Александра Дикова - Кто такая сестра?

Кто такая сестра?

Александра Дикова

© Александра Дикова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Увидимся завтра

Все события и персонажи являются вымышленными

Все, кроме войны

Ветра колыбельку качалиРождались, печали не знали.Ива ветвями качнула,Сестренка, мечтая, уснула.Исчезнет твой сон громыхая,Идешь ты вперед, вздыхая.Звезда так бездумно сверкает,Устало брат засыпает.Дорогу найдешь ты точно,Сквозь воздух синеющей ночи.Под мирный часов бой,Придешь ты сегодня домой.

Письмо от 2 июля, 1917г

Всегда так сложно начать говорить, когда хочешь, нужно, столько сказать… Ты это знаешь, Тедди. И я это знаю. Знаю, но вижу каждую ночь во сне ворох бумаг, каждый лист испещрен строками, где теснятся слова, которые пока что живут в моей голове. Там же живут и все те, кого я когда-то знала и знаю. Вы все живете в моем сознании, смотрите, говорите что-то… Это видится, слышится, мне безумным хором. А знаешь, кого я ищу и не нахожу в этом хоре? Чье лицо я выглядываю в этой толпе, пытаюсь услышать голос? Я ищу там тебя, Тедди. Тебя.

Помнишь, когда тебе было одиннадцать, ты сочинил стихотворение? А я, читая его, напела строки, как песню. Ты так обрадовался тогда, я это видела. Ты улыбался. Я никогда не говорила тебе, что у тебя красивая улыбка. И не скажу, милый Тедди. Она у тебя скупая, но добрая, светлая, как солнце, а это лучше, чем красивая.

Мне так хочется писать: «Ты помнишь? Ты помнишь?»… Но я не то пишу. И все-таки… Ты помнишь, мы обещали любить снег? Ты помнишь, мы мечтали найти гусеницу и превратить ее в бабочку? Ты помнишь, что взял с меня обещание писать тебе все, что придет ко мне в голову? Ты помнишь, мы клялись быть рядом, оказываться друг с другом всегда, когда это необходимо? Я помню, Тедди, все помню.

Но я сейчас не рядом с тобой.

Письмо от 16 июля, 1917г

Мне пришло в голову – зачем я? Я подумала, тот момент…

Момент, когда уходит жизнь, это слышат, чувствуют все праматери и праотцы этого человека, и дети его детей, рожденные или не рожденные… То же происходит и при появлении на свет. Сначала ты знаешь их всех, но свершается миг, и они забыты. Ты появляешься на свет, крича, слыша едва их замерший шепот. Они отпускают тебя. Они, которые через годы и годы встретят тебя, и ты вспомнишь их, будто вернулся в тот миг, когда еще не родился.

Не знаю, что произошло, когда родилась я. Думаю, ничего примечательного. По крайней мере, я ничего из того дня не помню. Тогда, 17 октября, миссис Эванс нарекла меня Игнес. Так она и произнесла, спокойным голосом, как потом сказала мне наша любимая нянюшка Мэгги, увидев меня впервые:

– Игнес Эванс.

А вскоре миссис Эванс уснула здоровым сном, оставив меня на руках няни, с одним, пока что единственным знанием – моим именем.

Очень странно это, родиться, и начать жить.

Потом дни, недели и месяцы стали расти, как узоры на снежинке, летящий вниз на землю, превращаясь в года. Сначала мне исполнился год, затем два года. Зачем я это пишу? Просто, Тедди, мне подумалось… Впрочем… Я почти не помню того времени. Какие-то воспоминания иногда появляются, но их так мало, что даже жалко.

Я помню отца, он сидит в кресле и задумчиво водит пальцем по своим рыжим усам. Иногда, когда хотелось пошалить, я тянула руку к его лицу, чтобы дернуть за усы. Но отец, хоть и с улыбкой, отводя мою руку, смотрел на меня сурово.

– Хватит, Игнес, – говорил он.

Маму в своем детстве, я помню больше, чем папу. Ее характер сложнее описать, чем характер отца. Ее можно представить и легкой, и тяжелой, насколько так вообще можно представить натуру человека.

Как образ отца запомнился мне в виде задумчивого, чем-то раздосадованного человека, но цельного, так и образ матери – четкий, но одновременно раздваивающийся… Не могу понять. Образ матери – будто разбитая пополам чаша, не склеить, но едино.

Однажды, когда я, двух лет отроду сидела за столиком, где меня обычно кормили (это я отчего-то хорошо помню), от нетерпения стала стучать ложкой по столу. Сейчас я расцениваю это как нечто раздражающее, то есть, как и моя мама тогда. К слову сказать, кухарка в тот день попросила выходной, а няня должна была прийти позже. Полагаю, ей пришлось тяжело. Не помню, где был ты Тедди. И… Я была ребенком, думаю, это уже оправдание? Хотя, не хотелось бы оправдываться.

Ложка стучала о поверхность стола, а мама хмурилась, готовя мне еду. Я видела ее лицо, видела, что ее злят эти звуки, но не понимала этого.

