом было что-то от детских ночных посиделок где-то в пионерском лагере или в деревне у бабушки, куда съезжалось много родни, много детворы. Когда те, что постарше, пугали младших страшными, душераздирающими историями. Сознание тогда смешивалось с темнотой, прерываемой лишь слабыми вспышками фонаря за окном, наполнялось ветром и сладкой жутью.

Успокаивал дождь. Успокаивал рассвет, его предчувствие.

4

Через два года после освобождения я женился. Родился сын. С женой познакомились на стройке: работали в одной бригаде штукатуров-маляров. Она была ровно на десять лет младше. Почти что девочка.

Жили в старом полуразвалившемся двухэтажном деревянном доме, где из всех прорех глядели печальные, а то и трагические судьбы живших здесь прежде. Забегая чуть вперёд, скажу, что здесь же, на втором этаже, повесилась три или четыре года спустя мать жены. Совсем не старая ещё, миловидная женщина. Пила сильно, несмотря на всю внутреннюю борьбу свою и многочисленные «кодировки». Интересовалась магией: я видел книги, которые она собирала. Тогда, рано утром, когда нас с женой крикнули наверх, она, уже освобождённая от удавки, лежала на полу. Лицо опухло и едва заметно отливало синевой. Оно было безучастным ко всему, нездешним. И моё сознание не могло вобрать его в себя, ассимилировать: мысли как бы обтекали его, не касаясь…

Дом окружали заросли вишни. Они подрагивали шаловливо днём, на солнце, – а ночью выглядели призрачно и таинственно. В огороженном самодельным забором дворике летом можно было разводить костёр, жарить шашлык, печь рыбу в железном «шарабане».

– Есть такие купе двухместные, СВ. Вот были бы деньги… – мечтательно говорил я жене, – поехали бы с тобой по всем городам, в которых я бывал, которые люблю.

Приводил названия. В голове вспыхивали яркие, чуть потускневшие от времени картинки.

– Представь: за окошком леса, поля, полустанки, большие станции… Тебе столько всего нужно увидеть!.. И я бы трахал, трахал и трахал тебя!!

Тогда ещё не прошло время нашего сексуального сумасшествия.

Туалет был на улице, один на несколько домов. Как-то пришлось наблюдать через проломанную в перегородке между «М» и «Ж» щель, как одна молодая незнакомая леди писяла, нисколько не смущаясь такой «обратной перспективой». Это было похоже на стекающие по золотому диску луны беспорядочные струи дождя…

С работой было не очень хорошо. Я не удерживался долго на одном месте. Отчуждение в наших с женой семейных отношениях росло, оставляя в душе осадок горькой, бессильной и безнадёжной нежности и тоски. Пьянки, совместные и по отдельности, стали носить всё более затяжной и всё более психоделический характер. Она взяла моду заявляться всё позже и позже, порой под утро, а то и на следующий день. Я, если были деньги, тоже шёл в магазин и покупал пива. Телефон раз за разом отвечал заунывным: абонент недоступен… Я с болью смотрел на сына. Улыбался через силу, отвечая, хоть и невпопад, на его лепет.