В конце концов, она выкрикнула:

– Игнес, прекрати!

Она крикнула это громко, но я ее не испугалась. Во мне проснулся какой-то странный, неосознанный азарт, и она, еще злее, закричала:

– Прекрати! Прекрати!

И злобно стала помешивать ложкой в котелочке, где варилась моя каша, злополучная, надо сказать.

Я упорно стучала. И вот, она, бросив свою ложку куда-то в угол кухни, равнодушно (а миг назад, ее глаза метали молнии!) взглянула на меня и начала танцевать под стук моей ложки.

– Останешься без еды, – сказала она, верчась и притопывая ногами.

Правда, часа через два, она сжалилась надо мной. Когда, наконец, пришла Мэгги, она разрешила меня накормить. Мэгги не любит вспоминать об этом, но, думаю, это подорвало авторитет матери в ее глазах.

Говоря в целом о натуре нашей мамы, проще сказать коротко. Нет, не проще. Конечно, Тедди, мне сложно.

Итак. Миссис Эванс – актриса. Уверена, ты и сам это не раз чувствовал, и, сама знаю, это не комплимент. Нет, нет, только не осуждай меня за то, что я осуждаю ее. Просто, я так думаю. Это не оправдание?.. Помню, стоило появиться в комнате третьему человеку, особенно, если первые двое – это мама и я, то она начинала играть роль. Говоря что-то, она приукрашивает рассказ до только ведомых ей глупых фраз, а если и не привирает, то в разговоре, в поведении, я, как человек, знающий ее со своего рождения, тут же вижу фальшь, которая зачастую другим не видна.

Но они наши родители, и мы их дети.

Понимаешь, Тедди? Даже сейчас, когда все эти листы из моих мыслей, с каждым жутким, чуждым днём, материализуются в эти письма… Не смотря на мои барьеры, стены, я люблю их. И эти дни, и эти пустоты в моей жизни, и наших родителей.

И очень скучаю по тебе, Тедди.

Письмо от 1 августа, 1917г

Год и один месяц назад ты уехал.

Я пишу тебе дважды в месяц, надеясь, что письмо придет где-то в середине месяца. Я имею в виду твое письмо, которое я жду каждый день.

Мне кажется, что я говорю сейчас с тобой, и всё получается как в наших прежних беседах – моя сбивчивая речь и твоё внимательное молчание.

Я не говорила с тобой… То есть, не получаю ответа целый год. И месяц. Но вот очередное мое письмо, снова ожидание… Нет, не так. Раньше я просто ждала твоих писем, а теперь жду ответа. Знаю, ты бы сейчас вопросительно поднял брови – но, Тедди, разница есть.

Заметил, в письме много цифр? Все, как ты любишь.

Допустим, мне 22 года, а тебе 24. И это тоже цифры. Хотя, к чему они? Будто это важно! Но ты просил – пиши все, что придет в голову. Я давно об этом молчала, не говорила никому, и вот теперь ты вынужден это читать. Я писала о родителях, описывала мысли о рождении и жизни, но ты молчишь. Ты не подтверждаешь и не споришь, Тедди. Мне пусто. Есть такое словосочетание? Уверена, оно тебе знакомо.

Вчера я ездила домой. Мама была в синем платье, холодная и обманчиво неподвижная, как айсберг (образ для гостей. Да, Тедди, там я уже гость), а отец в черном костюме-тройке. У него седые волосы.

Знаешь, есть такое утверждение, что существуют два типа людей: люди-кошки и люди-собаки. В некотором роде, это психология, но скорее физиогномика. Я сидела рядом с родителями, отстранёнными, которые и друг другу-то будто никто, они что-то отвечали мне, но совершенно не выражали интереса к моим мыслям или чувствам. Обычно, интересовался этим только ты. Казалось, смотря на них, у человека недолжно быть каких-то вольных мыслей или сторонних рассуждений – только дела, факты, события, которые строго происходят с каждым.

Они сидели со мной за одним столом, гордые, отстраненные и неприкосновенные, как кот и кошка. Отец бы теперь, уж точно, не позволил бы стащить с его лица очки, а мама не допустила бы проявлений буйного нрава. Лощёные, сверкающие шкурками кот и кошка, взирали на меня, доверчиво и грустно ждущую от них подачку в виде доброго, искреннего слова, а получающую недоумевающий взгляд свысока.

Ты, Тедди, должно быть решил, что я спятила, рассуждая так. Я не имею права распределять людей по ролям, это так, но мне стало любопытно это сравнение. Прости, если это глупо.

На обратном пути, один седоусый джентльмен, видимо, заплутавший, выйдя раньше времени из экипажа, спросил меня, как добраться до улицы Н., напомнив мне своей улыбкой добродушного золотистого ретривера. Я рассказала ему, где находится эта улица (за булочной и в арку), и он снова мне улыбнулся, это было так искренне, будто он завилял хвостом! (В такой момент, мне показалось, что эти сирены и дирижабли, лишь вчерашний кошмар).